— Ну что, квириты, сообразим на троих?
Некоторые римские слова и выражения прочно входили в лексикон бузулукчан. Многие называли деньги не иначе как аргентариями, а кошелек — крименой; девушек романтично начали называть вирджиниями, пьяницы обрели благозвучное имя бибентисов, а колхозников зачастую называли кампихомами, соединив латинское название сельскохозяйственных угодий и человека.
Часто можно было услышать, как один бузулукчанин говорит другому, что не хрена со своими лексами в чужой дом соваться или что ты свои лексы устанавливаешь, матер туа! Но, пожалуй, это было самым безобидным из усвоенного жителями Бузулуцка от выходцев из прошлого.
Присутствие римских солдат в городе становилось все более заметным, и Дыряев все чаще задумывался о возможных последствиях этого невероятного вторжения и примерял к нему свою будущую судьбу. Будущее тревожило Федора Борисовича своей неопределенностью, но он успокаивал себя мыслью, что люди живут и на пенсии, а уж его-то точно дальше гражданки не пошлют и больше пенсии не дадут. И что было самым приятным — меньшая пенсия ему тоже не грозила.
И все-таки не хотелось начальнику милиции, чтобы приехавший из области чин спросил его насмешливо:
— Перед кем спину ломаете, товарищ подполковник? Перед древним Западом преклоняетесь?
Корникулярий Квинт Курций Фест был не в самом добром расположении духа. Явно наступали дни, которые никому бы не пришло в голову отметить белым камешком. Дисциплина в подразделении падала, по утрам уже не все легионеры появлялись в гимнасии, чтобы укрепить дух и сделать здоровым тело. Просматривались явные реформатно к худшему.
Экс темпоро требовалось сделать что-то неординарное, как-то встряхнуть легионеров, оторвать их от засасывания в трясину провинциальной жизни.
Войдя в казармы, корникулярий хмуро огляделся и пробормотал, ни к кому персонально не обращаясь:
— Превратили казармы в лупанарии!
Да, все внутри в казармах напоминало не воинское помещение, а публичный дом. Особенно красотками, вырезанными из журналов и любовно развешанными легионерами на стенах. Висели на этих стенах и нестареющая Джейн Фонда, и обаятельная Синди Кроуфорд, нашлось на стенах место для Шэрон Стоун и Наташи Негоды, и множество других менее именитых, но столь же грудастых и длинноногих див подмигивали легионерам по вечерам: «А ты приобрел себе новый „Плейбой“?»
Пройдя в каптерку, корникулярий содрал ненавистные штаны, облачился в доспехи и трижды подряд исполнил римскую строевую песню, от проникновенного припева которой перехватывало в горле от гордости за империю.
Славлю цезаря! Славлю цезаря!
Славлю смертью своей в бою!
Исполнив песню, корникулярий вытер слезы, снял форму и вновь облачился в презираемые штаны.
— Вина! — приказал он, и каптерщик торопливо подал чашу.
Корникулярий отпил глоток и выплеснул содержимое в мордастого хозяйственника.
— Почему вино неразбавленное? За скота меня считаешь?
От промаха каптерщика настроение испортилось еще больше. Квинт Курций Фест прошелся по казарме.
Общение с местными контрактниками не прошло даром для солдат. Двое легионеров, сидя за столом, увлеченно играли на пальцах в «тюремное очко». Этой игре римлян научил Плиний Кнехт. Несмотря на ее примитивность и то, что шевелить пальцами при разговоре в легионе считалось неприличным, игра прижилась и получила распространение, хотя корникулярий строго наказывал за нее легионеров.
Заметив начальство, легионеры немедленно прекратили свои манипуляции, но поздно — злорадно усмехаясь, Квинт Курций Фест назначил их на уборку помещения, которая в легионе считалась занятием неблагородным и нудным. Настроение корникулярия несколько улучшилось, и, отправив еще двоих провинившихся на очистку Американского пруда от тины, Курций Фест начал улыбаться.
«Эст модус ин кебус, — думал он. — Я не допущу, чтобы о легионе пошла мала фама. Плохая молва не делает чести солдату, и если центуриону Присту эта честь не дорога, то я беспощадной ману буду подобные нарушения пресекать! Пропила ману!»
Курций Фест был настоящий цивилис Романус, воспитанник легендарного Кая Валерия Пробста, прославившегося в Парфянских походах; спартанец по духу, корникулярий не терпел расхлябанности. Была бы его воля, этот гнусный городок давно бы дрожал при одном только упоминании имени цезаря! По мнению Курция Феста, центурион был излишне лоялен к жителям Бузулуцка. Его заигрывания с аборигенами корникулярию не нравились: с точки зрения Феста, Птолемей Прист вел себя возмутительно. Он явно распустил легион. Виданное ли дело, чтобы римский воин не провел утренние часы в гимнасии? Виданное ли дело, чтобы римский воин ссылался на срок службы и объявлял себя стариком, отправляя вместо себя более молодых соратников? А эти самовольные уходы за пределы казарм, эти любовницы, которые своими взглядами раздевают легионеров? Разве таких заставишь дома сидеть и шерсть прясть?
Хоть и говорят, что де густибус нон эст диспутандум, но с точки зрения корникулярия ни одна из них не годилась в подруги римскому легионеру. Смазливы, но не серьезны, смешливы, но не умны. Как тут было не спорить о вкусах?
И сам центурион увлекся такой красоткой. И увлекся так, что позабыл о делах легиона! Корникулярий негодующе покачал бритой головой.
Но о вкусах нон эст диспутандум, особенно если это вкусы твоего начальника. Квинт Курций Фест это понимал. И все-таки раздражение его было так велико, что, столкнувшись в дверях казармы с праздношатающимися Ромулом Луцием и Плинием Кнехтом, корникулярий на мгновение потерял дар речи, но тут же пришел в себя и со злорадством приказал бездельников выпороть.
— За что? — в один голос и с нескрываемым отчаянием, совсем не подобающим римскому воину, вскричали несчастные.
— Немо пруденс пунит, квиа пеццатум эст, сед не пеццетур! — туманно сказал корникулярий.
Наказывают не за проступок, а для того, чтобы он не повторялся впредь. В этом корникулярий уподобился цыгану, который выпорол цыганенка за кражу, которой тот еще не совершал. Но не объяснять же глупцам, что в их лице Квинт Курций Фест наказал весь разболтавшийся легион, более того: в их лице он наказывал и центуриона Птолемея Приста, да будет защитой ему Юпитер!
Глава тринадцатая,

в которой центурион Птолемей Прист рассуждает о религии, а затем объявляет Клавдии о своем скором отъезде на Игры, ведутся рассуждения о сущности командированных, а в Бузулуцк прибывает парткомиссия Царицынского обкома партии
— Странные вы люди, — сказал Птолемей Прист. — С виду нормальные, а преступникам поклоняетесь!
— Что вы такое говорите, Птолемей Квинтович! — вспыхнула Клавдия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49