Молнии с треском разрывали серый кисель туч, призрачно высвещая едва видимые за пеленой дождя белые холмы за Доном. Походная колонна римских легионеров двигалась к Дону. Лица у легионеров были пасмурными, настроение — и того хуже.
Впереди, ревя двигателем на колдобинах быстро раскисающего грейдера, шел милицейский «уазик». Рядом с водителем на переднем сиденье восседал молчаливый подполковник Дыряев. На задних сиденьях, тесня друг друга, сидели Пригода, Волкодрало и нервно улыбающийся Сафонов. За ними, на откидной скамеечке, обычно используемой для перевозки административно задержанных, сидели взятые на всякий случай экстрасенс Онгора и переводчик Гладышев.
— Ну и дождина! — поежился Пригода. — Льет как из ведра!
Только не лови меня на банальных сравнениях, Читатель! Люди чаще ищут банальные сравнения, нежели ищут свежий и необычный образ. Если говорят о «пиве пенном», то и морда вспоминается соответствующая. Эпитет «кавказский» обязательно упоминается в сочетании с гостеприимством, здоровьем или упоминанием о лице и его национальности. Если «пьяный», то обязательно добавляется «как свинья», хотя редко кто может похвастаться тем, что видел это животное пьяным. Если «свободен», то «как птица», хотя вряд ли кто может назвать свободным существо, которое, не покладая крыльев, носится в поисках червячков и личинок своему прожорливому потомству. Чего ж удивляться, что первый секретарь райкома воспользовался уже не однажды использованным сравнением:
— Ну и дождина! Хлещет как из ведра!
Подполковник Дыряев промолчал. Еще в Бузулуцке он предложил центуриону занять место в машине. Присутствие экстрасенса было неприятно подполковнику, в нем угадывался махровый и циничный жулик, которого Дыряев с удовольствием посадил бы в камеру, но поскольку это было пока невозможным, хотя бы заставил его топать пешком по дождю. Соседство с жуликом в одной машине роняло подполковника милиции Дыряева в собственных глазах. Однако центурион оказался настоящим руководителем. На предложение подполковника он только пожал плечами.
— Хомо сум, — сказал он. — Эрго транзит а ме каликс исте! Плазиет дийс!
Конечно, центурион был человеком, и чаша сия никак не могла миновать его. Черт его знает, угодно ли это было богам? Но надо сказать, что римский начальник показал, как говорится, уби эт орби! В силу этого Федор Борисович испытывал недовольство собой. Духовное превосходство центуриона угнетало подполковника. Ишь гордый какой! Мол, катитесь, а я с солдатами своими под дождем мокнуть буду. Ну и хрен с тобой — не сахарный, не растаешь! Катись в эти свои… в Палестины! Откуда пришли эти Палестины, Дыряев не знал, но сама эта мысль доставляла ему определенное моральное удовлетворение. Конечно, прав Митрофан Николаевич — нечего этим римлянам делать в нашем времени. У них свои лексы, а у нас — свои. Не фига со своими лексами в чужой урбос соваться!
Он посмотрел в боковое зеркало на мерно вышагивающих по грязи легионеров и снова ощутил сожаление и угрызения совести. А все-таки термы они классные отгрохали! И хозяйственные — вон в скольких дворах колоннады стоят и цветники разбиты. А уж о законопослушании и говорить не приходится: глядя на них, даже гаишники на дорогах стеснялись мзду брать.
Дыряев вдруг подумал, что если говорить честно, то о римлянах ничего, кроме бене, сказать было нельзя. Ничего низи, кроме хорошего. Положа руку на сердце, надо было сказать, что поведение римских товарищей было чистым укором для всей бузулуцкой милиции. О си сик омниа! Но вечно так продолжаться, к сожалению, не могло.
Теперь они уходили. Может быть, они уходили обратно в свое прошлое, и уходили навсегда. Подполковник вспомнил строку Овидия, которую ему накануне с большим чувством продекламировал Птолемей Прист:
О навес референт ин мар то нови Флуктус!
Теперь подполковник чувствовал всю тоску этого стихотворения и снова ощутил сожаление. Себе-то чего врать? Друга он терял, настоящего друга. «Каждый должен жить в своем времени, — успокаивал себя Дыряев. — Если каждый будет по столетиям шастать, то весь мир изменится. Одно беспокойство от этих путешественников во времени! И мужики успокоятся, некому будет у них баб отбивать!»
Он тешил себя этими мыслями, но в глубине души крамольно и сиротливо жила совсем иная мысль, не вписывающаяся в какие-либо правовые рамки: а что, если римляне правы и самое надежное воспитание хомо новалис заключается именно в своевременной и беспощадной порке, без излишней жестокости и исключительно для того, чтобы внушить нарушителю незыблемость вечных истин — ах, чуки-чуки, не ук-ра-ди!.. Не со-тво-ри!.. Чуки-чуки! Не воз-лю-би!.. Хм… да… Последнее, впрочем, и Богу не возбранялось!
Митрофан Николаевич Пригода ехал навстречу грозе с разгорающейся в душе надеждой. Не было, понимаешь, печали, так нет, этих голоногих принесло. Одно беспокойство от них было и полный раздор привычной и размеренной жизни. Это ведь как посмотреть, можно и конфискацию самогона за грабеж расценить, а в усмирении пьяных «чигулей» обычный бытовой мордобой увидеть. А о моральном облике этих выходцев из прошлого и говорить не приходится, одни жалобы от бузулукчан поступают. Казалось бы, проверенные партийные кадры, и те в душевном смятении находятся. Нет, господа цивиси да квириты, нечего в чужом времени к женщинам приставать. Нечего, понимаешь, свои имперские амбиции и фашистские замашки показывать! Не дадим избивать и грабить наших славных сельских тружеников! И ведь добро бы, так сказать, православные были, так ведь нехристи, мужиков своих да цезарей бабскими именами называют, на идолов молятся. Таким дай волю — в однораз партийных работников за ноги на крестах вдоль грейдера распинать начнут.
Всегда ведь как было? Кто смел — тот и съел. А с появлением этих язычников в районе полный бардак начался. Хотя, если честно говорить, так сказать, по-партийному, термы они знатные построили, на всю область одни такие, и те в Бузулуцке. Но термы, понимаешь, термами, а как бы и строительство это в волюнтаристские ошибки руководства не записали. Кирпич-то на бройлерный цех выписан был! Тут, братцы мои, выговором с занесением в учетную карточку пахнет. И не простым, понимаешь, выговором, а строгим.
При мысли о суровом наказании настроение Пригоды совсем упало. Он с неприязнью покосился в боковое зеркало автомашины, в котором сквозь дождь смутно виднелась походная колонна легионеров. Впереди браво вышагивал центурион. Ишь гусак, головы не опустит! И чего в таких бабы находят? Ну да ладно, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Пригода искоса оглядел попутчиков. Дыряев был явно недоволен. Ясный перец, такого собутыльника потерял!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49