Ни один музей не может функционировать без активного, заинтересованного, внимательного совета директоров, а также без финансовой поддержки, которую вы и остальные вместе с вами, оказываете нам каждый год. При этой постоянной поддержке мы сделаем Музей Древнего Мира лучшим музеем такого рода в мире.
Гости зааплодировали, пока Джош возвращался на свое место, а президент начал представлять аукциониста.
– Который доведет их до счастливого неистовства, – прошептал Джош Анне, усаживаясь на стул. – Так что они будут предлагать огромные суммы за предметы искусства, подаренные музею и нам не нужно будет пускать шапку по кругу с этой нищенской программой на следующий год. Что-нибудь не так?
Анна начала говорить, но вокруг поднялся шум, так как аукционист стал расхваливать лоты в микрофон и отовсюду выкрикивались предлагаемые суммы.
– Мы можем поговорить об этом позже, – сказала она, повысив голос так, чтобы Джош расслышал.
Он сразу же встал.
– Я свою роль сыграл. Если тебя беспокоит весь этот шум, пойдем.
Они проложили себе путь через шумную толпу к дверце в другом конце зала.
– Путь для быстрого отступления, – сказал Джош. – Только для посвященных. Мы можем пройти в мой кабинет.
По короткому коридору он провел ее в большую комнату с книжными полками вдоль стен. Письменного стола здесь не было, только длинный стол, заваленный книгами, слайдами, журналами и блокнотами. Анна была здесь раньше и теперь вспомнила, как Джош говорил о своей работе, так же как в этот раз о раскопках.
Все, что она знала о Джоше, характеризовало его как человека, поглощенного своей работой, которого привлекает бросаемый со всех сторон вызов и который хочет до отказа заполнить каждый день своей жизни. Археолог, профессор, консультант музея. Человек, свободно чувствующий себя в обществе, обеспеченный, имеющий хороших друзей, любящий женщин. Ее охватило сожаление, она восхищалась им, радовалась их встречам и надеялась на новые.
Джош пропуская Анну вперед, придержал дверь и запер ее за собой. Они молча прошли к его машине на стоянке и молчали, пока ехали к дому Анны и выруливали к подъезду.
? Хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит? – спросил он.
? Да, – она посмотрела ему в глаза. – Я больше не могу встречаться с тобой, Джош. Извини. Ты мне нравишься и я рада общению с тобой, но именно поэтому мы должны остановиться.
– Нет, – сказал он.
Его поразило острое чувство потери, почти безнадежной утраты, которое было тем более отчаянным, что он восхитился, как она сказала, что должна была сказать, без оглядки. Анна встречала трудности в упор и не увиливала, а именно это и искал Джош всегда в людях. Но потом он рассердился. Она отбирала себя у него, как будто ему самому нечего было сказать.
– Я хотел бы знать причины.
– Я не могу говорить о них. Они тебя не касаются.
– Не касаются? Но ведь именно меня ты не хочешь видеть.
Она вспыхнула.
– Да, это было безумием с моей стороны. Я имею в виду, что это не из-за того, что ты что-то сделал или не сделал. Причина целиком во мне.
«Она не искала извинений, – подумал Джош, – еще одна причина восхищаться ею».
– Ты знаешь, я бы помог тебе, если это в моих силах.
– Я знаю. Спасибо. Никто не может мне помочь, я же сказала, причина во мне.
– И ничего нельзя изменить?
– Ничего.
– При любых обстоятельствах? Навсегда? Вечно, как пустыня?
Она снова покраснела.
– Может показаться, что я преувеличиваю, что я слишком эмоциональна или иррациональна, но мне нужно справиться с этим, и это очень сильно, и никто не может судить об этом.
– Да, верно, – быстро сказал Джош, – это было самонадеянно с моей стороны. Но ты знаешь, ведь это касается и меня тоже.
– Ты здесь ни при чем. Ты поступишь так же, как если бы кто-то отобрал у тебя фонд для твоих раскопок. Ты бы нашел тогда другого спонсора.
Он был поражен этой жестокостью. Неужели она, действительно, считала его таким пустым, способным переходить от одной женщины к другой с таким же хладнокровием, как при поиске спонсора? Но потом подумал, почему бы не посмотреть на это непредвзято и расчетливо, как Анна. И понял, что она права. Джош мог бы найти еще кого-нибудь. Что бы между ними ни было, это не зашло настолько глубоко, чтобы изменить его жизнь и еще меньше, чтобы превратить его в монаха.
