В ожидании кофе он сказал:
— Чтобы суметь вам помочь, я должен узнать как можно больше. Относитесь ко мне, как к своему адвокату. Расскажите мне все, вплоть до самых тривиальных, вроде бы ничего не значащих мелочей.
Кит подробно описала свою безуспешную попытку примирения с Биком. Раш кивал, поощряя ее продолжать. Она рассказала о фотографии, ксерокопии, игрищах в кабинете и в постели. Он был так серьезен, так официален в своем белом смокинге, настолько отличался от Бика, что она поведала ему все, вплоть до интимнейших деталей.
Он слушал ее молча. Она ощущала его внимание, но терялась в догадках, сочувствует ли он ей или полон осуждения.
Когда она закончила, он долго молчал.
— Знаете, — не выдержала она, — в вас очень сложно разобраться. Уж не считаете ли вы меня просто набитой дурой?
— Нет. — Он как-то странно улыбнулся. У него были такие запавшие глаза, что казалось, природа сознательно наделила его этими впадинами как тайниками.
— Тогда скажите что-нибудь! Поговорите со мной, хватит сидеть с загадочной улыбкой!
— Просто я сравниваю вас с Арчером и удивляюсь вашему сходству.
— В каком смысле? — Такой реакции она никак не ожидала.
— Оба вы с виду очень сильные, но когда вам требуется помощь…
— Мне не слишком нравится это ваше замечание! — буркнула она.
— Никто не любит, когда его гладят против шерсти. Поймите меня правильно: я уважаю Арчера больше, чем кого-либо.
В конце концов, он меня спас.
— Спас? От чего?
— От непосильного труда, которым я занимался целых пятнадцать лет. — Раш задорно улыбнулся. — Я доказываю свою признательность тем, что помогаю ему оставаться в числе пятисот богатейших людей по классификации «Форчун» и спасаю его имя от прессы.
— Его и мое? — Кит приподняла бровь.
— Говорю вам, я обязан ему всем. Если бы не Арчер… — Он махнул рукой и заказал еще водки, потом бросил на нее испытующий взгляд. Казалось, ему тоже хочется поделиться с ней сокровенным, но он сомневается, достойна ли она доверия. Понимаете, Кит, я вел и веду не слишком-то традиционный образ жизни… — Раш замолчал.
— Люди с сильными характерами чаще всего оригинальны, — подбодрила она.
— Мой отец был бродягой, сыном русского помещика, дезертиром царской армии. Сбежав с горничной, он сел с ней в Стамбуле на пароход, отплывавший в Америку.
Раш подозвал официанта и повторил заказ. Чтобы сделать ему приятное, она согласилась на водку, хотя предпочла бы что-нибудь другое, а в качестве противоядия заказала кофе. Раш так увлекся своим рассказом, что взгляд его запавших глаз казался обращенным внутрь.
— Я родился в трюме незадолго до того, как пароход причалил в нью-йоркском порту.
— Как это романтично — родиться в трюме! — У Кит расширились глаза.
Он мрачно усмехнулся:
— Крысы, гнилая вода, лежащие вповалку люди, задыхающиеся от зловония, — да, вот это романтика…
Кит покраснела от стыда.
— Наверное, я страшно наивная. Пожалуйста, продолжайте.
— Мы поселились в двухкомнатной квартирке в Провиденсе, штат Род-Айленд. Там были такие кривые полы, что я до трех лет не мог научиться ходить. Моя мать умерла от туберкулеза, когда мне было три года. Я храню шаль, в которую она куталась перед смертью.
Кит представила себе худенького темноглазого мальчугана, ковыляющего по неровному полу, и поспешно опрокинула водку в надежде, что Раш отнесет ее слезы за счет крепости напитка.
— После смерти матери мы остались вдвоем — отец и я.
Отец сильно изменился. — Раш усмехнулся. — Он возненавидел Америку и все вокруг, даже меня. Работал он вышибалой в подпольном кабаке, а возвратясь утром домой, заставал меня за уроками: я обматывал мерзнущие руки тряпками и сидел у дровяной печки с доской на коленях, заменявшей мне парту. Как мой старик бесился! Он бранил меня последними русскими словами — английский он учить отказывался. Потом он принимался крушить мебель. Каждый сломанный стул я использовал на дрова. Не помню, чтобы потом выдавались такие же холодные зимы. Я отмораживал руки, и к десяти годам они покрылись шрамами, которых я так стеснялся, что даже летом не снимал перчаток.
Кит приподняла его ладонь, лежавшую неподвижно на белой скатерти.
— Но у вас красивые руки, Раш, без единой царапины!
Он поднес руки к глазам.
— Правда, хорошо? Еще один повод благодарить Арчера: он оплатил пластическую операцию, когда у меня самого еще не было на это денег.
— Что случилось с вашим отцом потом?
