«Скандальное состояние тюрем», так она называется. Меня прошиб холодный пот. Сам не знаю, почему я вырвал страницу и спрятал в карман до лучших времен. Потом принялся за комиксы, чтобы разбудить воображение. Но ничего не получалось, рисунки и подписи ускользали от внимания. Я не переставал думать о статье, посвященной тюрьмам. Просто не мог ни о чем другом думать.
«Все начинается, — говорилось в статье, — с приема. Вас встречают охранники в синей габардиновой форме с серебряными звездами… Анкета, отпечатки пальцев, фотография. Это называется рутинной формальностью. Симпатичное название… Очищаешь карманы, отдаешь часы, обмениваешь деньги на регистрационный номер и переходишь в раздевалку. Раздеваешься догола. У тебя роются во рту, расставляют ноги, заставляют наклоняться, кашлять… Выходишь со свертком в руке: это одеяло и простыня, миска и серая тюремная одежда. Едва входишь в коридор, как в нос бьет запах плесени, черного мыла, прогорклого масла. Слышишь голоса, звон ключей, стук дверей. Теперь ты пропащий человек, один на всем белом свете, теперь ты попал в кутузку, дружок».
VIII
До Бордо никаких происшествий. За исключением того, что до смерти надоела дорога. Мы не могли уснуть, болела голова. Нас не покидал страх.
Никаких новых визитов со стороны приятеля-контролера. Никаких новостей с этой стороны. А жаль, мы решили чем-нибудь проткнуть его пузо. Например, ножом, или пальнуть в него, как ему больше захочется. Лишь бы слегка встряхнуться самим и встряхнуть его, чтобы у него осталось незабываемое воспоминание. Мы ждали его, а он не шел. Где-нибудь дрых, наверное.
Мы, стало быть, остались наедине. Мы никого не видели. К нам даже не зашел какой-никакой любопытный пассажир, чтобы составить компанию. Надо признать, что купе наше было не очень-то привлекательно после всего происшедшего — с замызганными парнями на лавках и разбросанными газетами и журналами. Да еще запахом от ног. Это был густой, но стойкий запах, смешавшийся с сигаретным.
Мы пролили пиво. Пустая бутылка катается по полу то влево, то вправо. Ей наплевать на Пьеро, которому лень поднять ее и запустить через окно в какого-нибудь железнодорожника.
Сегодня я часто вспоминаю это старое купе. В нем изрядно воняло, но нам было хорошо. Выпитое пиво действовало умиротворяюще и пробуждало фантазию. Вот я и представляю себе, как было бы хорошо отправиться в этом вагоне на край света. Пересекая границы, горы, туннели, попадая то в снег, то на солнце, мы ехали бы так дни и ночи, с длительными остановками на иностранных вокзалах для смены локомотива, а также для того, чтобы пополнить запасы бутербродов, пива и сигарет.
Вместо этого мы, как настоящие мудаки, высаживаемся в Бордо. Знаю, знаю, это конечная станция. Но не вижу причин, чтобы… Просто не хватает воображения, и все! Предположим, что мы остаемся лежать в купе. Ждем, когда поезд приблизится к перрону и вагоны очистятся от пассажиров. Прячемся, чтобы не попасться. Не важно где — в сортире, гармошке, на ступеньке с противоположной стороны. Это будет непросто. Лучше, конечно, забраться на багажную полку. Нас отбуксуют на ночь на старый запасной путь, пригодный для того, чтобы раз в год послужить с пользой для дела, то есть дать нам спокойно поспать. Идеальная обстановка, чтобы сутки подрыхнуть. В тишине, покое, с единственным будильником в виде луны. Побеспокоить может только отдаленный шум проезжающих поездов. Затем мы бы позавтракали на солнышке с бригадой пожилых домохозяек, пришедших мыть окна. Они бы угостили нас кофе из своих термосов, обращаясь с нами, как с двумя брошенными после войны сиротами. Они бы нас причесали и обласкали, называя красавчиками. Почувствовав, как наш поезд начинает подталкивать маневровый паровоз, Пьеро начинает вопить. Так мы попадем в Париж, Амстердам, Вену, Москву, Афины. Нам придется по-прежнему прятаться. Ночью мы будем проезжать по залитым водой долинам, а днем станем отсыпаться на сортировочных станциях, в туннелях, успешно скрываясь от таможенников.
