– Я ненавижу ночные клубы, – вставила Линдсей поспешно.
–…А этот ресторан! Мне надо сходить к психиатру, проверить голову. Вам нужно что-нибудь новое, модное, как, скажем, эти заведения в Сохо. Тысяча столиков, калифорнийская кухня…
– Колин, послушайте…
– Я же знаю эти кабачки, мог бы их обзвонить. Почему я об этом не подумал? И зачем я завожу разговоры об архитектуре? Господи! Я же видел, что вам смертельно скучно, и тогда переключился на тетку. Тетка и злой гений. Можно подумать, вы всю жизнь только и мечтали о них послушать.
– Колин, – Линдсей крепче сжала его руку, и через некоторое время он наконец успокоился.
– Вот так, уже лучше. Теперь выслушайте меня. Я ненавижу эти ресторанчики в Сохо. И везде где бы то ни было. Я терпеть не могу калифорнийскую кухню и нахальных официантов. Мне не нравится, когда люди непрерывно переходят от одного столика к другому и высматривают знаменитостей. А здесь мне нравится. Очень.
– Правда? – Колин недоверчиво взглянул на нее. – Вы это говорите, чтобы меня утешить?
– Нет. Честное слово. Здесь просто замечательно. Такого шампанского я не пила никогда в жизни. Я с нетерпением жду встречи с вашей теткой и мечтаю доесть этого омара. А пока я буду это делать, вы можете говорить об архитектуре, о своей семье и о злом гении – мне ни капельки не скучно. – Она на мгновение заколебалась. – Хотите, я скажу, что меня беспокоило?
– Хочу.
– По правде говоря, меня беспокоил счет, потому что, как мне кажется, это будет что-то катастрофическое.
– Катастрофическое? – Колин понемногу приходил в нормальное состояние. – Я был к этому готов.
– Вот именно. Это очень мило с вашей стороны, но в этом не было необходимости.
– Мило? – Колин нахмурился.
– Я имею в виду, что вы проявили необыкновенную галантность. Но вы же не миллионер, и поэтому…
– Увы, нет. – Колин улыбнулся. – Но, знаете ли, Томас Корт довольно щедр. Вот я и решил, что ничего страшного не случится, если я раз в жизни гульну на всю катушку.
Он сказал это с таким простодушием, с такой подкупающей улыбкой, что Линдсей устыдилась своих подозрений. Ее лицо просветлело, она облегченно вздохнула.
– Я очень рада, что вы не миллионер. Ненавижу богачей, они мешают жить нормальным людям. Вы согласны?
– Согласен, – кивнул Колин после минутной паузы. – Давайте выпьем еще шампанского.
– Но все же, – продолжала Линдсей, – вы вели себя неразумно. Обещайте, что вы позволите мне заплатить половину, хорошо?
Колин колебался. Некоторое время он смотрел на Линдсей с непонятным выражением. Линдсей подумала, что он выглядит так, словно кто-то подкрался сзади и нанес из-за спины неожиданный удар. Потом на его лице появилась улыбка. Брови, которым Катя присвоила эпитет «мефистофельские», приподнялись и изогнулись, голубые глаза засветились теплом. Катя была права, мелькнуло в голове у Линдсей, и Пикси тоже: Колин Лассел не только красив, но и очень привлекателен. Ее не тянуло к нему, но теперь она понимала, что могли видеть в нем другие женщины.
– Люблю независимых женщин, – сказал он. – Теперь вы можете доесть омара, но сначала вам придется убрать руку.
Линдсей, совершенно забывшая о том, что держит его за руку, отпустила ее и принялась за омара. Она размышляла о характере Колина, который, ей казалось, она теперь понимала. Он истинный англичанин, думала она, и в этом ключ к его характеру. Он англичанин, мягкий, добрый, возможно, не настолько неопытный в отношении женщин, как она решила вначале, но трогательно чувствительный и неспособный на обман и предательство. Она начинала понимать, что связывало его с Роулендом: оба были склонны к иронии. Колин, наверное, был немного моложе Роуленда, говорить с ним ей было несравненно легче, чем с Роулендом. Она решила, что должна все время помнить о его уязвимости и щадить его. Своей неуверенностью в себе он напоминал ей Тома. Его хочется защитить, оберегать, подумала она и, подняв глаза, одарила Колина теплой, почти материнской улыбкой. А Колин, заметив свет этой улыбки, испытал острое разочарование, но поскольку он и вправду был истинным англичанином с безупречными манерами, ничем его не выдал.
Он напомнил себе, что только что довольно удачно преодолел крутой поворот. Теперь они снова были на прямой дороге. Прибавь газу, посоветовал он себе и похлопал по карману пиджака, в котором лежал некий конверт.
Когда лучше всего его вручить? Перед уходом? Может быть, за кофе? Или когда он будет провожать Линдсей обратно в отель? Он решил положиться на обстоятельства. А пока, думал он, надо вести себя очень осторожно. Линдсей замечает детали, предательские детали вроде костюмов.
Когда Линдсей отвернулась, он под прикрытием скатерти снял с руки золотые часы от «Патек Филипа», потому что вряд ли можно было заявить, что он и их откопал в одном магазинчике. Он сунул часы в карман и сразу ощутил себя в большей безопасности.
– Итак, – сказала Линдсей, улыбаясь самой чарующей и женственной улыбкой, – расскажите мне о доме, где живет ваша тетя.
От этой улыбки у Колина закружилась голова, хотя он почти не пил.
– Он называется «Конрад», – начал он, – и это очень странное, я бы даже сказал, зловещее место.
9
Тем же вечером, оставшись один в своих мрачных апартаментах, Корт тоже вел разговор о «Конраде», и этот диалог был страстным и напряженным, несмотря на то, что происходил лишь в его сознании. Он начался сразу после того, как ушли Марио, Талия и Колин.
Как только за ними закрылась дверь, в его сознание потоком хлынула какофония возражений, упреков, жалоб, невнятных утверждений и необоснованных обвинений. Корт неподвижно стоял в темной комнате в стороне от лампы, освещавшей его рабочий стол, не пытаясь сопротивляться хаосу, объявшему разум. Он давно привык к этому наваждению: каждый раз, когда он прекращал работу – процесс, требовавший всей его энергии и силы воли, – он чувствовал себя обессиленным и опустошенным, а в сознании возникало нечто вроде энергетического вакуума, куда могло устремиться все, что угодно.
На этот раз – «Конрад». Корт застыл в ожидании, стараясь дышать как можно ровнее. Он знал, что через некоторое время какофония утихнет, а хаос обретет более упорядоченную форму. Он зафиксировал взгляд на одном из предметов – каком, не имело значения, – в данном случае это был оконный переплет. Рейки восьми футов в высоту и, по крайней мере, шестифутовой толщины встречались, образуя крест, что казалось ему не символичным, а просто немного забавным, поскольку он был неверующим. Он смотрел на этот крест, отмечая про себя, что на улице слышны возбужденные голоса. Этот англичанин-менеджер явно дал волю своим чувствам, но он с равным успехом мог бы выражать свой протест на языке урду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112