Он улыбнулся. Кит тут же догадалась, что новая улыбка предвещает очередную мрачную подробность его биографии.
— Ревностно исполняя свои обязанности, папаша проявлял излишнюю драчливость, поэтому его перевели в ночные сторожа. Ему полагалось сидеть неподалеку на дереве с камешками в кармане и при появлении полиции — дело было еще во времена «сухого закона» — швырять их в железную крышу, чтобы предостеречь хозяев. Как-то ночью, в одну из тех жестоких зим, о которых я говорил, он выпил целый галлон жидкости для прочистки ванн, и его нашли после полуночи замерзшим между двумя ветками. Прохожие, притащившие утром его труп, клялись, что отколупывали его заступами.
— Какой ужас!
— Да уж! — Раш снова усмехнулся. — Помню, я тогда страшно рассердился, стал пинать, кусать, царапать принесших тело.
Мне хотелось, чтобы погибли они, а не отец.
— Вас можно понять, — вставила Кит.
— Они плюнули и ушли, предоставив мне самому возиться с трупом. Я был мал даже для своих восьми лет, зато в отце было больше шести футов — настоящий Петр Великий! Мне потребовалось часа четыре, чтобы спустить его вниз по лестнице и доставить в полицию. — Раш залпом допил рюмку. — Я три года работал в аптеке, чтобы купить надгробие для его могилы, на котором потом выгравировали надпись, как это делается в России. Не зная, где он похоронил мать, я велел написать на камне и ее имя. С тех пор моя жизнь протекала в задней каморке при аптеке, но я так старательно учился, стал гарвардским стипендиатом.
— И тогда ваша жизнь изменилась?
— Да. Моим соседом по комнате оказался Арчер Ренсом.
— Вы сразу подружились?
— Правильнее сказать, Арчер меня сразу пожалел. Наверное, я выглядел чересчур жалким по сравнению с обычными студентами Гарварда. — Он снова улыбнулся, но его улыбка была теперь не горькой, а скорее задумчивой. — Достаточно вспомнить, как тогда выглядели мои руки… К тому же я был неимоверно тощим. Арчеру хватило одного взгляда на мой единственный костюм — и он полетел в мусорный бак. Я стал щеголять в его обносках.
— А вам не были коротковаты брюки? — Кит бросила на него лукавый взгляд.
— Конечно. Но его портной легко устранял этот недостаток.
— Какое великодушие! Возможно, за этим что-то крылось?
— Думаю, да. Тогда я стал для Арчера отдушиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Чтобы суметь вам помочь, я должен узнать как можно больше. Относитесь ко мне, как к своему адвокату. Расскажите мне все, вплоть до самых тривиальных, вроде бы ничего не значащих мелочей.
Кит подробно описала свою безуспешную попытку примирения с Биком. Раш кивал, поощряя ее продолжать. Она рассказала о фотографии, ксерокопии, игрищах в кабинете и в постели. Он был так серьезен, так официален в своем белом смокинге, настолько отличался от Бика, что она поведала ему все, вплоть до интимнейших деталей.
Он слушал ее молча. Она ощущала его внимание, но терялась в догадках, сочувствует ли он ей или полон осуждения.
Когда она закончила, он долго молчал.
— Знаете, — не выдержала она, — в вас очень сложно разобраться. Уж не считаете ли вы меня просто набитой дурой?
— Нет. — Он как-то странно улыбнулся. У него были такие запавшие глаза, что казалось, природа сознательно наделила его этими впадинами как тайниками.
— Тогда скажите что-нибудь! Поговорите со мной, хватит сидеть с загадочной улыбкой!
— Просто я сравниваю вас с Арчером и удивляюсь вашему сходству.
— В каком смысле? — Такой реакции она никак не ожидала.
— Оба вы с виду очень сильные, но когда вам требуется помощь…
— Мне не слишком нравится это ваше замечание! — буркнула она.
— Никто не любит, когда его гладят против шерсти. Поймите меня правильно: я уважаю Арчера больше, чем кого-либо.
В конце концов, он меня спас.
— Спас? От чего?
— От непосильного труда, которым я занимался целых пятнадцать лет. — Раш задорно улыбнулся. — Я доказываю свою признательность тем, что помогаю ему оставаться в числе пятисот богатейших людей по классификации «Форчун» и спасаю его имя от прессы.
— Его и мое? — Кит приподняла бровь.
— Говорю вам, я обязан ему всем. Если бы не Арчер… — Он махнул рукой и заказал еще водки, потом бросил на нее испытующий взгляд. Казалось, ему тоже хочется поделиться с ней сокровенным, но он сомневается, достойна ли она доверия. Понимаете, Кит, я вел и веду не слишком-то традиционный образ жизни… — Раш замолчал.
— Люди с сильными характерами чаще всего оригинальны, — подбодрила она.
