Сейчас она смотрела в его загорелое лицо, такое привлекательное в резком свете ламп под потолком. Фрэнк в одной рубашке с аккуратно завязанным галстуком выглядел абсурдно аккуратным по сравнению с ней – потной, растрепанной, грязной.
Надо же такому случиться, что именно сегодня он выбрал время навестить Энни, и как раз в тот момент, когда они пили кофе и пытались вести разговор, позвонила Джуди и передала, что не сможет сегодня провести занятие. Боясь, что Энни не справится одна с тяжелым тренажером, Фрэнк настоял на том, чтоб занять место Джуди и тщательно прочел все наставления доктора Блейра перед тем, как спуститься вместе с Энни в тренажерный зал.
Возможно, смущенный незнакомой обстановкой и неожиданной близостью к Энни, Фрэнк вел себя еще более сухо и сдержанно, чем обычно, и был похож на каменную статую, являя собой забавный контраст взмыленной, задыхающейся Энни.
Сама она находила этот странный «тет-а-тет» более чем неприятным, поскольку считала, что сможет сделать гимнастику сама, потратив на это в два раза меньше времени. Но Фрэнк, слишком добросовестный, чтобы позволить чему-нибудь случиться с Энни во время его случайного присутствия в доме, принимал свои обязанности всерьез и теперь казался искренне встревоженным тем, что Энни повредила бедро.
– Почему бы вам не лечь? – спросил он, помогая ей опуститься на набитые поролоном подушки.
– С радостью, – пробормотала Энни, глядя в потолок.
– Скажете, если будет больно.
Наклонившись, он начал осторожно сгибать и разгибать левую ногу, разминая бедро. Энни тревожно встрепенулась и затаила дыхание, но ничего не почувствовала.
– Нет, – покачала она головой, – совсем нет. Продолжая держать ее ногу в согнутом положении, Фрэнк коснулся связок под коленом. Энни снова тряхнула головой; рука Фрэнка скользнула под колено, медленно провела по внутренней стороне бедра.
– А так? – спросил он.
Энни не успела ответить – волна давно позабытых ощущений хлынула от бедра по ногам и позвоночнику, вызывая дрожь во всем теле, заставляя сердце биться все сильнее; Энни тяжело задышала.
– В чем дело? – встревожился Фрэнк, отдернув руку.
– Ничего, – резковато ответила Энни. – Продолжайте. Только бы закончить скорее!
Энни, покраснев против воли и избегая взгляда Фрэнка, уставилась в потолок, пока тот искал растянутое сухожилие и, найдя, осторожно начал его разминать. Энни почувствовала короткую боль, но это было сущей чепухой по сравнению с толчком непроизвольного наслаждения, все еще дурманившего голову.
Не в силах освободиться, она кивнула:
– Чуть-чуть больно. Совсем немного.
Охваченная невыносимым смущением, Энни снова ощутила теплые пальцы на своей коже, всего в нескольких дюймах от средоточия ее женственности. Лучше бы она надела колготки под трико, но сегодня было так жарко, что она решила не обременять себя лишней одеждой. Проклиная свою непредусмотрительность, она пыталась сказать себе, что не могла предвидеть, когда именно появится Фрэнк. Он и в самом деле был очень занят на работе и вряд ли мог посещать ее по определенным дням – о своих нечастых визитах Фрэнк обычно извещал Дэймона, но никогда– Энни.
С другой стороны, она не могла отрицать, что за последние месяцы ее отношение к Фрэнку стало гораздо более сложным, чем хотела бы Энни… и гораздо более опасным.
Все началось в тот день, когда лицо Энни разбинтовали, и она поняла, что мнение Фрэнка о ее внешности значит для нее не меньше, чем ее собственное… или больше?
И теперь Энни спрашивала себя, как раздражение и легкое презрение, которые всегда были наиболее ощутимыми эмоциями при виде отчужденного лица Фрэнка, могли претерпеть такие неуловимые, но глубокие изменения. Фрэнк был единственным человеком на земле, к которому она могла испытывать желание, а тем более видеть в нем мужчину. Тем не менее, когда Энни переехала в дом Дэймона, она обнаружила, что ждет случайных визитов Фрэнка и часто думает о нем, мысленно представляет лицо, фигуру, слышит голос… Когда же он появлялся, вооруженный обычно какой-нибудь юридической справкой для Дэймона, всю жизнь жаловавшегося на тупость и непрофессионализм своих адвокатов, Энни спрашивала себя, возможно ли, что он приходит и ради нее – ведь, что ни говори, Фрэнк всегда проводил с ней немного времени на веранде, хотя его ненавистное поручение от «Интернешнл Пикчерз» было к этому времени совсем забыто.
Вначале его вынужденное внимание забавляло Энни, она смеялась прямо в лицо Фрэнка, но вскоре поймала себя на том, что поддразнивает его с новой, почти чувственной капризностью, совсем не похожей, как признавала Энни, на прежнее немое безразличие.
Самообладание Фрэнка, его непоколебимая уверенность в себе, раздражали Энни. Она ощущала запретное желание пробиться к нему, стать ближе, не только для того, чтобы удовлетворять потребность в человеческом общении, но и Чтобы хоть немного растопить его ледяную броню.
И когда он был около Энни, она почти пьянела от чистого мужского запаха, соблазнительного тепла крупных рук, казалось, созданных для того, чтобы сжать ее в объятиях и изгнать холодное одиночество.
Что если она поцелует Фрэнка?
Сначала это было глупой идеей, пришедшей в голову от скуки. Она появилась и прошла, не задев сердца. Но вскоре возвратилась, дразня, словно крохотная душистая роза в океане ее боли, цветущая, посылающая сильный аромат по всему измученному телу.
Некоторое время Энни была просто рада тому, что визиты Фрэнка отвлекали ее от боли, давали пищу воображению и вносили некоторое разнообразие в монотонное существование. Кроме того, они добавляли нечто пикантное и неожиданное характеру Фрэнка. Энни раньше считала его унылым, и это почему-то забавляло ее и доставляло удовольствие.
Но теперь напряжение все росло, и в моменты слабости самообладание Энни было на пределе. Щекочущий озноб, пробегавший по телу от близости Фрэнка, не давал покоя. Одолевало почти забытое девичье озорное желание, раздражавшее своей неуместной смелостью, – дразнить его, прильнуть ближе, осыпать ласками… хотя Энни прилагала все усилия, чтобы подавить собственные эмоции. Фрэнк так ничего и не заметил.
Прошло уже шестнадцать месяцев со дня аварии, шестнадцать месяцев, в течение которых никто не прикасался к Энни как к женщине, смотрел на нее иначе, чем на пожираемого болью инвалида.
Да и сама Энни не желала вспоминать о своей женственности, уже и в мыслях не было задумывать еще один побег в запретный мир безумных романтических неоправдавшихся надежд и кратковременных радостей, приведших ее когда-то на дно ущелья в конце тупика.
Равнодушие и наркотическое забытье сначала казались единственными союзниками в борьбе с невыносимой реальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194