— Я все понимаю.
Конечно же, не стоило и сомневаться, что Берия выполнит все добросовестно. Исполнителем он был незаменимым и, что характерно, более умным, чем его предшественники, которых вождь выдвигал на аппарат. И все-таки он был только исполнителем. Не более.
— Плохо себя чувствую последнее время, — закинул пробный шар вождь. — Все-таки семьдесят, Лаврентий. Пора на покой.
— Ты хорошо выглядишь, — моментально почувствовал Берия опасность. — Кто тебе это сказал? Врачи? Для них у нас есть свое лекарство. Не обращай внимания, Коба. Ты же помнишь, сколько на Кавказе долгожителей? Мы еще твое столетие отметим. На всю страну праздник будет. Да что там на всю страну. На весь мир праздник будет. Болезни — это для слабых людей. Тебе жить надо, ты нужен народу.
— Льстец, — размягченно сказал Сталин. — Твоими устами столетнее вино пить. Давно ли мы юбилеи праздновали? — Он прикрыл глаза, на секунду задумался и продекламировал:
Вспять вражьи силы бросились.
Вновь блещет небо чистое,
Доблесть героя славили
Снежные горы, выстояв.
С ними мы пели радостно,
Твердо в победу веруя,
«Многие лета здравствует
Пусть наш защитник Берия».
Где ты нашел такого жополиза, Лаврентий?
— Зачем человека обижать? — улыбнулся Берия. — Гришашвили — хороший человек. Разве он только про Берию пишет? Вспомни, Коба, он на Сталинскую премию представлен. Неужели же за стихи обо мне?
Они посмеялись.
— Иди, — сказал Сталин. — Ты тоже хороший человек, Лаврентий, только не забывай: допустишь промах, я с тебя первого шкуру спущу.
Проводив Берию взглядом, Сталин встал из-за стола и подошел к окну. Сегодня оно было чистым от инея, и видно было неширокую кремлевскую улицу. По улице шел молодой мужчина в гражданской одежде. В обеих руках он, словно крестьянин кур, держал за лапы несколько мертвых ворон. Зрелище это наполнило Сталина уверенностью в завтрашнем дне.
Он вернулся за стол, вызвал Поскребышева и приказал:
— Рюмина из МГБ ко мне!
Совсем недавно Рюмин обратился к Сталину с доносом на Абакумова. В своем письме Рюмин писал, что среди врачей кремлевской больницы зреет заговор против руководства страны, а министр Абакумов препятствует раскрытию этого заговора, потому что сам имеет бонапартовские замашки. Сталин прекрасно знал, что письмо это было написано не самостоятельно, а под диктовку помощника Маленкова по фамилии Суханов. Доложили, что полковник оказался так глуп, что ему пришлось переписывать письмо около десяти раз, прежде чем оно обрело грамотный вид. Особого значения это не имело. Более того, письмо это оказалось как нельзя кстати, ибо позволяло одним ударом решить два тревожащих вождя вопроса — справиться с лепилами, которые постоянно сигнализировали вождю об ухудшении его здоровья, и на вполне достаточных основаниях избавиться от министра государственной безопасности и его наиболее одиозных помощников, а также тех лиц, кто был посвящен в операцию «Полынь», которая входила сейчас в заключительный этап на Урале.
Название это придумал Берия. Поначалу он предложил назвать операцию «Возмездие», но это название вождю не понравилось.
— Речь идет не о мести, Лаврентий, — строго сказал он. — Какое возмездие? Кто и перед кем провинился? Речь идет о превентивном ударе, а это совсем другая категория борьбы.
— Тогда «Полынь», — не раздумывая, предложил верный помощник.
— Кодовое имя, — понимающе кивнул вождь. — Пусть будет «Полынь». Библейских аналогий проводить не станем. Но и сам понимаешь, папок заводить тоже не будем, плодить лишние бумаги не стоит. Один придумал, другой воплотил в жизнь. После смерти на нас с тобой и так всех собак повесят. Жди еще, когда этот самый ветер истории разметет весь сор в стороны.
Сталин лукавил.
