В тот день, который он помнил и называл так длинно, из библиотеки они пошли вместе. Она сама пригласила его проводить ее, у нее была тяжелая сумка с книжками, которые она попросила домой на пару вечеров. Он рассказывал ей всякую чепуху, размахивал руками и чуть не свалился в люк. Она хохотала, а после люка взяла его под руку своей маленькой ручкой в перчатке и сказала, что он не должен так рисковать собой, что он еще может принести пользу науке. А потом они вошли в парк, было еще светло, мягкое осеннее солнце освещало стволы деревьев, а под ногами расстилался золотистый ковер. Он тогда только и вспомнил, что у него есть с собой фотоаппарат. Она встала под дерево и зачем-то раскрыла зонтик. Сказала, что капли, еще державшиеся на ветках после дождя, могут испортить прическу. На самом-то деле зонтик она раскрыла затем, чтобы он выгодно подсветил ее лицо. Зонтик был в цвет осени — желто-оранжевый с синей каймой. Ее лицо будто покрылось золотой пудрой. Он собрал ей букет кленовых листьев, и фотография получилась хоть в «Elle». Он потом сделал их две. Одну, большую, подарил ей на память, и она даже сказала, что поместит ее в рамку и поставит на свой стол в кабинете. А другую он сделал совсем маленькую и всегда носил с собой в записной книжке. Большую фотографию он, кстати, позже никогда у нее не видел, а спросить, где она, стеснялся.
Он помнил, как они медленно брели по дорожкам, потом остановились. По стволу сосны к Наташе спустились две худенькие серые белки. Несмотря на осень, они, видимо, были голодны и ждали подачки. Наташа достала из сумки пестрый пакетик с орешками и насыпала орешки на пенек. Белки, будто ждали специально, стали хватать с мокрого еще среза корм и грызли орешки, придерживая жадно лапками. Потом они быстро скрылись куда-то вверх, по стволам, между ветками.
— Совсем как люди, — заметила Наташа. — Схватят кусок — и бежать!
И тут он опять серьезно и торжественно встал перед ней и сказал сакраментальную фразу:
— Наталья Васильевна, я вас люблю!
Она не смутилась, не засмеялась. Просто сказала:
— Ну и хорошо! — Взяла его под руку и повела дальше, через парк, к ее дому. И он шел как чурбан, не в силах ни остановиться, ни сказать что-нибудь, ни даже просто посмотреть на нее. С каждым ее шагом он знал уже, что скоро эта прогулка закончится и его любовь уйдет от него, скроется за завесой двери и будет принадлежать чужому мужчине.
К чему и говорить, что с любой из девчонок он вел бы себя не так.
У подъезда она помахала рукой и ушла. Назавтра Женя, набравшись решимости, вошел в ее кабинет с намерением поцеловать ее во что бы то ни стало, но она была уже совсем другая. Занятая, строгая, равнодушная. Она ясно дала понять, что продолжения не будет, и он обиделся и ушел. И не приходил в лабораторию целый месяц. А потом его вызвали в военкомат и предложили на два года уйти в армию. Он не долго думая согласился, надеясь тогда, что все забудет — Наталью Васильевну, Москву, институт, всю эту чертову науку, будет простым врачом, как все, будет пить спирт, делать деньги и в конце концов женится на какой-нибудь приволжской девчонке… Он еще не знал, что нельзя изменить натуру. Женя хотел быть как все. Без романтических бредней, без стремления к совершенству. Но у него это не получилось. В чем-то он, видимо, был похож на Наталью Васильевну…
Но это было так давно! Если бы он мог теперь вернуть все назад… Он потерял в армии целых два года! Да он был бы рад просто смотреть на нее из-за угла, почитая за счастье, что изредка она его вообще замечает и обращается к нему за каким-нибудь пустяком. А теперь он чувствовал, что он где-то рядом с догадкой. С той самой догадкой, которая могла бы приблизить его к ней. Наблюдая ее больных, он видел — у нее получались очень интересные результаты. Но, как он понял, она тоже двигалась в своих исследованиях интуитивно, не знала, каким будет следующий шаг, на что она может рассчитывать дальше. Он понимал, что пока она никому не докладывала о своих разработках. Ничего не афишировала, действовала на свой страх и риск. Больных отбирала только тех, кто был согласен рискнуть, кому нечего было терять. Он понял, что и в работе она была одинока. То, что было отработано, уже не приносило ей интереса как ученому, приносило только деньги. Теперь он понимал, что именно он, преданный бесконечно, мог бы принести ей настоящую пользу. Но как, к сожалению, много стерлось из памяти, пока он болтался в приволжских степях! Какой срок в его жизни два года! Вот ведь как все повернулась! Он ничего не забыл, ни на что не обижался и любил ее еще сильнее, особенно после того незабываемого дня, который они вместе провели на море. И теперь он сидел перед грудой бумаг, надеясь на чудо, обожая голос, который даже в ее отсутствие звучал у него в ушах, и саму ауру, чувствующуюся везде, где она хоть один раз бывала. Наташа постоянно жила в Жениной памяти. И сейчас, когда, наверное, она весело танцевала на банкете, он с новыми силами взялся за таблицы с результатами лечения больных и на одном из листков бумаги машинально написал:
«Я люблю вас, Наталья Васильевна!»
И даже не заметив того, что написал, погрузился в работу теперь уже с одной-единственной мыслью: он должен бороться! За нее, за себя, за ее больных.
13
Алексей есть не хотел, но, чтобы поддержать Наташу, тоже выбрал креветки.
Ресторан потихоньку заполнялся людьми. Ему захотелось отгородиться от зала. На специальном столике в углу стояла огромная серо-желтая ваза с какими-то странными ветками, засушенными бутонами цветов, пучками синей травы и бог знает с чем еще. Он пододвинул столик к себе, и они оказались под сенью фантастического сада, скрытые от посторонних глаз толстыми боками керамической вазы.
Принесли креветки, и Алексей заметил, что Наташа посмотрела на них с удовольствием.
— Любишь креветки? — ласково спросил он.
— Моя слабость, — смущенно улыбнулась она и сбрызнула розоватые комочки лимонным соком.
Он вдруг вспомнил, что ему всегда нравился ее голос. Спокойный и нежный, с грудными переливами, теперь он действительно волновал его. И вдруг Наташа неожиданно прошептала ему на ухо, чисто по-детски, как воспитанный, но немножко расшалившийся ребенок:
— А дай твоих попробовать! Вдруг окажется, что они вкуснее!
Он засмеялся и подцепил ей на вилку сразу две креветки.
— Проголодалась?
Она аккуратно, но быстро слизнула кусочек ароматного креветочного мяса, при этом он заметил самый кончик ее высунувшегося на миг языка. Он подумал, что его жена никогда бы так не сделала. В ресторанах она всегда держалась надменно, изображая из себя светскую даму. А Наташа, это сразу было видно, никого из себя не строила, ни на кого не смотрела. В этом, собственно, и заключалось обаяние общения с ней, что, находясь с собеседником, она будто существовала только для него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89