А этот Сэм – настоящий симпатяга.
– Это верно. Но он-то что нашел в Клер? Она ведь вовсе не светская львица. Сэм явно не ломает себе голову, как бы улучшить этот мир во имя будущих поколений; он не то, что Клер, – совсем не похож на положительного героя из какой-нибудь книжки. Я все время спрашиваю себя, сколько времени у них это может продлиться. По-моему, эти ребята из Голливуда только и делают, что меняют жен. Мне бы не хотелось такого для Клер.
– А по-моему, надо постараться разглядеть во всем этом хорошую сторону, – решительно заключила Шушу, – и радоваться тому, что Клер счастлива. Если начнешь возражать, наверняка потеряешь ее еще скорее.
На следующее утро Элинор постучала в дверь комнаты Клер. Не получив ответа, она вошла и увидела, что Клер нет и постель не смята.
Перед самым ленчем бледная от бессонной ночи Клер тихонько вошла в дом и осторожно, на цыпочках двинулась было через холл.
– Это ты, Клер? – окликнула Элинор из своего кабинета. – Зайди-ка ко мне, дорогая.
Войдя в кабинет, Клер покраснела: она все еще была в том самом шифоновом платье цвета гиацинта (теперь изрядно помятом), которое надела накануне вечером для поездки на премьеру.
– Присядь, дорогая. – Элинор, улыбаясь, похлопала ладонью по сиденью дивана, указывая внучке место рядом с собой. – Хочу сказать тебе, что мне очень понравился твой Сэм: такой сильный, энергичный, уверенный и пользуется таким авторитетом. Я рада, что ты сделала такой выбор: Сэм зрелый мужчина с большим жизненным опытом, он сумеет позаботиться о тебе и не дать тебя в обиду.
Широко раскрытые от удивления глаза Клер заблестели радостью:
– Я так рада, Ба, что ты меня понимаешь! Ведь он и правда замечательный! Мне с ним так хорошо и… надежно.
– Я надеюсь и молю Бога, чтобы так было всегда, родная. А теперь беги к себе и переоденься.
Суббота, 28 февраля 1959 года
– Это прекрасно! – вздохнула Миранда. На ее напудренном до цвета мела лице призрачно сияли накрашенные перламутровой помадой губы, глаза были густо обведены черным, ярко-рыжие волосы подняты и уложены короной.
– Эх, мне бы такое платье на мою свадьбу! – воскликнула Аннабел. В свое время, горя нетерпением поскорее выйти за Скотта, она довольствовалась скромной, сугубо формальной брачной церемонией.
В квартире Элинор на Честер-Террас, в комнате Клер, младшие сестры с восхищением рассматривали наряд невесты. Кремовое атласное платье Клер – с воротником-стойкой, облегающим корсажем и пышной юбкой до середины икры – было творением Нормана Хартнелла; волосы уложены в греческом стиле, узлом, и перехвачены кремовой атласной лентой.
– Я просто на ногах не стою, – пожаловалась Клер. – Наверное, я разревусь…
– Только не в день свадьбы! – взмолилась Аннабел. Как ни хороша была невеста, Аннабел, в алом шелковом костюме с улыбкой женщины, уверенной в собственной красоте, почти затмевала ее. Рекламная кампания „Аванти", прошедшая под лозунгом «Смелые выбирают „Аванти"», оказалась не столь успешной, как ревлоновская кампания „Пламя и лед", но выдвинула Аннабел на заметное место среди фотомоделей. Американки были удивлены, что английская девушка – то есть материал традиционно не слишком эмоциональный – способна излучать подобную чувственность. Аннабел олицетворяла поразительное перевоплощение некогда чопорного, добропорядочного Лондона в передний край моды новой поп-культуры.
Миранда, глядя на сестер, притворно нахмурилась:
– А каково мне– вы ведь и не задумываетесь! Обе бросили меня и даже не оглянулись на прощание! Вот теперь разлетитесь кто куда со своими шикарными мужьями… Так что плакать-то скорее следовало бы мне, – впрочем, она, в бледно-розовом атласном платье от Сибил Коннолли, не очень-то походила на несчастную жертву.
– Плакать никому не придется, – решительно заявила Аннабел. – Мы сестры, и ничто для нас не изменилось. Когда мы будем встречаться, мы будем испытывать те же чувства, что и прежде, разговаривать, как прежде, и делать то же, что и прежде.
– Что ты имеешь в виду? – голос Клер дрогнул.
– Да все, что угодно! – с энтузиазмом воскликнула Аннабел. – От похода в оперу до соревнований, кто быстрее засунет палец ноги в рот.
Миранда презрительно фыркнула:
– Уж вы-то, почтенные замужние старушки, наверняка не сумеете даже близко подтянуть ногу ко рту.
– Ну, положим, я-то сумею, пари держу. – Аннабел села на ковер. – А вы нет! Держу пари! – И она скинула с ног свои алые „лодочки".
