– Да, сэр, конечно.
– Как вам известно, она попала в тяжелейшую аварию и едва не умерла. Она все еще в госпитале, борется за жизнь. Ужасно страдает. Чем все это кончится – неизвестно. Какая трагедия! Мы здесь, в «Интернешнл Пикчерз», просто убиты этой бедой. Для нас все это явилось полнейшей неожиданностью. Энни очень дорога нам, и как человек, и с профессиональной точки зрения. Мы хотим, чтобы она полностью рассчитывала на нашу поддержку в этот трудный час, но у нее нет сил ежедневно принимать много посетителей, и, говоря откровенно, мисс Хэвиленд не в том состоянии, чтобы показываться на глаза, особенно людям из шоу-бизнеса. Она не может двигаться, забинтована с ног до головы. Энни – женщина гордая и предпочитает страдать в одиночестве. Керт взглянул на Маккенну.
– Вот тут вы нам и нужны, Фрэнк. Могу я назвать вас так? Мне необходим тот, кому я мог бы доверять, надежный человек с верными инстинктами. Вы должны отправиться к Энни в госпиталь и узнать, как она себя чувствует. Кроме того, я хотел бы, чтобы вы как мой официальный представитель узнали, как идет лечение, убедиться, что за ней ухаживают как следует. Мне известно, – пожал плечами Керт, – что ее доктора – прекрасные специалисты. Этого не отнимешь. Но мне нужно знать, в какой Энни палате, хорошие ли у нее сиделки, саму атмосферу, окружающую ее. Я очень беспокоюсь, что персонал доведет ее до еще большей депрессии. Больницы всегда так отвратительно безлики…
Он встревоженно поджал губы.
– Мне только необходимо увериться, делается ли для нее все, что возможно. Ваш отчет успокоит меня, Фрэнк. Я бы поехал сам, но, знаю, она не захочет, чтобы ее увидели, стремится замкнуться в своей раковине. Подозреваю, ее депрессия достигла опасных пределов. Поэтому я нуждаюсь в вас, Фрэнк. Успокойте Энни, если возможно, и в любом случае оцените ситуацию объективно. Сами представляете, главе студии очень трудно узнать чистую правду, ведь я окружен подхалимами и льстецами. Ну? Сделаете ли вы мне это одолжение?
Минутное колебание, отразившееся на лице посетителя, говорило о том, что он оценил неожиданное требование и находит его странным. Почему Керт не послал одного из своих людей выполнять такое простое поручение?
Но Маккенна только что начал подниматься по служебной лестнице в престижной фирме Фарроу и был не в том положении, чтобы отказывать в личной просьбе Хармону Керту, переданной через самого Мартина Фарроу. Придется покорно со всем соглашаться и не высказывать собственного мнения. Кроме того, просьба действительно была ничтожной.
– Хорошо, сэр, – сказал наконец Фрэнк. – Я сделаю все, что смогу.
– Прекрасно. Керт встал.
– Я знал, что могу рассчитывать на вас, Фрэнк. Марти прекрасно отзывался о вас. Похоже, вас ждет большое будущее на стезе закона.
Хармон с неожиданной неловкостью заметил, что стоя Маккенна был гораздо выше него, и, хотя в его взгляде не было высокомерия, осанка и манера держаться невольно привлекали внимание.
– Помните только, – напутствовал на прощание Керт, – эта молодая леди – большая ценность для студии. Она – великая актриса, но кроме того еще и прекрасный человек. Студия многим ей обязана, и мы намерены сделать все возможное, чтобы поддержать мисс Хэвиленд и помочь ей, пока она не выздоровеет и не сможет снова играть. Попробуйте пробиться через ее депрессию, Фрэнк, вернуть Энни к жизни. Главное, расскажите честно обо всем, что видели. Я хочу, чтобы она поскорее встала на ноги.
– Сделаю все, что смогу, сэр. Маккенна спокойно вышел из комнаты.
Керт удовлетворенно вздохнул, сел и взглянул в окно, на высокие стены студии. Если Мартин Фарроу прав, Маккенна именно тот человек, который нужен Керту. Кто-нибудь не из студии. Надежный, но без власти и крупной должности. И, возможно, молодой человек, который сочтет большой честью знакомство с такой известной звездой, как Энни Хэвиленд.
Шпион, не подозревающий о своей миссии, агент, который преданно доложит Керту… ради Энни, конечно, и никогда не заподозрит, что его работа неизбежно послужит злу.
Глава VIII
Первые три месяца после аварии Энни была прикована к постели – врачи запрещали двигаться из-за повреждения шейных позвонков. Она очень обрадовалась, когда новый ортопедический аппарат, фиксирующей шею, позволил ей повернуть голову, а более легкие лангетки сменили ненавистное скелетное вытяжение. Капельница и трубка в носу были сняты, и Энни, наконец, смогла нормально питаться. Через два месяца с челюсти удалили проволочное крепление, и Энни позволили есть любую протертую и мягкую пищу – теперь Кончита ежедневно приносила в больницу мексиканские деликатесы, а Ширли Кэнтил любовно готовила спагетти.
Чудовищная эластичная маска, закрывающая израненное лицо, тоже осталась в прошлом. Но пластический хирург продолжал закрывать ее раны от солнечного света, хотя считал, что свежий воздух целительно действует на кожу. Энни была довольна, что никто не видит ее лица, потому что знала: потребуется не одна пластическая операция, чтобы придать ее лицу хоть какое-то подобие сходства с человеческим. Девушка боялась даже представить, что скрывают ее повязки.
Колосовидную повязку бедра, фиксирующую ее левую сторону, должны были снять через двенадцать недель, если рентген покажет, что все срослось. Но из-за переломов и вывиха плеча ей нельзя будет долгое время носить тяжести. Выздоровление будет долгим и болезненным.
Все это время Энни по-прежнему была подавленной, ушла в себя, хотя отвечала на все вопросы докторов, сестер и физиотерапевтов. Острые боли от переломов, особенно в шейном позвонке, не давали покоя ни днем, ни ночью. По мере того, как возвращались силы, бессонница становилась все более безжалостной.
Энни, словно пойманная птичка, пыталась беспомощно метаться, чтобы хоть как-то повернуться в тяжелых скобах и гипсовых повязках, впадала в тяжелую, населенную кошмарами дремоту на час-другой, а потом до утра лежала в мутном, обволакивающем мозг тумане. Ночи напролет Энни проводила в одиночестве отчаяния, бесконечно мучаясь неспособностью уснуть, жалея, что не может взять книгу, чтобы скоротать время, но не в силах сосредоточиться.
Она поклялась себе не жаловаться вслух и выдерживала обещание. Но боль не унималась. Попытки врачей заменить морфий демеролом, потом дарвоном и кофеином не удавались. Боль не уходила. Несколько раз ее вновь переводили на перкодан и толвин, а при самых тяжелых приступах – на большие дозы не демерола или дилодида, от которых кружилась голова, все плыло перед глазами, а депрессия становилась еще острее, чем раньше.
Было решено, что еще через несколько месяцев Энни сделают операцию на позвоночном диске, чтобы облегчить парализующую шею боль, а пока попробуют провести электростимуляцию, проводниковую анестезию и даже иглоукалывание, но боль упорно сопротивлялась любому лечению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194