И дружины громоздятся Автандилом любоваться.
«С чем бы мог живым сравняться этот дивный солнцесвет?»
Он к Фридону молвит слово: «Знаю, полон ты живого
Любопытства, — из какого края я, — и как я брат Тариэля.
Побратимы с ним мы. Он сказал, любимый:
«Брат!» — и мы неразлучимы. Я ему рабом быть рад.
Ростэван мой царь. Сановный, я в Арабии верховной
Вождь дружин средь них — их кровный. Называюсь Автандил.
Из семьи я благородной, и взращен царем, как сродный
С властью, смелый и свободный. Кто меня бы оскорбил?
Как-то раз, когда охота уж кончалась, видим кто-то
Горько плачет, в нем забота. Это плакал Тариэль.
Мы смущались, царь дивился. Звали, к нам он не явился.
Царь чрезмерно рассердился. Как нам знать, что в нем метель?
Царь велел своим дружинам взять его. Но с гневом львиным
Вмиг, порывом он единым, ранил тех, а тех убил.
Размахнулся не напрасно. Лишь тогда нам стало ясно,
Что удерживать невластно месяц в шествии светил.
Царь был в гневе превеликом. Сам поехал с смелым ликом,
Чтоб схватиться в бое диком. Тариэль, признав сейчас
Царский сан, влагает в ножны меч, и бой стал невозможный.
Конь не конь, а дух тревожный, — скок, и скрылся он из глаз.
Мы искали, мы глядели. Это дьявол, в самом деле?
И следа не усмотрели. Царь забыл пиры и сон.
Так он крепко огорчился. Я — искать, и тайно скрылся.
За разгадкой устремился. Был я пламенем зажжен.
Мне искать была свобода, — три искал я долгих года.
Это случая угода, что кхатавов увидал.
Так его нашел кода-то. Вижу — роза, желтовата.
И взлюбил меня как брата. И ему как сын я стал.
После битв, где кровь без меры изливал он в сумрак серый,
Взял у дэви он пещеры. Ходит там за ним Асмат.
Старый там очаг дымится. Пламя скорби вечно длится.
Кто с прекрасным разлучится, обвяжись тот в черный плат.
И в пещере той глубокой дева в скорби одинокой.
Дичь стреляет львиноокий. Лев накормит львят своих.
Он блуждает непрестанно. Так душа его туманна, —
Только с ней побыть желанно. Он не терпит лиц людских.
Рассказал он мне, чужому, всю сердечную истому.
Он как брату мне родному дивный сказ любви явил.
Речь того, кто сумасшедший, не расскажет происшедший
Ужас весь, тот мрак нисшедший, мысль о той, в ком власть могил.
Месяц бродит неизменно. В сердце горе бьется пленно.
На коне твоем бессменно ездит он и не сойдет.
Говорящих сторонится, от людей как зверь стремится.
Больно мне о нем томиться. В нем о ней какой же гнет.
Мысль о витязе том странном жжет терзаньем постоянным.
И о нем скорбя, желанном, потерял я разум сам.
В сердце бешеное горе. Даль прошел, проплыл я море.
И к таящим грусть во взоре возвратился я царям.
Я просил соизволенья длить исканья и стремленья.
Впал властитель в раздраженье. Тайно я бежал тогда.
И войска мои в печали «Горе! Горе!» восклицали.
Вот, ищу бальзама в дали. И гляжу туда, сюда.
Он сказал мне, как вы стали с братом брат в его печали.
Я пришел к тебе из дали, несравненного нашел.
Я иду за солнцесветом, и, твоим ведом советом,
Буду счастлив в деле этом. Где искать скончанья зол?»
И Фридон тут держит слово. Говорит про дорогого
Брата. Оба плачут снова, нет терпения в сердцах.
И достойная хваленья грусть их словно песнопенья.
Розы в росах окропленья затерялись в тростниках.
И при виде той кручины вопль идет в рядах дружины.
Не остался ни единый равнодушным в этот час.