— Мой отец был бродягой, сыном русского помещика, дезертиром царской армии. Сбежав с горничной, он сел с ней в Стамбуле на пароход, отплывавший в Америку.
Раш подозвал официанта и повторил заказ. Чтобы сделать ему приятное, она согласилась на водку, хотя предпочла бы что-нибудь другое, а в качестве противоядия заказала кофе. Раш так увлекся своим рассказом, что взгляд его запавших глаз казался обращенным внутрь.
— Я родился в трюме незадолго до того, как пароход причалил в нью-йоркском порту.
— Как это романтично — родиться в трюме! — У Кит расширились глаза.
Он мрачно усмехнулся:
— Крысы, гнилая вода, лежащие вповалку люди, задыхающиеся от зловония, — да, вот это романтика…
Кит покраснела от стыда.
— Наверное, я страшно наивная. Пожалуйста, продолжайте.
— Мы поселились в двухкомнатной квартирке в Провиденсе, штат Род-Айленд. Там были такие кривые полы, что я до трех лет не мог научиться ходить. Моя мать умерла от туберкулеза, когда мне было три года. Я храню шаль, в которую она куталась перед смертью.
Кит представила себе худенького темноглазого мальчугана, ковыляющего по неровному полу, и поспешно опрокинула водку в надежде, что Раш отнесет ее слезы за счет крепости напитка.
— После смерти матери мы остались вдвоем — отец и я.
Отец сильно изменился. — Раш усмехнулся. — Он возненавидел Америку и все вокруг, даже меня. Работал он вышибалой в подпольном кабаке, а возвратясь утром домой, заставал меня за уроками: я обматывал мерзнущие руки тряпками и сидел у дровяной печки с доской на коленях, заменявшей мне парту. Как мой старик бесился! Он бранил меня последними русскими словами — английский он учить отказывался. Потом он принимался крушить мебель. Каждый сломанный стул я использовал на дрова. Не помню, чтобы потом выдавались такие же холодные зимы. Я отмораживал руки, и к десяти годам они покрылись шрамами, которых я так стеснялся, что даже летом не снимал перчаток.
Кит приподняла его ладонь, лежавшую неподвижно на белой скатерти.
— Но у вас красивые руки, Раш, без единой царапины!
Он поднес руки к глазам.
— Правда, хорошо? Еще один повод благодарить Арчера: он оплатил пластическую операцию, когда у меня самого еще не было на это денег.
— Что случилось с вашим отцом потом?
Он улыбнулся. Кит тут же догадалась, что новая улыбка предвещает очередную мрачную подробность его биографии.
— Ревностно исполняя свои обязанности, папаша проявлял излишнюю драчливость, поэтому его перевели в ночные сторожа. Ему полагалось сидеть неподалеку на дереве с камешками в кармане и при появлении полиции — дело было еще во времена «сухого закона» — швырять их в железную крышу, чтобы предостеречь хозяев. Как-то ночью, в одну из тех жестоких зим, о которых я говорил, он выпил целый галлон жидкости для прочистки ванн, и его нашли после полуночи замерзшим между двумя ветками. Прохожие, притащившие утром его труп, клялись, что отколупывали его заступами.
— Какой ужас!
— Да уж! — Раш снова усмехнулся. — Помню, я тогда страшно рассердился, стал пинать, кусать, царапать принесших тело.
Мне хотелось, чтобы погибли они, а не отец.
— Вас можно понять, — вставила Кит.
— Они плюнули и ушли, предоставив мне самому возиться с трупом. Я был мал даже для своих восьми лет, зато в отце было больше шести футов — настоящий Петр Великий! Мне потребовалось часа четыре, чтобы спустить его вниз по лестнице и доставить в полицию. — Раш залпом допил рюмку. — Я три года работал в аптеке, чтобы купить надгробие для его могилы, на котором потом выгравировали надпись, как это делается в России. Не зная, где он похоронил мать, я велел написать на камне и ее имя. С тех пор моя жизнь протекала в задней каморке при аптеке, но я так старательно учился, стал гарвардским стипендиатом.
— И тогда ваша жизнь изменилась?
— Да. Моим соседом по комнате оказался Арчер Ренсом.
— Вы сразу подружились?
— Правильнее сказать, Арчер меня сразу пожалел. Наверное, я выглядел чересчур жалким по сравнению с обычными студентами Гарварда. — Он снова улыбнулся, но его улыбка была теперь не горькой, а скорее задумчивой. — Достаточно вспомнить, как тогда выглядели мои руки… К тому же я был неимоверно тощим. Арчеру хватило одного взгляда на мой единственный костюм — и он полетел в мусорный бак. Я стал щеголять в его обносках.
— А вам не были коротковаты брюки? — Кит бросила на него лукавый взгляд.
— Конечно. Но его портной легко устранял этот недостаток.
— Какое великодушие! Возможно, за этим что-то крылось?
— Думаю, да. Тогда я стал для Арчера отдушиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112