Спасает же нас железнодорожница, пропотевшая истопница 16 лет от роду, веснушчатая блондинка, которая протащит нас между двумя составами и затолкнет в коровник. И пока нас будут искать вдоль состава, она захочет отдаться нам на сене, бормоча что-то непонятное. Ее юное тело цвета ржи вылезет из спецовки. Ей плевать на взволнованных коров и задыхающихся от волнения беглецов. Она хочет нас, а мы способны думать только о таможенниках, бессмысленно глядя на ее чудные золотистые груди, на ее молодость, на раздвинутые ноги, которые она предлагает двум длинноволосым братьям, прибывшим издалека и олицетворяющим свободу. А мычащий поезд продолжает катить вперед. Надо бы оставить навсегда эту прибившуюся к нам сестренку из Центральной Европы, научить ее называть нас по именам — Пьеро и Жан-Клод, французскому языку…
* * *
Мне вдруг становится невыносимо рассказывать все это. Устал я, надоело. Чувствую, мы приближаемся к концу. Куда мы поедем — неясно. Знаю, что вперед, возврата нет. А если и вернемся, то в самом жалком виде, похожими на побитых собак. Что касается девушки, коров и всего прочего, то я это придумал. Просто пришло в голову. Захотелось поболтать. А тут как раз мы прибыли в Бордо, и наш поезд долго втягивался в вокзал; в остальных купе зашевелились люди, по коридору начали таскать чемоданы. Вдруг — стоп! — и всю эту толпу выплескивает на перрон. Нам звать носильщика не нужно. Пусть себе ждут клиентов, заложив руки в карманы, олухи несчастные!
Два типа в габардиновых пальто преграждают нам дорогу.
— Ваши документы!
Это же Франция! А не что-то другое!
Они внимательно разглядывают наши удостоверения личности. Мне трудно устоять на месте. У нас был один шанс из тысячи выбраться из этой передряги. Лишь бы Пьеро не сдурил и не бросился наутек.
Я впервые имел дело с фараонами, которые не догадывались, что у меня в кармане пистолет. Они тоже вооружены, в этом я не сомневался. Но их пушки удобно лежат в кобуре под левой подмышкой. Мой же весит буквально целую тонну. На эту выпуклость, казалось, просто нельзя не обратить внимания.
Пассажиры, естественно, останавливаются, чтобы поглядеть на нас. Они испытывают наслаждение при виде двух длинноволосых подонков, к которым привязались полицейские. Для них это зрелище, себя они чувствуют под защитой и радуются, что не зря платят налоги. Они даже готовы пойти и на другие расходы.
Просто здорово, что наши инспектора не интересуются новостями. Они возвращают нам наши документы, и мы удаляемся под неодобрительные возгласы толпы. Люди расступаются на нашем пути, бабешки прижимают к юбкам своих детей, словно мы можем их чем-то заразить.
* * *
Город начинается сразу за вокзалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
«Все начинается, — говорилось в статье, — с приема. Вас встречают охранники в синей габардиновой форме с серебряными звездами… Анкета, отпечатки пальцев, фотография. Это называется рутинной формальностью. Симпатичное название… Очищаешь карманы, отдаешь часы, обмениваешь деньги на регистрационный номер и переходишь в раздевалку. Раздеваешься догола. У тебя роются во рту, расставляют ноги, заставляют наклоняться, кашлять… Выходишь со свертком в руке: это одеяло и простыня, миска и серая тюремная одежда. Едва входишь в коридор, как в нос бьет запах плесени, черного мыла, прогорклого масла. Слышишь голоса, звон ключей, стук дверей. Теперь ты пропащий человек, один на всем белом свете, теперь ты попал в кутузку, дружок».
VIII
До Бордо никаких происшествий. За исключением того, что до смерти надоела дорога. Мы не могли уснуть, болела голова. Нас не покидал страх.
Никаких новых визитов со стороны приятеля-контролера. Никаких новостей с этой стороны. А жаль, мы решили чем-нибудь проткнуть его пузо. Например, ножом, или пальнуть в него, как ему больше захочется. Лишь бы слегка встряхнуться самим и встряхнуть его, чтобы у него осталось незабываемое воспоминание. Мы ждали его, а он не шел. Где-нибудь дрых, наверное.
Мы, стало быть, остались наедине. Мы никого не видели. К нам даже не зашел какой-никакой любопытный пассажир, чтобы составить компанию. Надо признать, что купе наше было не очень-то привлекательно после всего происшедшего — с замызганными парнями на лавках и разбросанными газетами и журналами. Да еще запахом от ног. Это был густой, но стойкий запах, смешавшийся с сигаретным.
Мы пролили пиво. Пустая бутылка катается по полу то влево, то вправо. Ей наплевать на Пьеро, которому лень поднять ее и запустить через окно в какого-нибудь железнодорожника.
