Она панически боялась неодобрения Билли, его всевозрастающей холодности и презрительного отношения, его жестоко ранящего сарказма. И чем больше был ее страх, тем более, казалось, чувствовал Билли свое превосходство над ней.
В общем, Элинор пришлось заново учиться быть стоиком. Как когда-то в детстве, в особенно тяжелые для нее минуты она старалась стать как можно более незаметной, буквально сжимаясь в комок, чтобы лишний раз не привлечь к себе внимание мужа, силясь не принимать близко к сердцу его издевательства, как много лет назад издевательства отца. Это привычное боязливое непротивление делало ее легкой жертвой.
Так постепенно былая робость и забитость, дремавшие в глубине души Элинор все годы войны, которая потребовала от нее совсем иных качеств – мужества и решительности, – снова выплыли на поверхность.
Все детство и юность Элинор прошли под знаком грубой, жестокой и абсолютной власти отца. Теперь все повторялось чего бы ни потребовал от нее Билли, она почти всегда беспрекословно выполняла его волю.
Особенно наслаждался Билли своей полной и абсолютной властью над Элинор в постели. Для него секс, кроме всего прочего, был средством держать жену в повиновении, подавлять ее волю, карать и вознаграждать и при этом никогда не давать ей уверенности в себе. Ибо Билли хорошо знал, что женщина, неуверенная в себе, всегда покорна, а уверенной не очень-то покомандуешь. После рождения сына изобретательность Билли подсказала ему новую тактику: ему стала доставлять особое удовольствие его способность по своему желанию – быстро или, наоборот, мучительно медленно – доводить Элинор до оргазма. Ему придавало уверенности ощущение своего мужского всемогущества, сознание того, что в любой момент его преднамеренная жестокость или неожиданная нежность могут превратить Элинор в трепещущий, обезумевший комок плоти.
Между тем Элинор, хотя и бессознательно, была даже рада тому, что муж, отстраняя ее от принятия каких бы то ни было решений и обрекая, в общем-то, на роль слепой исполнительницы его желаний, тем самым освобождал ее от всякой ответственности – как в сексуальном, так и во всех других отношениях. Для нее Билли был неким всемогущим и всеподавляющим высшим существом, несшим в себе какую-то скрытую угрозу, возбуждавшую ее подобно тому, как возбуждает опасность, исходящая от пусть и укрощенного, но так и не ставшего ручным зверя. Эту угрозу она ощущала в каждом слове, каждом движении Билли, и особенно когда они были в постели. Это абсолютное сексуальное господство Билли над Элинор не поколебалось даже тогда, когда финансовое положение семьи начало понемногу улучшаться.
После долгих мытарств, уже в 1921 году, благодаря содействию одного из влиятельных друзей семейства О'Дэйр, Билли получил место в отделе светской хроники лондонской газеты „Дейли глоб". Любивший, как всякий ирландец, поговорить, он был прямо-таки создан для этой работы, поскольку умел болтать с кем угодно и о чем угодно; он легко сходился с людьми, а его обаяние плюс столь важное для журналиста умение выслушивать собеседника сочувственно и заинтересованно помогали ему преодолевать любые социальные барьеры. И тем не менее имелось одно „но": присутствуя на всех светских приемах и раутах, Билли – так же как и другие – знал, что между ним и всеми остальными лежит некая граница, которую нельзя переступить: они были гостями, он – служащим, которому платили за его работу.
Разумеется, Билли никогда не брал с собой Элинор, да, честно говоря, она и сама никогда не испытывала желания сопровождать его: то был его мир, где она ощущала бы себя чужой. Единственное, что ей не нравилось в его работе, это то, что каждый вечер, кроме воскресений, она оставалась дома одна. Кроме того, „в силу профессиональных обязанностей" Билли теперь приходилось постоянно выпивать, со всеми вытекающими отсюда последствиями; однако Элинор все равно считала, что новое положение лучше для Билли, не понимая, насколько тяжело ему чувствовать себя чужаком в том мире, к которому он принадлежал по рождению. Она испытывала облегчение при мысли о том, что муж наконец пристроен и что больше нет нужды брать взаймы деньги у его старого приятеля Джо Гранта, служившего ныне клерком в одной из адвокатских контор Лондона.
Элинор подозревала, что Билли, никогда без крайней надобности не набросавший более одного-двух абзацев, да и то весьма легкомысленного толка, вполне способен, если захочет, писать серьезные статьи. Один из коллег Билли также сказал ей как-то, что у ее мужа явные задатки хорошего театрального критика; но Билли никогда не давал себе труда, смотря спектакль, сосредоточиться на нем настолько, чтобы потом написать рецензию. Он не любил работать по-настоящему: театр для него был только развлечением, так же как и следовавшие за премьерами ужины в ресторане, шикарные обеды или недавно появившиеся и потому особенно притягательные ночные клубы.
В свое время Билли считался молодым человеком с большими амбициями и большим будущим, и таким его знали, казалось, все; теперь же, хотя сам он был знаком со всеми, друзей у него, в общем-то, не было. Он отчетливо сознавал, что его путь – это дорога в никуда и что в жизни ему ничто не светит. Поэтому его обаяние и улыбки предназначались, как правило, только тем людям, с кем он встречался в городе; дома же на лицо его неизменно ложилось, словно привычная маска, подавленное и мрачное выражение, сквозь которое лишь изредка проглядывало что-то сердечное и доброе.
Однако, несмотря ни на что, Элинор каким-то образом умудрялась чувствовать себя счастливой. Ей нравилось жить в большом городе, и она быстро оценила все преимущества лондонской жизни. Она вела хозяйство, убирала, стирала, готовила, нянчила маленького Эдварда, а в свободные минуты зачитывалась романами, взятыми за небольшую плату в местной библиотеке. Эти книги (героини которых никогда не носили платьев, купленных в магазине подержанных вещей, а герои были настолько добры и деликатны, насколько хороши собой) дарили ей драгоценную возможность хоть ненадолго отвлечься от проблем и тяжелых мыслей, когда она ждала ребенка, а Билли не мог найти работы. Теперь она читала эти романтические истории вечерами, в ожидании Билли, поскольку не могла заснуть, пока мужа не было рядом.
Однажды он явился домой в четыре часа утра, громко хлопнув дверью.
– Тише, тише! – зашептала Элинор. – Ты разбудишь ребенка! Где ты был так долго?
– Кончай зудеть, – зевнув, оборвал ее Билли и принялся вынимать запонки из манжет рубашки.
– Что значит „зудеть"? – возмущенно прошептала Элинор.
– Это значит, что мне надоело твое постоянное ворчание, твои косые взгляды и твои идиотские претензии, – ответил Билли, стягивая носки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86