Миранда немедленно сбросила туфли, уселась на пол, ухватила обеими руками большой палец одной ноги и попыталась подтянуть его ко рту, но недотянула дюймов на шесть.
– Старость не радость! – хихикнула она. Наблюдавшая за сестрами Клер рассмеялась:
– Ну и вид у вас, барышни!
Сняв одну из туфелек, она аккуратно, чтобы не помять платье, уселась на ковер и взялась обеими руками за большой палец.
– У меня почти получилось! – задыхаясь, выговорила Миранда.
– А у меня совсем получилось! – с трудом шевеля губами, констатировала Аннабел.
Дверь открылась, и вошел Сэм.
– Дорогая, я знаю, что мне пока еще не полагается смотреть на тебя, но ты не скажешь, не смог бы я раздобыть где-нибудь стаканчик „кровавой Мэри"?.. Что за черт? Что здесь происходит?!
Все три сестры рухнули на пол, изнемогая от хохота.
Перед приемом в „Клэридже" виновники торжества и небольшая группа приглашенных сфотографировались на ступенях Кэкстон-холл, где состоялась регистрация брака: помимо двух своих разводов Сэм был евреем и потому не мог венчаться в англиканской церкви. Фотографам так и не удалось заставить новобрачную улыбнуться: глубоко разочарованная краткой гражданской церемонией, не более романтичной, чем почтовый конверт, она чувствовала себя еще более слабой и готова была расплакаться.
Суббота, 23 мая 1959 года
– Она никогда не позволяет мне заниматься тем, что мне интересно, – пожаловалась Миранда Шушу.
– Ну, если это касается твоего намерения учиться летать, ты никогда не докажешь ей, что это неопасно, – возразила Шушу. – Конечно, она не разрешит, даже и не думай.
– Она обращается со мной как с малым ребенком. Но я больше не могу, не могу, не могу! У меня гораздо больше шансов разбиться на лыжах, чем на самолете.
– Но на лыжах ты хотя бы не убьешься до смерти.
– Другие бабушки не давят так на внуков, как она! В самом деле, Элинор, столь внезапно и неожиданно лишившись двух из своих внучек, теперь изливала всю свою любовь на Миранду: и та чувствовала, что просто задыхается в замкнутом пространстве, на существование в котором ее обрекала чрезмерная бабушкина опека.
– Когда я ухожу куда-нибудь, – продолжала Миранда, – я чувствую себя виноватой. Когда я около нее – тоже, потому что мне хочется убежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Это верно. Но он-то что нашел в Клер? Она ведь вовсе не светская львица. Сэм явно не ломает себе голову, как бы улучшить этот мир во имя будущих поколений; он не то, что Клер, – совсем не похож на положительного героя из какой-нибудь книжки. Я все время спрашиваю себя, сколько времени у них это может продлиться. По-моему, эти ребята из Голливуда только и делают, что меняют жен. Мне бы не хотелось такого для Клер.
– А по-моему, надо постараться разглядеть во всем этом хорошую сторону, – решительно заключила Шушу, – и радоваться тому, что Клер счастлива. Если начнешь возражать, наверняка потеряешь ее еще скорее.
На следующее утро Элинор постучала в дверь комнаты Клер. Не получив ответа, она вошла и увидела, что Клер нет и постель не смята.
Перед самым ленчем бледная от бессонной ночи Клер тихонько вошла в дом и осторожно, на цыпочках двинулась было через холл.
– Это ты, Клер? – окликнула Элинор из своего кабинета. – Зайди-ка ко мне, дорогая.
Войдя в кабинет, Клер покраснела: она все еще была в том самом шифоновом платье цвета гиацинта (теперь изрядно помятом), которое надела накануне вечером для поездки на премьеру.
– Присядь, дорогая. – Элинор, улыбаясь, похлопала ладонью по сиденью дивана, указывая внучке место рядом с собой. – Хочу сказать тебе, что мне очень понравился твой Сэм: такой сильный, энергичный, уверенный и пользуется таким авторитетом. Я рада, что ты сделала такой выбор: Сэм зрелый мужчина с большим жизненным опытом, он сумеет позаботиться о тебе и не дать тебя в обиду.
Широко раскрытые от удивления глаза Клер заблестели радостью:
– Я так рада, Ба, что ты меня понимаешь! Ведь он и правда замечательный! Мне с ним так хорошо и… надежно.
– Я надеюсь и молю Бога, чтобы так было всегда, родная. А теперь беги к себе и переоденься.
Суббота, 28 февраля 1959 года
– Это прекрасно! – вздохнула Миранда. На ее напудренном до цвета мела лице призрачно сияли накрашенные перламутровой помадой губы, глаза были густо обведены черным, ярко-рыжие волосы подняты и уложены короной.
– Эх, мне бы такое платье на мою свадьбу! – воскликнула Аннабел. В свое время, горя нетерпением поскорее выйти за Скотта, она довольствовалась скромной, сугубо формальной брачной церемонией.
