Вся эта роскошная вечеринка с недозволенными развлечениями была частью того образа жизни, который Клер всегда осуждала за пустую трату времени, но как заманчиво и волнующе было на несколько часов ощутить себя принадлежащей к таинственному и порочному миру!
После этого вечера присутствие Адама стало вызывать у Клер ощущение надежности и защищенности. Ей ни разу не пришло в голову, что, не поведи он ее тогда в это рискованное место, не было бы нужды проявлять чудеса героизма для ее спасения.
Глава 9
Четверг, 17 апреля 1958 года
– Вообще-то не стоило бы подавать тебе завтрак в постель, – сказала Шушу, входя с подносом в розовую спальню Аннабел. – Ну, и сколько же сердец ты разбила за вчерашний вечер?
– О! Шушу, дорогая, пожалуйста! Умоляю, не раздвигай шторы. Ой! Это солнце прямо слепит.
– Уже почти полдень. – Шушу безжалостно раздвинула шторы пошире и посмотрела вниз, где под бело-розовыми от цветов ветвями яблонь Элинор возилась со своими анемонами.
Восемнадцатилетняя Аннабел села в постели и потянулась. „Она выглядит старше своих лет", – подумала, глядя на нее, Шушу. Аннабел, с пышной гривой рыжеватых волос, больше других сестер походила на Элинор, какой та была в молодости: тот же спокойный взгляд, те же полные, влажные губы, в уголках которых, казалось, всегда – даже во сне – таилась легкая улыбка.
Дебют Аннабел в свете отличался от дебюта Клер только тем, что Аннабел наслаждалась каждым его мигом. Элинор снова пришлось прибегнуть к услугам леди Рашли, а в виде благодарности взять на себя все расходы по пребыванию леди Рашли в Лондоне в течение бального сезона, а кроме того, подарить ей свою бриллиантовую брошь, которой та откровенно восхищалась всякий раз, когда Элинор надевала ее.
Новая протеже леди Рашли имела огромный успех. Красивую, томную Аннабел постоянно окружали мужчины флирт был, казалось, ее естественным состоянием, и она всегда чуть кокетничала со своим собеседником – будь то почтальон, посыльный из мясной лавки, развозивший заказы на велосипеде, или молодой человек аристократической фамилии, с которым она танцевала. Беспечная, веселая и легкомысленная, она не ограничивала свое общение с мужчинами встречами в бальных залах: частенько происходили уединенные свидания где-нибудь на балконе, подальше от нескромных взглядов, в такси или, ранним утром, в нетопленой темной гостиной лондонской квартиры Элинор.
Таинственность, окружавшая эти запретные забавы, кружила голову Аннабел не меньше, чем неукротимый зов гормонов, бурливших в ее юном теле. Сколь бы утомленной ни чувствовала она себя, уезжая с очередного бала или коктейля, силы и энергия неизменно возвращались к ней, как только мужская рука обнимала ее талию, а твердая, теплая мужская ладонь ложилась ей на плечо, отодвигая мешающие бретели, и спускалась ниже, ниже… и она, отуманенная, вся замирая от рождающегося где-то в глубинах тела трепета, бормотала:
– Нет… не надо… ну правда, не надо… Временами ласки заставляли ее забыться настолько, что она позволяла ухажеру даже то, чего несколькими часами раньше твердо решила не позволять, и тогда его рука, проникнув под подол ее пышного тафтяного платья, скользила по гладкому, обтянутому нейлоном колену, по атласной подвязке, касалась горячей, трепещущей плоти… Но вслед за этим молодой человек, разгоряченный, одурманенный, оказывался на ночной улице, не успев сообразить что к чему и испытывая жестокое разочарование.
– Тебе пора вставать и собираться, – сказала Шушу оборачиваясь.
Элинор, услышав разговор, посмотрела наверх, увидела Шушу в окне комнаты Аннабел и помахала ей. Одетая в костюм для работы в саду, она была сейчас совсем не похожа на ту блестящую Элинор Дав, на ту легенду, в которую она превратилась после смерти Билли. Шушу была просто поражена переменой, происшедшей в подруге: ее Нелл расцвела, приобрела уверенность в себе, и взлет ее как личности едва ли не превосходил взлет ее как писательницы.
Сейчас ее американский издатель хотел, чтобы она встретилась со своими читателями, жившими по ту сторону Атлантики, поэтому Элинор должна была вскоре вылететь, в сопровождении Аннабел, в Нью-Йорк – первый город в ее турне по Соединенным Штатам. Аннабел зевнула:
– Шушу, кто-нибудь отнес завтрак Гарри? Шушу фыркнула, поставила поднос с завтраком перед Аннабел и шмякнула ложечкой по верхушке сваренного всмятку яйца так сильно, что можно было не сомневаться в ее отношении к упомянутой личности.
– Тебе совершенно незачем так беспокоиться об этом типе, – сказала она. – Ничего, кроме слез, он тебе не принесет.
– Не понимаю, почему ты его так невзлюбила. Ты ведь так мало знаешь его, – запротестовала Аннабел, которая уже изнемогала от постоянных лекций Шушу о превратностях любви.
Шушу налила себе чашечку кофе и присела на кровать в ногах Аннабел.
– Просто я на своем веку достаточно перевидала таких дон-ж-жуанов, – ответила она, вкладывая все свое презрение в это „ж". – Гарри не любит тебя, детка, Гарри вообще не любит никого. Конечно, он ужасно внимателен к девушкам, но внимание это такое же, как у охотника к оленю, которого он выслеживает Держу пари что этот твой Гарри не пропускает ни одной девчонки – просто так, чтобы доказать самому себе, какой он неотразимый. – Она нахмурилась. – Я никогда не могла понять, почему на мужика, который меняет женщин как перчатки, смотрят чуть ли не как на героя, а женщину имеющую много приятелей, считают – ну сама знаешь кем.
– Да ты-то откуда тан разбираешься в мужчинах? – спросила Аннабел.
Шушу запнулась. До сего дня в ней все еще жило тихое удивление оттого, что когда-то Джинджер Хигби из всех женщин, сколько их ни есть на свете, столь явно предпочел ее Она до сих пор хранила его письма, а мать Джинджера была настолько добра, что подарила ей две его детские фотографии. И Шушу было хорошо от того, что у нее есть этот большой темно-желтый конверт хранящий все, что осталось ей на память о ее единственной плотской любви.
Ощущения, порожденные у нее прикосновениями и ласками Джинджера, были настолько сильны, что потеряв его, она в какой-то момент сама, в надежде вернуть их, начала изучать чувствительные точки своего тела. Результатом этого изучения стало неожиданное открытие: оказывается, она самостоятельно может достигнуть оргазма, который раньше приходил к ней только в объятиях Джинджера. И вот теперь, испытывая наслаждение в одиночку, она чувствовала себя виноватой перед Джинджером, как будто изменяла ему. Что-то подсказывало ей, что она играет в запретные игры. Но почему, оправдывалась Шушу, почему она не имеет права испытывать то, чего ее лишил какой-то не известный ей солдат, так никогда и не узнавший, что, случайно нажав на курок, пробил вечную брешь в жизни Шушу которая никогда не казалась ей пустой до встречи с Джинджером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86