Козлом отпущения предстояло стать самому Лаврентию Павловичу. Берия и его помощники были в достаточной степени умны и исполнительны, но они играли самое большее в шашки. Сталин играл по шахматным правилам. Четырехходовка, которую он задумал, должна была избавить его от лишней головной боли. Вначале слон, которым он полагал Абакумова, сметает с доски пешки, затем коня снимают верные офицеры, сами офицеры становятся жертвами ферзя, и именно в тот момент, когда верный ферзь Берия полагает, что угрозы ему нет и противников на доске не осталось, незаметная пешка, которую вождь продвигал в аппарате МГБ, достигает последнего поля и начинает реально угрожать ферзю. Только напрасно эта пешка полагает, что она тоже доросла до ферзя. Пешка так и останется пешкой, ее пробивные возможности обусловлены тем, что за спиной у нее был король. А когда эта пешка станет ненужной, король ею без сожаления пожертвует. Однако цель будет достигнута. Возомнившие о себе лишние руководители уже не будут приниматься в расчет в дальнейшей игре, государственная тайна останется таковой на все времена, а пешки… Ну, кто о них, пешках, помнит? Сталин проводил эту комбинацию по привычке. Трудно было предугадать, какой вариант событий предпочтительней — тайный или гласный? И у того, и у другого были свои плюсы и свои минусы. Но вождь не стал заниматься расчетами, в том не было нужды. Тайный вариант имел главный плюс — он оставлял того, кто задумал операцию, в безвестности. Не то чтобы Сталин боялся, кого было бояться человеку, перед которым склонился мир? Но все-таки тревога в душе оставалась. А что, если спросят однажды: Сталин, Сталин, где брат человеческий? И что он ответит на этот простой вопрос? Библейским «Я не сторож брату своему?». Можно, конечно, и так, но поверят ли, если у случившегося события будет куча свидетелей?
Свидетели не нужны. Более того, они обычно опасны. Человечек, который приставлен к Берии, должен проследить, чтобы все оказалось выполнено в полном объеме. Потом этот человечек должен исчезнуть. И в этом случае надеяться не на кого. Есть вещи, которые приходится делать самому. Всегда окончание партии необходимо проводить без консультантов. Отпустив верного, но уже из-за того обреченного помощника, Сталин долго ходил по кабинету, прикидывая и размышляя. Вытанцовывалось неплохо.
Он не рассуждал, правильно поступает или нет. Однажды принятое решение он никогда не менял. Вождь не может менять решений, в противном случае он не слишком долго пробудет вождем.
Немного тревожило совсем иное.
Летом прошлого года по просьбе Сталина в Кремль привезли плутониевый заряд. Сталин с любопытством рассматривал небольшое никелированное полушарие, потом посмотрел на Курчатова.
— Муляж?
— Нет, товарищ Сталин, — отозвался тот. — Положите руку на заряд, и вы убедитесь в том, что он выделяет тепло.
Полушарие и в самом деле было теплым.
— Не опасно?
— Мы же все живы, — рассмеялся Курчатов, бросая взгляд на генералов и насторожившегося Берию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Конечно же, не стоило и сомневаться, что Берия выполнит все добросовестно. Исполнителем он был незаменимым и, что характерно, более умным, чем его предшественники, которых вождь выдвигал на аппарат. И все-таки он был только исполнителем. Не более.
— Плохо себя чувствую последнее время, — закинул пробный шар вождь. — Все-таки семьдесят, Лаврентий. Пора на покой.
— Ты хорошо выглядишь, — моментально почувствовал Берия опасность. — Кто тебе это сказал? Врачи? Для них у нас есть свое лекарство. Не обращай внимания, Коба. Ты же помнишь, сколько на Кавказе долгожителей? Мы еще твое столетие отметим. На всю страну праздник будет. Да что там на всю страну. На весь мир праздник будет. Болезни — это для слабых людей. Тебе жить надо, ты нужен народу.
— Льстец, — размягченно сказал Сталин. — Твоими устами столетнее вино пить. Давно ли мы юбилеи праздновали? — Он прикрыл глаза, на секунду задумался и продекламировал:
Вспять вражьи силы бросились.
Вновь блещет небо чистое,
Доблесть героя славили
Снежные горы, выстояв.
С ними мы пели радостно,
Твердо в победу веруя,
«Многие лета здравствует
Пусть наш защитник Берия».
Где ты нашел такого жополиза, Лаврентий?
— Зачем человека обижать? — улыбнулся Берия. — Гришашвили — хороший человек. Разве он только про Берию пишет? Вспомни, Коба, он на Сталинскую премию представлен. Неужели же за стихи обо мне?
Они посмеялись.
— Иди, — сказал Сталин. — Ты тоже хороший человек, Лаврентий, только не забывай: допустишь промах, я с тебя первого шкуру спущу.
Проводив Берию взглядом, Сталин встал из-за стола и подошел к окну. Сегодня оно было чистым от инея, и видно было неширокую кремлевскую улицу. По улице шел молодой мужчина в гражданской одежде. В обеих руках он, словно крестьянин кур, держал за лапы несколько мертвых ворон. Зрелище это наполнило Сталина уверенностью в завтрашнем дне.
Он вернулся за стол, вызвал Поскребышева и приказал:
— Рюмина из МГБ ко мне!
