», добавляя для знакомых рифмованную строчку о том, что нашли друг друга две… ну, сами понимаете кто. Знакомые стихотворные таланты Чадовича не оценили, поэтому на этот раз испуганных сигналов в белорусскую «беспеку» оказалось больше обычной нормы, и немудреные, но полные задорного юмора строки профессионально оценили искусствоведы в погонах.
Справа от Кришщкого заселился сухонький пожилой мужчина с интеллигентной седенькой бородкой и лысиной, напоминающей тонзуру католического монаха. Звали его Львом Ивановичем Фроловым, был он на воле инженером-строителем, а потому посадили его за элементарное вредительство.
То ли в расчетах были допущены ошибки, то ли бедовые прорабы унесли со стройки слишком много цемента, заменив его ненадежным песком, только дом, за строительство которого отвечал Фролов, в один прекрасный день рухнул, так и не дождавшись первых своих посетителей. И слава Богу, что не дождался, в противном случае Лев Иванович исправительно-трудовым лагерем не отделался бы, ведь строил он Бузулуцкий райком партии в Царицынской области: заселись честные партийцы в построенный для них дом, пришили бы Льву Ивановичу не элементарное вредительство, а классический террористический акт.
Рядом со Львом Ивановичем расположил немудреные свои пожитки Сергей Павлович Гудымов — длинный, худой и седой, но со спортивной осанкой, которая делала его похожим на восклицательный знак. Лагерные условия делали свое дело — постепенно восклицательный знак превращался в вопросительный. Гудымов был из Ленинграда, который он иначе как Санкт-Петербургом не называл, заодно он и о царском времени отзывался хорошо, а главное — он действительно был виноват в том, что создал монархическую организацию, в которую, кроме него, входили тесть и Друг детства Гудымова. Дальше слов и мечтаний их деятельность не распространялась, разве что хранили они портреты государя-императора, за что тесть и друг детства получили по пять лет, а Гудымову как руководителю подпольной организации отмерили на полную катушку.
Наказание на него не повлияло. Даже в лагере Гудымов благоговейно вспоминал довоенные годы (имелось в виду время до Первой мировой), а потому Криницкий держался от земляка подальше, памятуя о том, что сидеть ему оставалось в отличие от Гудымова всего ничего, а слепить дело о монархической подпольной организации в лагере бедовые чекисты могли запросто.
Криницкий начал тут обживаться.
Однако долго ему приспосабливаться не пришлось, уже на четвертый день его вызвали в оперчасть. Чекист в подогнанном по фигуре обмундировании с погонами майора, в начищенных сапогах и пахнущий одеколоном «Шипр», выслушал доклад, молча кивнул Криницкому на стул и некоторое время листал тощее дело. Криницкий понял, что это его дело.
Чекист полистал дело, отложил его в сторону, бесцеремонно разглядывая Криницкого.
— Как я понял, некоторые навыки альпинизма вы имеете? — спросил майор.
Криницкий пожал плечами.
— Не слишком богатые, товарищ майор. Несколько восхождений на Серверном Кавказе, собирались ехать на Тянь-Шань.
— И что? — поднял брови майор.Криницкий вздохнул.
— Ребята, наверное, поехали на Тянь-Шань, — сказалон. — А меня повезли сюда.
— И, как водится, совершенно незаслуженно, — ухмыльнулся майор. — У вашего брата одна песня — всех сажают задело, одного меня, бедолагу, посадили ни за что.
Меня как раз посадили за дело, — вздохнул Криницкий. — Нельзя быть близким другом представителей госбезопасности. Когда они допускают ошибки, расхлебывают за эти ошибки все окружающие, а друзья — в первую очередь.
— Интересно. — Моложавый майор встал со своего места, неторопливо обошел стул, на котором сидел Криницкий, изучающе оглядывая его. — Значит, с вашей точки зрения госбезопасность занимается предосудительным делом. Я правильно понял?
— Товарищ майор, — как можно проникновенней сказал Криницкий и даже руки к груди прижал, чтобы убедительнее было. — Разве я могу судить обо всей деятельности наших славных органов? Я говорю об отдельных представителях, которые совершили в жизни непродуманные и предосудительные шаги.
— Этой… спелеологией не увлекались? — спросил «кум».
— Даже представления о таком действе не имею, — искренне сказал Криницкий.
— Это когда по пещерам лазают, — терпеливо объяснил «кум».
— Не было у меня никогда таких наклонностей, — вздохнул Криницкий.