Она могла бы изменить его жизнь, если бы дала ему больше времени, но не допустила, чтобы это случилось. И потом он подумал о ней и понял, что жестокость ее слов обернулась скорее против нее, чем поразила его. Она предпочла остаться в одиночестве, потому что было нечто настолько сильное, что она не могла побороть, в то время как Джош нашел бы себе новую подругу. И если они так мало времени провели вместе, то на их жизнях осталась бы лишь небольшая морщинка, не более чем рябь на озере Дифленс Лейк, когда вдруг плеснет хвостом форель.
Джош обошел машину и открыл дверцу со стороны, где сидела Анна. Когда она встала рядом с ним, он взял ее руку и прежде чем та успела остановить его, поцеловал ее в щеку.
– Ты необыкновенная женщина, Анна. Я хотел бы, чтобы мы проводили больше времени вместе. Желаю тебе счастья.
Она постояла на тротуаре, пока мужчина не отъехал, глядя, как его машина заворачивает за угол.
Анна чувствовала пустоту в душе. Как будто сгущалась темнота. Раньше вечер был светлым и тихим, теперь он казался пасмурным и поднялся ветер. «Собирается дождь», – подумала она. Вошла в дом, поздоровалась со швейцаром и поднялась в лифте на свой этаж. «Мне жаль», – сказала она про себя, открывая дверь. Анна прошла в свою гостиную и свернулась клубом в кресле у окна, не включая света. Она была у себя дома, она была одна, она была спасена.
«Спасена», – подумала она. И потом осознала, что плачет.
Кит стоял в толпе, окружавшей высокую нарядную елку, ему слегка задувало снег за воротник, рукой он обнимал Еву за хорошенькую шейку.
– Когда же они зажгут эту чертову штуку? – спросил он.
Говорят, в пять часов, – ответила Ева. – Ты замерз?
– Мне надоело. С ума сойти.
– А мне нет, это так интересно. Наверное, потому что я здесь впервые. Здесь так мило, все эти люди, тысячи людей...
– Две-три сотни, – сказал Кит.
– И снег, и украшения на фонарях и огни в доме Форстмана с такими прелестными кружевными занавесками на окнах... как на рождественской открытке. Я думаю, для тебя это слишком романтично. Ты не очень романтичный человек, Кит.
– Я романтичен по отношению к тебе, – бездумно сказал он. – И попозже я докажу это тебе.
– Я имею в виду не такую романтику. – Губы Евы сжались. У нее были свои представления о мире. Она работала в двух местах: официанткой на время завтрака и обеда, и барменшей вечером, и мечтала о больших городах, лимузинах, шелках, мехах, о квартирах на крышах небоскребов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Гости зааплодировали, пока Джош возвращался на свое место, а президент начал представлять аукциониста.
– Который доведет их до счастливого неистовства, – прошептал Джош Анне, усаживаясь на стул. – Так что они будут предлагать огромные суммы за предметы искусства, подаренные музею и нам не нужно будет пускать шапку по кругу с этой нищенской программой на следующий год. Что-нибудь не так?
Анна начала говорить, но вокруг поднялся шум, так как аукционист стал расхваливать лоты в микрофон и отовсюду выкрикивались предлагаемые суммы.
– Мы можем поговорить об этом позже, – сказала она, повысив голос так, чтобы Джош расслышал.
Он сразу же встал.
– Я свою роль сыграл. Если тебя беспокоит весь этот шум, пойдем.
Они проложили себе путь через шумную толпу к дверце в другом конце зала.
– Путь для быстрого отступления, – сказал Джош. – Только для посвященных. Мы можем пройти в мой кабинет.
По короткому коридору он провел ее в большую комнату с книжными полками вдоль стен. Письменного стола здесь не было, только длинный стол, заваленный книгами, слайдами, журналами и блокнотами. Анна была здесь раньше и теперь вспомнила, как Джош говорил о своей работе, так же как в этот раз о раскопках.
Все, что она знала о Джоше, характеризовало его как человека, поглощенного своей работой, которого привлекает бросаемый со всех сторон вызов и который хочет до отказа заполнить каждый день своей жизни. Археолог, профессор, консультант музея. Человек, свободно чувствующий себя в обществе, обеспеченный, имеющий хороших друзей, любящий женщин. Ее охватило сожаление, она восхищалась им, радовалась их встречам и надеялась на новые.
Джош пропуская Анну вперед, придержал дверь и запер ее за собой. Они молча прошли к его машине на стоянке и молчали, пока ехали к дому Анны и выруливали к подъезду.
? Хочешь поговорить о том, что тебя беспокоит? – спросил он.
? Да, – она посмотрела ему в глаза. – Я больше не могу встречаться с тобой, Джош. Извини. Ты мне нравишься и я рада общению с тобой, но именно поэтому мы должны остановиться.
– Нет, – сказал он.