Совсем недавно Рюмин обратился к Сталину с доносом на Абакумова. В своем письме Рюмин писал, что среди врачей кремлевской больницы зреет заговор против руководства страны, а министр Абакумов препятствует раскрытию этого заговора, потому что сам имеет бонапартовские замашки. Сталин прекрасно знал, что письмо это было написано не самостоятельно, а под диктовку помощника Маленкова по фамилии Суханов. Доложили, что полковник оказался так глуп, что ему пришлось переписывать письмо около десяти раз, прежде чем оно обрело грамотный вид. Особого значения это не имело. Более того, письмо это оказалось как нельзя кстати, ибо позволяло одним ударом решить два тревожащих вождя вопроса — справиться с лепилами, которые постоянно сигнализировали вождю об ухудшении его здоровья, и на вполне достаточных основаниях избавиться от министра государственной безопасности и его наиболее одиозных помощников, а также тех лиц, кто был посвящен в операцию «Полынь», которая входила сейчас в заключительный этап на Урале.
Название это придумал Берия. Поначалу он предложил назвать операцию «Возмездие», но это название вождю не понравилось.
— Речь идет не о мести, Лаврентий, — строго сказал он. — Какое возмездие? Кто и перед кем провинился? Речь идет о превентивном ударе, а это совсем другая категория борьбы.
— Тогда «Полынь», — не раздумывая, предложил верный помощник.
— Кодовое имя, — понимающе кивнул вождь. — Пусть будет «Полынь». Библейских аналогий проводить не станем. Но и сам понимаешь, папок заводить тоже не будем, плодить лишние бумаги не стоит. Один придумал, другой воплотил в жизнь. После смерти на нас с тобой и так всех собак повесят. Жди еще, когда этот самый ветер истории разметет весь сор в стороны.
Сталин лукавил.
Козлом отпущения предстояло стать самому Лаврентию Павловичу. Берия и его помощники были в достаточной степени умны и исполнительны, но они играли самое большее в шашки. Сталин играл по шахматным правилам. Четырехходовка, которую он задумал, должна была избавить его от лишней головной боли. Вначале слон, которым он полагал Абакумова, сметает с доски пешки, затем коня снимают верные офицеры, сами офицеры становятся жертвами ферзя, и именно в тот момент, когда верный ферзь Берия полагает, что угрозы ему нет и противников на доске не осталось, незаметная пешка, которую вождь продвигал в аппарате МГБ, достигает последнего поля и начинает реально угрожать ферзю. Только напрасно эта пешка полагает, что она тоже доросла до ферзя. Пешка так и останется пешкой, ее пробивные возможности обусловлены тем, что за спиной у нее был король. А когда эта пешка станет ненужной, король ею без сожаления пожертвует. Однако цель будет достигнута. Возомнившие о себе лишние руководители уже не будут приниматься в расчет в дальнейшей игре, государственная тайна останется таковой на все времена, а пешки… Ну, кто о них, пешках, помнит? Сталин проводил эту комбинацию по привычке. Трудно было предугадать, какой вариант событий предпочтительней — тайный или гласный? И у того, и у другого были свои плюсы и свои минусы. Но вождь не стал заниматься расчетами, в том не было нужды. Тайный вариант имел главный плюс — он оставлял того, кто задумал операцию, в безвестности. Не то чтобы Сталин боялся, кого было бояться человеку, перед которым склонился мир? Но все-таки тревога в душе оставалась. А что, если спросят однажды: Сталин, Сталин, где брат человеческий? И что он ответит на этот простой вопрос? Библейским «Я не сторож брату своему?». Можно, конечно, и так, но поверят ли, если у случившегося события будет куча свидетелей?
Свидетели не нужны. Более того, они обычно опасны. Человечек, который приставлен к Берии, должен проследить, чтобы все оказалось выполнено в полном объеме. Потом этот человечек должен исчезнуть. И в этом случае надеяться не на кого. Есть вещи, которые приходится делать самому. Всегда окончание партии необходимо проводить без консультантов. Отпустив верного, но уже из-за того обреченного помощника, Сталин долго ходил по кабинету, прикидывая и размышляя. Вытанцовывалось неплохо.
Он не рассуждал, правильно поступает или нет. Однажды принятое решение он никогда не менял. Вождь не может менять решений, в противном случае он не слишком долго пробудет вождем.
Немного тревожило совсем иное.
Летом прошлого года по просьбе Сталина в Кремль привезли плутониевый заряд. Сталин с любопытством рассматривал небольшое никелированное полушарие, потом посмотрел на Курчатова.
— Муляж?
— Нет, товарищ Сталин, — отозвался тот. — Положите руку на заряд, и вы убедитесь в том, что он выделяет тепло.
Полушарие и в самом деле было теплым.
— Не опасно?
— Мы же все живы, — рассмеялся Курчатов, бросая взгляд на генералов и насторожившегося Берию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112