Интересно, что я тогда буду делать? Пойду играть в преферанс? Или — женюсь и буду почитывать детективы?
Стоп, стоп. Не надо думать об этом, сказал я себе. Надо работать. Ведь еще ничего не решено. Я еще не использовал все возможности. Просто надо найти ошибку. Не может быть так, чтобы все оказалось неверным. Что-то обязательно должно остаться. Ведь так уже бывало. И не раз казалось, что это все — нет никакого выхода, надо все бросать и прикрывать лавочку. Но ведь до сих пор выход всегда находился. Только не надо отчаиваться. Ведь бросить никогда не поздно. А начинать потом будет намного труднее.
И я работал до тех пор, пока от усталости не стали слипаться глаза.
Было уже два часа. Ольф все еще не приходил.
Я завел будильник и лег спать.
10
Будильник звонил резко и долго, я медленно просыпался, вновь засыпая на какие-то доли секунды, и наконец проснулся совсем, потянулся к будильнику и нажал на кнопку, и тишина установилась такая полная и неподвижная, что зазвенело в ушах. Мне очень хотелось спать, и я сказал себе, что надо сразу же встать, иначе я опять засну. И вдруг подумал — а зачем вставать? Я посмотрел на стол. Опять работать? А кому, это нужно? Почему бы мне не послать все к черту?
Я подумал об этом спокойно. Я не забыл вчерашних размышлений и своего решения драться до последнего. Но сейчас все это как-то не имело значения. Вчерашний день кончился — начинался новый.
И я устроился поудобнее на постели и опять заснул.
А когда открыл глаза и посмотрел на часы, было уже половина второго. Я проспал одиннадцать с половиной часов, но чувствовал себя разбитым. Тупая боль в голове и знакомое ощущение опустошенности, когда ничего не хочется — только лежать, и ни о чем не думать, и чтобы тебя оставили в покое.
Кто-то постучал. Я не отозвался. У Ольфа есть ключ. А больше мне никого не хотелось видеть. Постучали еще раз, и я опять не отозвался. Голос Виктора неуверенно сказал:
— Это я, Дима. Ты не спишь?
Я встал и открыл ему.
— Привет, — сказал Виктор. — Я не разбудил тебя?
— Нет. Но, с вашего позволения, я опять лягу.
Наверно, это прозвучало не очень-то любезно, потому что Виктор виновато сказал:
— Я ненадолго. Просто зашел узнать, как дела. Давно ведь не виделись.
Я неопределенно пожал плечами и неохотно ответил:
— Дела как дела. Обыкновенно.
И когда посмотрел на Виктора, мне вдруг стало жаль его. Он сидел сутулясь и как будто намеренно не смотрел ни на меня, ни на стол, где в беспорядке были разбросаны бумаги. А ему, вероятно, очень хотелось взглянуть на них — ведь это была и его работа.
Вид у него был какой-то подавленный. Вряд ли ему живется так хорошо, как показалось Ольфу. Правда, одет он и в самом деле прилично, и физиономия заметно округлилась, — видимо, он давно уже забыл те времена, когда питался картошкой и килькой. Ему, наверно, тогда приходилось особенно туго — он весил под восемьдесят.
Он наконец взглянул на меня и кивнул на стол:
— Как работа?
— Плохо, — сказал я.
— А что такое?
— Слишком долго рассказывать. В общем, мура всякая пошла. А ты занимаешься чем-нибудь?
— Нет. Так только, на кафедре кое-что делаю.
И опять наступило неловкое молчание. Виктору явно хотелось что-то сказать мне, но он не знал, как это сделать. Я спросил его о жене, он ответил, но видно было, что думает он о другом. И наконец он сказал:
— Слушай, может быть, я чем-нибудь смогу помочь тебе?
И он опять кивнул на стол.
Я внимательно посмотрел на него. Для этого он и пришел? Виктор с надеждой смотрел на меня.
— Нет, Витя, — тихо сказал я, — не стоит. Да и смысла в этом нет.
Он опустил глаза:
— Ну, смотри, тебе виднее.
И мне опять стало жаль его. Я охотно принял бы его помощь, но в этом действительно не было смысла. Ведь прошло уже почти два года, как он бросил работать с нами, и тогда мы только начинали. Вряд ли он даже представляет, как далеко мы ушли с тех пор.
Мы еще немного поговорили, и он собрался уходить. И, уже одевшись, сказал, как будто только что вспомнил:
— Да, я захватил для тебя сигареты.
И смущенно отвел глаза, и мне стало неловко за него — ведь он все время помнил, что надо оставить мне сигареты. Какими же чужими мы стали, если приходится прибегать к таким уловкам.
— Спасибо, — сказал я.
Он выложил сигареты и сказал:
— Если тебе нужны деньги, я могу дать. У меня есть немного.
И он робко посмотрел на меня. Ему очень хотелось, чтобы я взял у него деньги, и я сказал:
— Давай, я как раз сижу без гроша.