Его поразило острое чувство потери, почти безнадежной утраты, которое было тем более отчаянным, что он восхитился, как она сказала, что должна была сказать, без оглядки. Анна встречала трудности в упор и не увиливала, а именно это и искал Джош всегда в людях. Но потом он рассердился. Она отбирала себя у него, как будто ему самому нечего было сказать.
– Я хотел бы знать причины.
– Я не могу говорить о них. Они тебя не касаются.
– Не касаются? Но ведь именно меня ты не хочешь видеть.
Она вспыхнула.
– Да, это было безумием с моей стороны. Я имею в виду, что это не из-за того, что ты что-то сделал или не сделал. Причина целиком во мне.
«Она не искала извинений, – подумал Джош, – еще одна причина восхищаться ею».
– Ты знаешь, я бы помог тебе, если это в моих силах.
– Я знаю. Спасибо. Никто не может мне помочь, я же сказала, причина во мне.
– И ничего нельзя изменить?
– Ничего.
– При любых обстоятельствах? Навсегда? Вечно, как пустыня?
Она снова покраснела.
– Может показаться, что я преувеличиваю, что я слишком эмоциональна или иррациональна, но мне нужно справиться с этим, и это очень сильно, и никто не может судить об этом.
– Да, верно, – быстро сказал Джош, – это было самонадеянно с моей стороны. Но ты знаешь, ведь это касается и меня тоже.
– Ты здесь ни при чем. Ты поступишь так же, как если бы кто-то отобрал у тебя фонд для твоих раскопок. Ты бы нашел тогда другого спонсора.
Он был поражен этой жестокостью. Неужели она, действительно, считала его таким пустым, способным переходить от одной женщины к другой с таким же хладнокровием, как при поиске спонсора? Но потом подумал, почему бы не посмотреть на это непредвзято и расчетливо, как Анна. И понял, что она права. Джош мог бы найти еще кого-нибудь. Что бы между ними ни было, это не зашло настолько глубоко, чтобы изменить его жизнь и еще меньше, чтобы превратить его в монаха.
Она могла бы изменить его жизнь, если бы дала ему больше времени, но не допустила, чтобы это случилось. И потом он подумал о ней и понял, что жестокость ее слов обернулась скорее против нее, чем поразила его. Она предпочла остаться в одиночестве, потому что было нечто настолько сильное, что она не могла побороть, в то время как Джош нашел бы себе новую подругу. И если они так мало времени провели вместе, то на их жизнях осталась бы лишь небольшая морщинка, не более чем рябь на озере Дифленс Лейк, когда вдруг плеснет хвостом форель.
Джош обошел машину и открыл дверцу со стороны, где сидела Анна. Когда она встала рядом с ним, он взял ее руку и прежде чем та успела остановить его, поцеловал ее в щеку.
– Ты необыкновенная женщина, Анна. Я хотел бы, чтобы мы проводили больше времени вместе. Желаю тебе счастья.
Она постояла на тротуаре, пока мужчина не отъехал, глядя, как его машина заворачивает за угол.
Анна чувствовала пустоту в душе. Как будто сгущалась темнота. Раньше вечер был светлым и тихим, теперь он казался пасмурным и поднялся ветер. «Собирается дождь», – подумала она. Вошла в дом, поздоровалась со швейцаром и поднялась в лифте на свой этаж. «Мне жаль», – сказала она про себя, открывая дверь. Анна прошла в свою гостиную и свернулась клубом в кресле у окна, не включая света. Она была у себя дома, она была одна, она была спасена.
«Спасена», – подумала она. И потом осознала, что плачет.
Кит стоял в толпе, окружавшей высокую нарядную елку, ему слегка задувало снег за воротник, рукой он обнимал Еву за хорошенькую шейку.
– Когда же они зажгут эту чертову штуку? – спросил он.
Говорят, в пять часов, – ответила Ева. – Ты замерз?
– Мне надоело. С ума сойти.
– А мне нет, это так интересно. Наверное, потому что я здесь впервые. Здесь так мило, все эти люди, тысячи людей...
– Две-три сотни, – сказал Кит.
– И снег, и украшения на фонарях и огни в доме Форстмана с такими прелестными кружевными занавесками на окнах... как на рождественской открытке. Я думаю, для тебя это слишком романтично. Ты не очень романтичный человек, Кит.
– Я романтичен по отношению к тебе, – бездумно сказал он. – И попозже я докажу это тебе.
– Я имею в виду не такую романтику. – Губы Евы сжались. У нее были свои представления о мире. Она работала в двух местах: официанткой на время завтрака и обеда, и барменшей вечером, и мечтала о больших городах, лимузинах, шелках, мехах, о квартирах на крышах небоскребов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188