Сегодня я часто вспоминаю это старое купе. В нем изрядно воняло, но нам было хорошо. Выпитое пиво действовало умиротворяюще и пробуждало фантазию. Вот я и представляю себе, как было бы хорошо отправиться в этом вагоне на край света. Пересекая границы, горы, туннели, попадая то в снег, то на солнце, мы ехали бы так дни и ночи, с длительными остановками на иностранных вокзалах для смены локомотива, а также для того, чтобы пополнить запасы бутербродов, пива и сигарет.
Вместо этого мы, как настоящие мудаки, высаживаемся в Бордо. Знаю, знаю, это конечная станция. Но не вижу причин, чтобы… Просто не хватает воображения, и все! Предположим, что мы остаемся лежать в купе. Ждем, когда поезд приблизится к перрону и вагоны очистятся от пассажиров. Прячемся, чтобы не попасться. Не важно где — в сортире, гармошке, на ступеньке с противоположной стороны. Это будет непросто. Лучше, конечно, забраться на багажную полку. Нас отбуксуют на ночь на старый запасной путь, пригодный для того, чтобы раз в год послужить с пользой для дела, то есть дать нам спокойно поспать. Идеальная обстановка, чтобы сутки подрыхнуть. В тишине, покое, с единственным будильником в виде луны. Побеспокоить может только отдаленный шум проезжающих поездов. Затем мы бы позавтракали на солнышке с бригадой пожилых домохозяек, пришедших мыть окна. Они бы угостили нас кофе из своих термосов, обращаясь с нами, как с двумя брошенными после войны сиротами. Они бы нас причесали и обласкали, называя красавчиками. Почувствовав, как наш поезд начинает подталкивать маневровый паровоз, Пьеро начинает вопить. Так мы попадем в Париж, Амстердам, Вену, Москву, Афины. Нам придется по-прежнему прятаться. Ночью мы будем проезжать по залитым водой долинам, а днем станем отсыпаться на сортировочных станциях, в туннелях, успешно скрываясь от таможенников.
Спасает же нас железнодорожница, пропотевшая истопница 16 лет от роду, веснушчатая блондинка, которая протащит нас между двумя составами и затолкнет в коровник. И пока нас будут искать вдоль состава, она захочет отдаться нам на сене, бормоча что-то непонятное. Ее юное тело цвета ржи вылезет из спецовки. Ей плевать на взволнованных коров и задыхающихся от волнения беглецов. Она хочет нас, а мы способны думать только о таможенниках, бессмысленно глядя на ее чудные золотистые груди, на ее молодость, на раздвинутые ноги, которые она предлагает двум длинноволосым братьям, прибывшим издалека и олицетворяющим свободу. А мычащий поезд продолжает катить вперед. Надо бы оставить навсегда эту прибившуюся к нам сестренку из Центральной Европы, научить ее называть нас по именам — Пьеро и Жан-Клод, французскому языку…
* * *
Мне вдруг становится невыносимо рассказывать все это. Устал я, надоело. Чувствую, мы приближаемся к концу. Куда мы поедем — неясно. Знаю, что вперед, возврата нет. А если и вернемся, то в самом жалком виде, похожими на побитых собак. Что касается девушки, коров и всего прочего, то я это придумал. Просто пришло в голову. Захотелось поболтать. А тут как раз мы прибыли в Бордо, и наш поезд долго втягивался в вокзал; в остальных купе зашевелились люди, по коридору начали таскать чемоданы. Вдруг — стоп! — и всю эту толпу выплескивает на перрон. Нам звать носильщика не нужно. Пусть себе ждут клиентов, заложив руки в карманы, олухи несчастные!
Два типа в габардиновых пальто преграждают нам дорогу.
— Ваши документы!
Это же Франция! А не что-то другое!
Они внимательно разглядывают наши удостоверения личности. Мне трудно устоять на месте. У нас был один шанс из тысячи выбраться из этой передряги. Лишь бы Пьеро не сдурил и не бросился наутек.
Я впервые имел дело с фараонами, которые не догадывались, что у меня в кармане пистолет. Они тоже вооружены, в этом я не сомневался. Но их пушки удобно лежат в кобуре под левой подмышкой. Мой же весит буквально целую тонну. На эту выпуклость, казалось, просто нельзя не обратить внимания.
Пассажиры, естественно, останавливаются, чтобы поглядеть на нас. Они испытывают наслаждение при виде двух длинноволосых подонков, к которым привязались полицейские. Для них это зрелище, себя они чувствуют под защитой и радуются, что не зря платят налоги. Они даже готовы пойти и на другие расходы.
Просто здорово, что наши инспектора не интересуются новостями. Они возвращают нам наши документы, и мы удаляемся под неодобрительные возгласы толпы. Люди расступаются на нашем пути, бабешки прижимают к юбкам своих детей, словно мы можем их чем-то заразить.
* * *
Город начинается сразу за вокзалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92