Майор хмыкнул, вернулся за стул, еще раз задумчиво перелистал тощее дело, остановился на приговоре, внимательно перечитал его и сказал сидящему в углу сержанту, которого закрывала огромная и похожая на черную этажерку пишущая машинка:
— Этот подойдет. Занеси его в список на усиленное питание и сегодня же переведите его в спецбарак. — Повернувшись к Криницкому, сказал: — А ты помалкивай, будешь языком молоть, поедешь на дальнюю командировку.
На дальней командировке жили уголовники. Для выполнения норм лесозаготовок к ним посылали политических. Поскольку уголовники работать не желали, то политическим приходилось работать за себя и за того парня, пока уголовники целыми днями играли в стирки или слушали какой-нибудь роман, который рассказывал счастливчик из «политиков», имевший хорошее образование и подвешенный язык. От подобного образа жизни у уголовников был хороший аппетит, поэтому ели они за себя и за политических, а в результате дальнюю командировку приходилось постоянно пополнять — дистрофики долго не живут, особенно если их еще заставляют ежедневно лес рубить. Все это Криницкий уже знал, поэтому попасть на дальнюю командировку ему совсем не улыбалось.
Но и спецбарак с усиленным питанием вызывал у него серьезные опасения. Тюрьма — не санаторий, тут тебя зря кормить не станут, за каждую скормленную калорию рано или поздно потребуют отработки. А в спецбарак Криницкий попал, как он теперь понимал, исключительно из-за своего опыта горных восхождений. Правда, «кума» интересовал обратный процесс — явно требовалось спускаться куда-то вниз. А что может быть в пещерах? Еще в сказках говорилось, что в пещерах обычно хранятся сокровища. Следовательно, их скорее всего заставят искать такие сокровища. Потому-то и подготовлен был отдельный бараки: люди с определенными навыками требовались, а режим секретности в этом случае был просто необходим — незачем было уголовной братии знать, что МГБ ищет, с какой целью, а главное — в каких краях.
Поэтому Криницкий ничего расспрашивать не стал, а только послушно прошел за сержантом в свой барак, под недоуменные взгляды соседей собрал свои пожитки, и сержант провел его в барак, расположенный на участке, огороженном двойным рядом колючей проволоки.
Дежурный помощник начальника караула вписал данные Криницкого в зловещего вида черную коленкоровую тетрадь, ворота скрипуче распахнулись, и, подхватив свой скорбный скарб, Сергей Петрович шагнул на тесный дворик навстречу своей новой судьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Справа от Кришщкого заселился сухонький пожилой мужчина с интеллигентной седенькой бородкой и лысиной, напоминающей тонзуру католического монаха. Звали его Львом Ивановичем Фроловым, был он на воле инженером-строителем, а потому посадили его за элементарное вредительство.
То ли в расчетах были допущены ошибки, то ли бедовые прорабы унесли со стройки слишком много цемента, заменив его ненадежным песком, только дом, за строительство которого отвечал Фролов, в один прекрасный день рухнул, так и не дождавшись первых своих посетителей. И слава Богу, что не дождался, в противном случае Лев Иванович исправительно-трудовым лагерем не отделался бы, ведь строил он Бузулуцкий райком партии в Царицынской области: заселись честные партийцы в построенный для них дом, пришили бы Льву Ивановичу не элементарное вредительство, а классический террористический акт.
Рядом со Львом Ивановичем расположил немудреные свои пожитки Сергей Павлович Гудымов — длинный, худой и седой, но со спортивной осанкой, которая делала его похожим на восклицательный знак. Лагерные условия делали свое дело — постепенно восклицательный знак превращался в вопросительный. Гудымов был из Ленинграда, который он иначе как Санкт-Петербургом не называл, заодно он и о царском времени отзывался хорошо, а главное — он действительно был виноват в том, что создал монархическую организацию, в которую, кроме него, входили тесть и Друг детства Гудымова. Дальше слов и мечтаний их деятельность не распространялась, разве что хранили они портреты государя-императора, за что тесть и друг детства получили по пять лет, а Гудымову как руководителю подпольной организации отмерили на полную катушку.
Наказание на него не повлияло. Даже в лагере Гудымов благоговейно вспоминал довоенные годы (имелось в виду время до Первой мировой), а потому Криницкий держался от земляка подальше, памятуя о том, что сидеть ему оставалось в отличие от Гудымова всего ничего, а слепить дело о монархической подпольной организации в лагере бедовые чекисты могли запросто.
Криницкий начал тут обживаться.
