Следствие ведут ЗнаТоКи –

«До третьего выстрела»: АСТ, Олимп; Москва; 2001
ISBN 5-17-010468-5, 5-8195-0474-7
Ольга Лаврова, Александр Лавров
Естественная убыль
Ревизоры притащили кипы меню и регистрацию выдачи блюд.
– Зашились, Пал Палыч. Надо упростить проверку.
Плюхнулись на диван, Знаменс­кий не успел предупредить о пружи­не, и средний, ойкнув, подскочил.
– Не потянем мы обратный об­счет! – он раздраженно ощупал себя сзади. – Не потянем, как хотите!
– Брюки не рвет, – успокоил Знаменский. Он давно бросил по­пытки обуздать пружину домашни­ми средствами.
Обратный обсчет был назначен по делу о ресторане «Ангара». БХСС заинтересовался бытом не­скольких столичных ресторанов, естественно, потребовалось начи­нать следствие, и Знаменскому до­сталось это помпезное заведение: серия залов с лепниной и гроздья­ми хрустальных люстр, полторы тысячи квадратных метров дворцо­вого паркета, меню в тисненных золотом корочках.
Упростить проверку – это значило выяснить, сданы ли все деньги за съеденные блюда. Супов таких-то за такой-то день столько-то. Коньяков. Салатов. Котлет киев­ских. Мороженых. Кофе. Умножай стоимость на количе­ство, складывай и выводи результат. И заранее можно сказать, что концы сойдутся.
Обратный обсчет надежней, да хлопот с ним не обе­решься. К примеру, завезли в ресторан полтонны теляти­ны, в меню три дня фигурировали телячьи котлеты с грибами. Жареная котлета имеет свой законный вес. Что­бы получить его, сырого мяса надо взять больше.
Как только начнешь проверять, а сходится ли заве­зенная телятина с числом изготовленных из нее котлет, обнаруживается, что на крахмальные скатерти котлеток подано куда больше нормы.
Второй этап – определить: недовложение или пере­сортица? То есть клали телятины на тарелку поменьше, или часть посетителей (кто обильнее заказывал спирт­ное) кушала вместо нее говядину. А для этого нужен еще обратный обсчет всех мясных блюд за то же время. И если б только мясо. Ведь и грибы считай, и яйца, и жиры… Не удивительно, что ревизоры взмолились.
Правда, еще недавно при всех ревизиях полагался обратный обсчет, но Министерство торговли его отмени­ло, допуская лишь на случай возбуждения уголовных дел и по специальному постановлению следователя.
Прения в кабинете Знаменского затянулись и ни к чему не привели. В пылу споров он почувствовал, как засосало в желудке – допекли-таки меню в золотых ко­рочках. Мать уехала на медицинский семинар, Колька обретался в пионерлагере, дома в холодильнике юти­лись две помидорины и пачка масла. Знаменский напи­сал «харчи» и нацепил на шип эуфорбии – несусветно колючего растения, которое держал на окне. Но ревизо­ров он отпустил уже после закрытия магазинов. Деваться некуда – потопал в единственный буфет, работавший на Петровке допоздна и размещавшийся в корпусе БХСС.
Кормили тут на редкость отвратительно, буфетчик, наглый малый, заворовался без стыда. А кто мог его тронуть? Вскрыть такое ЧП – да вы смеетесь! Чтобы безобразный факт гулял из доклада в доклад года два? И покорно стояли в очереди сотрудники отдела, который занимался борьбой с хищениями, чертыхаясь, хлебали разбавленную сметану, жевали яичницу неведомо на ка­ком масле. Если что перепадало вкусное и свежее, пони­мали – где-то малый схватил «левак».
Доложить комиссару, возглавлявшему БХСС города, не решались. (У тех, кто дослужился до генералов, был для еды свой кабинетик, там все обстояло прилично). В конце концов не выдержал простой постовой у выездных ворот. Уж слишком загруженную машину увозил буфет­чик регулярно после работы.
– Ты бы совесть поимел! – сказал он буфетчику.
Тот его обложил, постовой разгорячился и отрапор­товал комиссару. На другой день у буфетчика при входе отобрали пропуск:
– Вы уволены.
Кстати, точно тем же способом Петровка была од­нажды избавлена от своего очередного начальника. Уп­равлять московской милицией его назначили с должнос­ти председателя райисполкома. А раньше подвизался он в руководителях райжилотдела и получал за некоторые квартиры наличными. Едва новый шеф УВД расположил­ся в апартаментах, недели три всего погрел шефское кресло, бегом прибежали давние друзья:
– Выручай такого-то, наш человек!
– Ребята, не могу, я же только приступил.
– А у нас на тебя сохранилась компра, записочки есть очень хорошие! На, почитай копии… Видишь, тебе либо стреляться, либо выручать!
Загоревал свежеиспеченный полицмейстер и отпра­вился на Кузнецкий мост в прокуратуру республики про­сить, чтоб ему из неких высших соображений передали дело «нашего человека». На Кузнецком обещали поду­мать.
Утром постовой предложил ему предъявить удостове­рение, сунул его за пазуху и разъяснил:
– Вам велели сказать, что вы у нас не работаете.
По слухам, обоих – ни полицмейстера, ни буфетчи­ка – никуда не тягали, дабы не мести сор из избы. В буфете угнездилась костлявая дама, которая месяца четы­ре вела себя сдержанно. А в начальнический кабинет пришел суровый армейский товарищ, до того командо­вавший дивизией.
Но это случилось позже. А пока царствовал хамоватый буфетчик. Взял Знаменский бутерброды и два стакана с жидкостью, отдаленно напоминавшей кофе. Почти без надежды спросил чего-нибудь домой. Буфетчик посопел-посопел, пошарил в подсобке и вынес сверток, потянув­ший на весах триста граммов. Бумаги на нем было навер­чено несколько слоев, не разобрать, что внутри, но припахивало копченой рыбой, да и цена соответствовала. Повезло! Не иначе потому малый расщедрился, что ви­дел Знаменского с Зиной, а ее удостаивал своей монаршей милостью.
– Можно к тебе? – с таким же утлым кофейным ужином подсел Капустин; приподнял бутерброд с залоснив­шимся от старости сыром. – Пируем, брат. А ты ресторан­ное дело ведешь, у меня первейшие торгаши на прицеле.
Капустин служил в подразделении, боровшемся про­тив злоупотреблений в торговле.
– Закатились бы сейчас в любую ресторацию, – воз­мечтал он. – С черного хода. Расстелили бы нам скатерть-самобранку…
– Еще бы низко кланялись, спасибо, что уважили, – отозвался Знаменский.
– С собой посыльного нагрузили бы разной снедью неописуемой… А то вон разжился каким-то кульком на завтрак и радуешься. Глупо живем.
– Глупо, брат, глупо.
Отпили из стаканов. Хорошо, хоть брандахлыст горя­чий, есть чем размочить неугрызный сыр.
– Глупо, Паша!
То был пустой треп, теперь голос прозвучал серьез­но, с нажимом.
– Это в каком смысле?
Капустин глаз не отвел, усмехнулся.
– А ты в каком подумал?
Знаменский смолчал, но невольно зажевал поспеш­ней. Капустина он знал по институту как однокурсника, и хотя близки они не были, но связывала их известная солидарность.
– Правильно подумал, – через минуту продолжил Капустин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12