Он обрадовался, положил на стол пять рублей, и я опять сказал:
— Спасибо.
И вспомнил, что когда-то мы совсем не говорили друг другу «спасибо». Тогда это показалось бы нам просто смешным — все, что мы делали друг для друга, было естественным или просто необходимым.
Виктор вопросительно посмотрел на меня и неуверенно сказал:
— Ну, я пойду.
Я поднялся и протянул ему руку:
— Пока, Витя. Еще раз спасибо за сигареты и деньги. Они мне очень кстати. Заходи, не пропадай.
Он кивнул и вышел, а я опять лег. И вспомнил, как уходил от нас Витька…
Это было позапрошлым летом, после сессии. Мы остались в Москве и по-прежнему работали целыми днями. Лето стояло очень жаркое, и обычно мы вставали рано утром — в три, четыре часа, а днем отсыпались. Мы решили, что поработаем до августа, потом перехватим какой-нибудь калым — летом можно было неплохо подработать на стройках — и съездим в Прибалтику недели на две. Витьке явно не хотелось оставаться в Москве, но он безропотно согласился с нашим решением. Что-то неладное тогда творилось с ним. Он стал молчалив, раздражался при неудачах больше обычного, по вечерам куда-то исчезал, но утром неизменно приходил к нам — невыспавшийся и злой.
И однажды он сорвался.
Последние две недели мы занимались анализом специфической группы тензорных преобразований и проделали уже больше половины работы. И вот Ольф пришел из библиотеки и сказал:
— Мальчики, есть отличный новенький велосипед.
Это была его обычная манера выкладывать неприятные новости.
— Ну? — хмуро спросил Витька. В этот день он был особенно не в духе.
— Вся наша арифметика уже опубликована в прошлом году.
— Где? — недоверчиво спросил Витька.
Ольф сказал. Это был итальянский журнал.
— Брось трепаться, — разозлился Витька. — Ты же ни хрена не смыслишь по-итальянски, как ты мог понять что-нибудь?
— А тут и понимать нечего, — сказал Ольф. — Я случайно наткнулся на одну формулу, очень похожую на нашу. А сейчас Амадези перевел мне весь текст. Да и без перевода почти все ясно. Смотрите сами.
Он раскрыл журнал и бросил его на стол.
Действительно, уравнения были очень похожи на наши. А мы-то еще собирались написать об этом статью…
Витька тупо смотрел на журнал, перевернул страницу и вдруг изо всей силы грохнул кулаком по столу и вскочил, отшвырнув стул ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Стоп, стоп. Не надо думать об этом, сказал я себе. Надо работать. Ведь еще ничего не решено. Я еще не использовал все возможности. Просто надо найти ошибку. Не может быть так, чтобы все оказалось неверным. Что-то обязательно должно остаться. Ведь так уже бывало. И не раз казалось, что это все — нет никакого выхода, надо все бросать и прикрывать лавочку. Но ведь до сих пор выход всегда находился. Только не надо отчаиваться. Ведь бросить никогда не поздно. А начинать потом будет намного труднее.
И я работал до тех пор, пока от усталости не стали слипаться глаза.
Было уже два часа. Ольф все еще не приходил.
Я завел будильник и лег спать.
10
Будильник звонил резко и долго, я медленно просыпался, вновь засыпая на какие-то доли секунды, и наконец проснулся совсем, потянулся к будильнику и нажал на кнопку, и тишина установилась такая полная и неподвижная, что зазвенело в ушах. Мне очень хотелось спать, и я сказал себе, что надо сразу же встать, иначе я опять засну. И вдруг подумал — а зачем вставать? Я посмотрел на стол. Опять работать? А кому, это нужно? Почему бы мне не послать все к черту?
Я подумал об этом спокойно. Я не забыл вчерашних размышлений и своего решения драться до последнего. Но сейчас все это как-то не имело значения. Вчерашний день кончился — начинался новый.
И я устроился поудобнее на постели и опять заснул.
А когда открыл глаза и посмотрел на часы, было уже половина второго. Я проспал одиннадцать с половиной часов, но чувствовал себя разбитым. Тупая боль в голове и знакомое ощущение опустошенности, когда ничего не хочется — только лежать, и ни о чем не думать, и чтобы тебя оставили в покое.
Кто-то постучал. Я не отозвался. У Ольфа есть ключ. А больше мне никого не хотелось видеть. Постучали еще раз, и я опять не отозвался. Голос Виктора неуверенно сказал:
— Это я, Дима. Ты не спишь?
Я встал и открыл ему.
— Привет, — сказал Виктор. — Я не разбудил тебя?
— Нет. Но, с вашего позволения, я опять лягу.
Наверно, это прозвучало не очень-то любезно, потому что Виктор виновато сказал:
— Я ненадолго. Просто зашел узнать, как дела. Давно ведь не виделись.
Я неопределенно пожал плечами и неохотно ответил:
— Дела как дела. Обыкновенно.