Однако долго ему приспосабливаться не пришлось, уже на четвертый день его вызвали в оперчасть. Чекист в подогнанном по фигуре обмундировании с погонами майора, в начищенных сапогах и пахнущий одеколоном «Шипр», выслушал доклад, молча кивнул Криницкому на стул и некоторое время листал тощее дело. Криницкий понял, что это его дело.
Чекист полистал дело, отложил его в сторону, бесцеремонно разглядывая Криницкого.
— Как я понял, некоторые навыки альпинизма вы имеете? — спросил майор.
Криницкий пожал плечами.
— Не слишком богатые, товарищ майор. Несколько восхождений на Серверном Кавказе, собирались ехать на Тянь-Шань.
— И что? — поднял брови майор.Криницкий вздохнул.
— Ребята, наверное, поехали на Тянь-Шань, — сказалон. — А меня повезли сюда.
— И, как водится, совершенно незаслуженно, — ухмыльнулся майор. — У вашего брата одна песня — всех сажают задело, одного меня, бедолагу, посадили ни за что.
Меня как раз посадили за дело, — вздохнул Криницкий. — Нельзя быть близким другом представителей госбезопасности. Когда они допускают ошибки, расхлебывают за эти ошибки все окружающие, а друзья — в первую очередь.
— Интересно. — Моложавый майор встал со своего места, неторопливо обошел стул, на котором сидел Криницкий, изучающе оглядывая его. — Значит, с вашей точки зрения госбезопасность занимается предосудительным делом. Я правильно понял?
— Товарищ майор, — как можно проникновенней сказал Криницкий и даже руки к груди прижал, чтобы убедительнее было. — Разве я могу судить обо всей деятельности наших славных органов? Я говорю об отдельных представителях, которые совершили в жизни непродуманные и предосудительные шаги.
— Этой… спелеологией не увлекались? — спросил «кум».
— Даже представления о таком действе не имею, — искренне сказал Криницкий.
— Это когда по пещерам лазают, — терпеливо объяснил «кум».
— Не было у меня никогда таких наклонностей, — вздохнул Криницкий.
Майор хмыкнул, вернулся за стул, еще раз задумчиво перелистал тощее дело, остановился на приговоре, внимательно перечитал его и сказал сидящему в углу сержанту, которого закрывала огромная и похожая на черную этажерку пишущая машинка:
— Этот подойдет. Занеси его в список на усиленное питание и сегодня же переведите его в спецбарак. — Повернувшись к Криницкому, сказал: — А ты помалкивай, будешь языком молоть, поедешь на дальнюю командировку.
На дальней командировке жили уголовники. Для выполнения норм лесозаготовок к ним посылали политических. Поскольку уголовники работать не желали, то политическим приходилось работать за себя и за того парня, пока уголовники целыми днями играли в стирки или слушали какой-нибудь роман, который рассказывал счастливчик из «политиков», имевший хорошее образование и подвешенный язык. От подобного образа жизни у уголовников был хороший аппетит, поэтому ели они за себя и за политических, а в результате дальнюю командировку приходилось постоянно пополнять — дистрофики долго не живут, особенно если их еще заставляют ежедневно лес рубить. Все это Криницкий уже знал, поэтому попасть на дальнюю командировку ему совсем не улыбалось.
Но и спецбарак с усиленным питанием вызывал у него серьезные опасения. Тюрьма — не санаторий, тут тебя зря кормить не станут, за каждую скормленную калорию рано или поздно потребуют отработки. А в спецбарак Криницкий попал, как он теперь понимал, исключительно из-за своего опыта горных восхождений. Правда, «кума» интересовал обратный процесс — явно требовалось спускаться куда-то вниз. А что может быть в пещерах? Еще в сказках говорилось, что в пещерах обычно хранятся сокровища. Следовательно, их скорее всего заставят искать такие сокровища. Потому-то и подготовлен был отдельный бараки: люди с определенными навыками требовались, а режим секретности в этом случае был просто необходим — незачем было уголовной братии знать, что МГБ ищет, с какой целью, а главное — в каких краях.
Поэтому Криницкий ничего расспрашивать не стал, а только послушно прошел за сержантом в свой барак, под недоуменные взгляды соседей собрал свои пожитки, и сержант провел его в барак, расположенный на участке, огороженном двойным рядом колючей проволоки.
Дежурный помощник начальника караула вписал данные Криницкого в зловещего вида черную коленкоровую тетрадь, ворота скрипуче распахнулись, и, подхватив свой скорбный скарб, Сергей Петрович шагнул на тесный дворик навстречу своей новой судьбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112