Они лежали на старинной двуспальной кровати, которая принадлежала еще его бабушке, слушая одну из поздних композиций Малера, когда Пейдж начала этот разговор. Как и предполагалось, она сняла его очки, положила их на маленький, тоже старинный столик у кровати рядом с миниатюрными медными часами Они больше не вернулись в Транкас. Пейдж была слишком мокрая, чтобы куда-нибудь идти, и, кроме того, они не были настроены на то, чтобы слушать музыку других, а хотели делать свою. Комната Марка была выкрашена в белый цвет, стены украшали несколько рисунков в рамках. Примерно так и должна выглядеть профессорская спальня. Маленькая, во французском стиле и очень поэтичная. Пальма с листьями в виде плавников росла в симпатичном глиняном горшке, стоявшем на старинной подставке в углу, на мягком двухместном кресле были собраны гобеленовые подушки, и книги сражались за место на этажерке. Но все это совершенно не подходило для художника, создававшего смелые, яркие, красочные композиции типа той, что он подарил Сьюзен.
Все еще сияя от сладострастного наслаждения, Пейдж прикоснулась губами к его бровям, готовясь произнести заготовленную речь.
Когда она выложила ему все, включая своего поклонника из Филадельфии, благотворительный вечер в особняке Ники Лумиса, на который он ее пригласил, Марк повернулся к ней лицом и начал ласкать указательным пальцем ее полную грудь до тех пор, пока сосок не стал твердым и напряженным. Наслаждаясь его прикосновением, его присутствием, чудесной насыщенной музыкой Малера, она перешла к описанию своей жизни в Нью-Йорке (выяснилось, что они росли всего в нескольких милях друг от друга), о том, что ее мать умерла, когда ей было двенадцать лет, о дружбе с Кит, той самой невестой, которая послужила толчком к охоте за богатым мужчиной, о своих отношениях с отцом, о борьбе за место под солнцем на Бродвее.
Пейдж говорила. Марк слушал, то и дело задавая вопросы, поощряя ее к длинным обстоятельным ответам и вставляя свои собственные воспоминания.
Пока она говорила – более искренне, чем обычно, видимо, в ответ на его легкое, интеллигентное участие, его доброжелательный интерес, – он продолжал чувственное изучение ее кожи. Чуть касаясь, пробежал пальцами по ее рукам и продолжил ласки, массируя спину, гладя ноги и живот – плавные движения сопровождались проникновенной музыкой, которая одновременно заводила и расслабляла Пейдж.
В какой-то момент, она не поняла когда именно, их прикосновения стали более энергичными, более сексуальными, более настойчивыми. Оба они лежали на боку, бедро к бедру, грудь к груди, заигрывая пальцами ног друг с другом.
Кудрявые светлые волосы, которые росли на груди Марка как буйные шелковистые лозы, вызвали у Пейдж невероятно чувственные ощущения, когда она погрузила в них свои пальцы. Слова кончились, наступил черед поцелуев – длинных и страстных.
Музыка Малера тоже стала более напряженной, вызывая еще большую страсть, заряжавшую Пейдж энергией, похожей на электрический ток, который пробирал ее до глубины существа. Их языки переплелись, ощупывая и дразня, губы мягко прижимались друг к другу, полностью отключая все посторонние мысли.
Она представляла себя и Марка снова на пляже, чествуя влажный соленый воздух, слушая океан, который делился секретами с темным, пустынным пляжем. Под колыбельную, нашептываемую волнами, утопая в наслаждении, они уносятся в чудесное ничто, куда за ними никто не может последовать.
Пейдж уже заметила, как ему нравится, когда его гладят. Ласки кончиками пальцев заставили пробудиться его естество. Продолжая возбуждать, она обхватила пальцами его член, двигая рукой вверх-вниз, заставляя Марка стонать.
Теперь он забрался на Пейдж, вытянув ее ноги вверх к своим губам, попеременно нежно целуя их, и погружаясь глубоко внутрь нее, в то время, как ее руки скользнули вниз, массируя теплую, влажную кожу, скрывавшуюся в золотых кудряшках. Она ритмично двигала бедрами, стараясь попасть в такт с ним.
Каждый его стон проходил через нее, его возбуждение сопровождалось ее возбуждением до тех пор, пока они не слились в единое целое, стремящееся к единому движению, единому ритму, единому финалу.
Пейдж чувствовала, как партнер сдерживается, откладывая свое окончание, ведя ее все дальше и дальше, пока, наконец, ее дыхание не стало беспорядочным, а рот не начал хватать воздух, тогда она отбросила самоконтроль, выпустив на свободу свои порывы, взбираясь все выше и выше, растворяясь в примитивных инстинктах. Она начала кричать совсем как он, их фрикции усиливались, пока оба они не облились великолепным потом, распалившись и стремясь к тому, чтобы оргазм принес как можно больше удовольствия. И это удалось.
Наслаждаясь ощущением тяжести его тела на себе, по свету, проникающему через тонкие занавески, она поняла, что скоро утро. Пейдж испытывала двойственное чувство: с одной стороны она была рада, что Марк так спокойно принял ее рассказ, а с другой – именно это ее уязвило.
В любом случае это позволит ей убить двух зайцев разу. Они с Марком могли бы поддерживать интимные отношения, иметь великолепный секс, помогать друг другу и развлекаться, а она, тем временем, искала бы себе богатого мужа. Ей хотелось всего сразу: чтобы он обожал ее, желал и, тем не менее, дал ей свободу.
Пейдж вернулась около десяти часов утра. Она обнаружила Сьюзен спящей на кушетке в кабинете. Книга, которую та читала, валялась рядом на полу. Вещи Тори – туфли, льняной блейзер, сумочка и украшения – также лежали внизу, но она сама, видимо, ушла наверх в свою спальню.
Беспорядок в комнате говорил о затянувшемся вечере: бутылка коньяка была совершенно пуста, стояли коньячные рюмки, кофейные чашки со следами губной помады, опустошенная кофеварка, из переполненной хрустальной вазы на стол вывалилась кучка фисташковых скорлупок, а с четырехлитровым контейнером мороженого было покончено.
Из закрытого на молнию отделения своей сумочки Пейдж достала сигарету с марихуаной. Она не могла отказать себе в удовольствии выкурить ее. Глубоко затянувшись, она наклонилась, чтобы поднять книгу, которая лежала как раз под свесившейся рукой Сьюзен.
«Как бросить вашего любовника и выжить», прочитала она знакомое название.
«О, нет, неужели и ты тоже», – подумала Пейдж в смятении.
– Сьюзен, ты глупышка, ты даже не знаешь этого человека, – произнесла она с упреком, глядя на невинное лицо Сьюзен, которая мирно посапывала во сне.
Заметив, что она ежится, обнимая себя руками, как будто ей холодно, Пейдж взяла симпатичное индийское одеяло со спинки другой кушетки и ласково накинула на Сьюзен, продолжая разглядывать ее с болезненным сожалением.
«Как я могла сделать такую вещь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130