И когда посмотрел на Виктора, мне вдруг стало жаль его. Он сидел сутулясь и как будто намеренно не смотрел ни на меня, ни на стол, где в беспорядке были разбросаны бумаги. А ему, вероятно, очень хотелось взглянуть на них — ведь это была и его работа.
Вид у него был какой-то подавленный. Вряд ли ему живется так хорошо, как показалось Ольфу. Правда, одет он и в самом деле прилично, и физиономия заметно округлилась, — видимо, он давно уже забыл те времена, когда питался картошкой и килькой. Ему, наверно, тогда приходилось особенно туго — он весил под восемьдесят.
Он наконец взглянул на меня и кивнул на стол:
— Как работа?
— Плохо, — сказал я.
— А что такое?
— Слишком долго рассказывать. В общем, мура всякая пошла. А ты занимаешься чем-нибудь?
— Нет. Так только, на кафедре кое-что делаю.
И опять наступило неловкое молчание. Виктору явно хотелось что-то сказать мне, но он не знал, как это сделать. Я спросил его о жене, он ответил, но видно было, что думает он о другом. И наконец он сказал:
— Слушай, может быть, я чем-нибудь смогу помочь тебе?
И он опять кивнул на стол.
Я внимательно посмотрел на него. Для этого он и пришел? Виктор с надеждой смотрел на меня.
— Нет, Витя, — тихо сказал я, — не стоит. Да и смысла в этом нет.
Он опустил глаза:
— Ну, смотри, тебе виднее.
И мне опять стало жаль его. Я охотно принял бы его помощь, но в этом действительно не было смысла. Ведь прошло уже почти два года, как он бросил работать с нами, и тогда мы только начинали. Вряд ли он даже представляет, как далеко мы ушли с тех пор.
Мы еще немного поговорили, и он собрался уходить. И, уже одевшись, сказал, как будто только что вспомнил:
— Да, я захватил для тебя сигареты.
И смущенно отвел глаза, и мне стало неловко за него — ведь он все время помнил, что надо оставить мне сигареты. Какими же чужими мы стали, если приходится прибегать к таким уловкам.
— Спасибо, — сказал я.
Он выложил сигареты и сказал:
— Если тебе нужны деньги, я могу дать. У меня есть немного.
И он робко посмотрел на меня. Ему очень хотелось, чтобы я взял у него деньги, и я сказал:
— Давай, я как раз сижу без гроша.
Он обрадовался, положил на стол пять рублей, и я опять сказал:
— Спасибо.
И вспомнил, что когда-то мы совсем не говорили друг другу «спасибо». Тогда это показалось бы нам просто смешным — все, что мы делали друг для друга, было естественным или просто необходимым.
Виктор вопросительно посмотрел на меня и неуверенно сказал:
— Ну, я пойду.
Я поднялся и протянул ему руку:
— Пока, Витя. Еще раз спасибо за сигареты и деньги. Они мне очень кстати. Заходи, не пропадай.
Он кивнул и вышел, а я опять лег. И вспомнил, как уходил от нас Витька…
Это было позапрошлым летом, после сессии. Мы остались в Москве и по-прежнему работали целыми днями. Лето стояло очень жаркое, и обычно мы вставали рано утром — в три, четыре часа, а днем отсыпались. Мы решили, что поработаем до августа, потом перехватим какой-нибудь калым — летом можно было неплохо подработать на стройках — и съездим в Прибалтику недели на две. Витьке явно не хотелось оставаться в Москве, но он безропотно согласился с нашим решением. Что-то неладное тогда творилось с ним. Он стал молчалив, раздражался при неудачах больше обычного, по вечерам куда-то исчезал, но утром неизменно приходил к нам — невыспавшийся и злой.
И однажды он сорвался.
Последние две недели мы занимались анализом специфической группы тензорных преобразований и проделали уже больше половины работы. И вот Ольф пришел из библиотеки и сказал:
— Мальчики, есть отличный новенький велосипед.
Это была его обычная манера выкладывать неприятные новости.
— Ну? — хмуро спросил Витька. В этот день он был особенно не в духе.
— Вся наша арифметика уже опубликована в прошлом году.
— Где? — недоверчиво спросил Витька.
Ольф сказал. Это был итальянский журнал.
— Брось трепаться, — разозлился Витька. — Ты же ни хрена не смыслишь по-итальянски, как ты мог понять что-нибудь?
— А тут и понимать нечего, — сказал Ольф. — Я случайно наткнулся на одну формулу, очень похожую на нашу. А сейчас Амадези перевел мне весь текст. Да и без перевода почти все ясно. Смотрите сами.
Он раскрыл журнал и бросил его на стол.
Действительно, уравнения были очень похожи на наши. А мы-то еще собирались написать об этом статью…
Витька тупо смотрел на журнал, перевернул страницу и вдруг изо всей силы грохнул кулаком по столу и вскочил, отшвырнув стул ногой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122