В квартире Элинор на Честер-Террас, в комнате Клер, младшие сестры с восхищением рассматривали наряд невесты. Кремовое атласное платье Клер – с воротником-стойкой, облегающим корсажем и пышной юбкой до середины икры – было творением Нормана Хартнелла; волосы уложены в греческом стиле, узлом, и перехвачены кремовой атласной лентой.
– Я просто на ногах не стою, – пожаловалась Клер. – Наверное, я разревусь…
– Только не в день свадьбы! – взмолилась Аннабел. Как ни хороша была невеста, Аннабел, в алом шелковом костюме с улыбкой женщины, уверенной в собственной красоте, почти затмевала ее. Рекламная кампания „Аванти", прошедшая под лозунгом «Смелые выбирают „Аванти"», оказалась не столь успешной, как ревлоновская кампания „Пламя и лед", но выдвинула Аннабел на заметное место среди фотомоделей. Американки были удивлены, что английская девушка – то есть материал традиционно не слишком эмоциональный – способна излучать подобную чувственность. Аннабел олицетворяла поразительное перевоплощение некогда чопорного, добропорядочного Лондона в передний край моды новой поп-культуры.
Миранда, глядя на сестер, притворно нахмурилась:
– А каково мне– вы ведь и не задумываетесь! Обе бросили меня и даже не оглянулись на прощание! Вот теперь разлетитесь кто куда со своими шикарными мужьями… Так что плакать-то скорее следовало бы мне, – впрочем, она, в бледно-розовом атласном платье от Сибил Коннолли, не очень-то походила на несчастную жертву.
– Плакать никому не придется, – решительно заявила Аннабел. – Мы сестры, и ничто для нас не изменилось. Когда мы будем встречаться, мы будем испытывать те же чувства, что и прежде, разговаривать, как прежде, и делать то же, что и прежде.
– Что ты имеешь в виду? – голос Клер дрогнул.
– Да все, что угодно! – с энтузиазмом воскликнула Аннабел. – От похода в оперу до соревнований, кто быстрее засунет палец ноги в рот.
Миранда презрительно фыркнула:
– Уж вы-то, почтенные замужние старушки, наверняка не сумеете даже близко подтянуть ногу ко рту.
– Ну, положим, я-то сумею, пари держу. – Аннабел села на ковер. – А вы нет! Держу пари! – И она скинула с ног свои алые „лодочки".
Миранда немедленно сбросила туфли, уселась на пол, ухватила обеими руками большой палец одной ноги и попыталась подтянуть его ко рту, но недотянула дюймов на шесть.
– Старость не радость! – хихикнула она. Наблюдавшая за сестрами Клер рассмеялась:
– Ну и вид у вас, барышни!
Сняв одну из туфелек, она аккуратно, чтобы не помять платье, уселась на ковер и взялась обеими руками за большой палец.
– У меня почти получилось! – задыхаясь, выговорила Миранда.
– А у меня совсем получилось! – с трудом шевеля губами, констатировала Аннабел.
Дверь открылась, и вошел Сэм.
– Дорогая, я знаю, что мне пока еще не полагается смотреть на тебя, но ты не скажешь, не смог бы я раздобыть где-нибудь стаканчик „кровавой Мэри"?.. Что за черт? Что здесь происходит?!
Все три сестры рухнули на пол, изнемогая от хохота.
Перед приемом в „Клэридже" виновники торжества и небольшая группа приглашенных сфотографировались на ступенях Кэкстон-холл, где состоялась регистрация брака: помимо двух своих разводов Сэм был евреем и потому не мог венчаться в англиканской церкви. Фотографам так и не удалось заставить новобрачную улыбнуться: глубоко разочарованная краткой гражданской церемонией, не более романтичной, чем почтовый конверт, она чувствовала себя еще более слабой и готова была расплакаться.
Суббота, 23 мая 1959 года
– Она никогда не позволяет мне заниматься тем, что мне интересно, – пожаловалась Миранда Шушу.
– Ну, если это касается твоего намерения учиться летать, ты никогда не докажешь ей, что это неопасно, – возразила Шушу. – Конечно, она не разрешит, даже и не думай.
– Она обращается со мной как с малым ребенком. Но я больше не могу, не могу, не могу! У меня гораздо больше шансов разбиться на лыжах, чем на самолете.
– Но на лыжах ты хотя бы не убьешься до смерти.
– Другие бабушки не давят так на внуков, как она! В самом деле, Элинор, столь внезапно и неожиданно лишившись двух из своих внучек, теперь изливала всю свою любовь на Миранду: и та чувствовала, что просто задыхается в замкнутом пространстве, на существование в котором ее обрекала чрезмерная бабушкина опека.
– Когда я ухожу куда-нибудь, – продолжала Миранда, – я чувствую себя виноватой. Когда я около нее – тоже, потому что мне хочется убежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86