Семилетняя разлука для Фридона стон и мука.
Как стрела летит из лука, — свет блеснет и свет погас.
Говорит Фридон: «Любимый! Видишь? Плачут побратимы.
Ты в словах невыразимый. Весь ты солнце на земле.
Солнца с неба ты хититель, близких всех твоих живитель,
Звезд грустящих озаритель, свет единственный во мгле.
Чуть расстаться нужно было, жизнь мне сделалась постыла.
Мыслить мне о том не мило, что живешь ты врозь со мной.
Мне же только огорченье, без тебя все дни томленье,
Мир, внушая отвращенье, для меня лишь дом пустой».
За печалью долгодневной, он, Фридон, тот вздох плачевный
Вылил в жалобе напевной. Стих. Покой кругом глубок.
С цветом воздуха — для взора, Автандил — краса узора.
На чернильные озера лег агатный потолок.
Светит взор, хотя загашен. В град вступают. Разукрашен.
Там дворец средь стройных башен. Все в порядке. Всюду лад.
И рабы стоят рядами, безупречные, как в храме.
Каждый зоркими глазами Автандила видеть рад.
Вот они вступили в зданье. Превеликое собранье.
Не простое заседанье. Сто сановных с двух сторон.
В стороне сидят те двое, лучезарные герои.
Их рубин — тепло живое. Их кристалл — сияет он.
Начинают пированье. Умножают ликованье.
Лучших здравиц пожеланья. Льется светлое вино.
Автандила угощают, в нем родного привечают.
В тех, что здравье возглашают, сердце юным сожжено.
Этот день они сидели и без счета пили-ели.
Захмелеть тут в самом деле даже пьяницы могли.
И заря горит в кристале. Автандила искупали.
В пояс пышный наряжали и шелками облекли.
Витязь полон нетерпенья. Все ж усладам развлеченье
Должен дать он дней теченье. На охоту ходит он.
Разны игры и забавы. Как стрелок, он полон славы.
Кто вступал с ним в спор неправый, в достиженьи посрамлен.
Витязь молвит до Фридона: «Быть с тобою — оборона.
Разлучиться — горечь стона, смерть. Но трудно дольше ждать.
Есть другой огонь, он строго жжет меня, зовет дорога.
И в душе моей тревога, — ведь могу и опоздать.
От тебя уйти — мученье. Но сегодня — отлученье.
Оттого иное жженье, — с ним сейчас мои мечты.
Медлить путнику опасно, — пусть поймет он это ясно.
Укажи, где солнце красно у волны увидел ты».
Тот ответил: «Без сомненья ты не встретишь затрудненья
От меня. В тебе пронзенье, вдаль зовущего, копья.
Бог с тобой. Иди, прекрасный. Враг да сгибнет твой, не властный.
Но скажи мне, витязь ясный, без тебя как буду я?
Но скорбеть теперь бесплодно. Лишь одно скажу свободно:
Одному идти негодно. Дам тебе я верных слуг.
Меч, доспехи, мул и кони, — с ними будешь в обороне.
Меж сподвижников, в их лоне, свергнешь трудности вокруг».
Вот воители, четыре. С верным сердцем. В целом мире
Путь проложат, дальше, шире. Будут в латах до конца.
Красным блеском светит злато. Снарядил Фридон богато
В путь, и дал он без возврата — огневого жеребца.
Для постели не убогой повезет все, крепконогий,
Мул далекою дорогой. Провожает в путь Фридон.
В тех, что мига ждут разлуки, загорелся пламень муки.
От Фридона — жалоб звуки: «Если б здесь был светлый он».
Грустный слух идет умами. Торговать ли тут шелками,
Или сочными плодами? Горожанки все толпой
Сгромоздились. Тоскованье, сожаленья и рыданья.
Громы в воздухе, стенанья. «Где он, солнце, день златой?»
Вот и город миновали. Шум волны в приморской дали.
Автандил с Фридоном стали там, где видел солнце он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62