«Если бы с Баяном случилось что-нибудь непредвиденное, он упрятал бы меня в тюрьму. А теперь я стал для него Наркесжаном. Шитая белыми нитками «многомудрая» азиатская хитрость… А что здесь делает Капан? Какие дела могут быть у завлабораторией Института к академику-секретарю отделения? Очевидно, только личные… Если мой приятель дружит с моим врагом, то надо быть осторожнее с таким приятелем». Тягостное и неприятное чувство возникло у него. Оно рассеялось, когда он увидел президента. Аскар Джубанович подробно расспросил о здоровье, о семье, о поездке в Вену.
– Ну что, Наркес Алданазарович, – Аскар Джубанович с улыбкой взглянул на него. Большие карие глаза его мягко лучились светом, – поздравляю вас с открытием. Нелегко вы пришли к нему, знаю. Но вы сделали большое дело для науки, для народа…
– Мы сделали, Аскар Джубанович… – делая ударение на первом слове, улыбаясь, подчеркнул Наркес и взглянул на президента. Лицо его почему-то вдруг стало серьезным. – Я очень благодарен вам, Аскар Джубанович… И люди тоже не забудут вашей помощи мне…
– Помочь в нужном, настоящем деле – большая честь для каждого. Правда, не всегда это удается… – Аскар Джубанович снова улыбнулся. – В этот раз удалось…
Они еще поговорили о разных вещах, затем прошли в конференц-зал.
На расширенном заседании в конференц-зале Наркес рассказал о юбилейных торжествах Венского Университета, коротко сообщил об их церемониале и подробно остановился на заседаниях многочисленных секций. После выступления он ответил на все вопросы присутствующих. Затем выступили академики, давая оценку открытию формулы гениальности. О значении Великой теоремы Ферма для математики и о судьбе поисков ее решения математиками многих стран на протяжении четырех столетий кратко рассказал присутствующим Мурат Муканович Тажибаев. Среди многих ораторов выступил и Карим Мухамеджанович. Прилагая к имени Наркеса крайне высокие эпитеты, он изощрялся в словах любви и благодарности к «великому», как он сказал, «гению казахского и других народов». Наркес сидел, опустив голову и стыдясь взглянуть на Карима Мухамеджановича. Он чувствовал себя, как провинившийся школьник перед учителем. Мучение его усугублялось мыслью о том, что думают все присутствующие в зале, прекрасно знающие о многолетнем отношении Карима Мухамеджановича к нему, и о том, что они сейчас с любопытством смотрят на него, пытаясь определить по выражению его лица реакцию на слова Сартаева. Он боялся взглянуть в зал, чтобы не встретить чьей-нибудь неосторожной улыбки. Карима Мухамеджановича же подобные пустяки не смущали. Во время затянувшейся панегирической речи на толстом и слишком смуглом лице его не дрогнул ни один мускул. Было видно, что пожилой ученый не сегодня и не вчера привык к подобным удивительным метаморфозам и что совесть его столь же необыкновенно гибка и подвижна, как и спины некоторых людей при их встречах с начальством. Полностью пропев свою песню любви к Наркесу, он с достоинством сошел с трибуны. Только когда Карим Мухамеджанович кончил выступать, прошел между рядами и сел на свое место, Наркес незаметно для сидящих рядом облегченно вздохнул и, подняв голову, взглянул в зал.
В эти же дни Наркес побывал на приеме у первого руководителя республики. Как и во время предыдущих встреч, он подробно расспрашивал Алиманова о работе, о личной жизни, о нуждах и делах Института.
Потянулась вереница счастливых и по-особому значительных дней. Наркес получал письма, телеграммы от ученых, деятелей искусства, трудящихся. Продолжали поступать приветствия, отзывы и поздравления из-за рубежа. Крупнейшие газеты многих стран откликнулись на открытие Алиманова. Большинство из отзывов приводилось в союзной и республиканской печати.
«Алиманов, – это чудо века, – писала «Нью-Йорк Тайме». – Много еще чудес явится до конца века, но самым большим из них будет чудо Алиманова. Этот юноша настолько превосходит все величайшие умы нашего времени, что одиноко шагает далеко впереди всего человечества. Алиманов – гордость и слава мировой цивилизации, всего прогрессивного человечества».
«Алиманов – один из самых колоссальнейших умов, которые человечество когда-либо выдвигало из своей среды, – писала «Дейли уоркер». – Пройдут времена, забудутся имена всех мало-мальски известных ныне людей, забудутся имена многих великих людей нашего века, но гигантская фигура Алиманова с течением времени будет становиться все более и более грандиозной. Нет ни малейшего сомнения в том, что только последующие поколения сумеют понять и оценить во всем объеме все величие и мощь его научных идей. Для современников он так и останется одним из многих выдающихся ученых нашего времени. Потомки же скажут: «Алиманов – это гениальнейшая фигура всей современной цивилизации».
«Трудами по проблеме гениальности Алиманов внес гигантский вклад в мировую науку, в общечеловеческую культуру, – писала «Юманите». – Открытие же формулы гениальности, совершенное Алимановым, навсегда сохранит его приоритет за одним из величайших достижений естествознания.
В современной мировой науке, бесспорно, нет ни одной конгениальной Алиманову личности. Титаническая фигура Алиманова стоит особняком даже среди наиболее знаменитых людей нашего века. Этот непостижимый молодой человек, по мнению крупнейших мировых научных авторитетов, является таким же великим ученым, как и гиганты познания всех предшествующих цивилизаций».
«Алиманов, – писала «Мундо обреро» – есть явление в мире науки единственное, имеющее свое особое, ему одному данное назначение. Вся жизнь и открытия Алиманова – это самый великий подвиг, когда-либо совершенный человеком для человечества».
«Коррьере делла сера» писала:
«Несмотря на свой молодой возраст, Алиманов столь же большой ученый в ряду таких титанов человеческого познания, как Аристотель, Фараби, Кеплер, Ибн-Сина, Коперник, Ньютон, Эйнштейн».
Подобных отзывов было множество.
8
Когда улегся шквал поздравлений и приветствий со всех концов земли и изо всех уголков Родины, всевозможных заседаний, приемов и банкетов, Наркес стал готовиться к новой большой работе – монографии, посвященной открытию. Как и все самые большие гении, он был рожден не для парадных сторон жизни, не для радостных и счастливых отдельных ее моментов, а для изнурительного, ни с чем не соизмеримого грандиозного труда в познании мира. По приблизительным расчетам Наркеса, работа над монографией должна была занять немало времени, включая подготовительный период по сбору огромного количества материалов и их обработке. Сюда же должны были войти и результаты его многолетних экспериментов с приматами, от обнародования которых он воздержался в свое время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Ну что, Наркес Алданазарович, – Аскар Джубанович с улыбкой взглянул на него. Большие карие глаза его мягко лучились светом, – поздравляю вас с открытием. Нелегко вы пришли к нему, знаю. Но вы сделали большое дело для науки, для народа…
– Мы сделали, Аскар Джубанович… – делая ударение на первом слове, улыбаясь, подчеркнул Наркес и взглянул на президента. Лицо его почему-то вдруг стало серьезным. – Я очень благодарен вам, Аскар Джубанович… И люди тоже не забудут вашей помощи мне…
– Помочь в нужном, настоящем деле – большая честь для каждого. Правда, не всегда это удается… – Аскар Джубанович снова улыбнулся. – В этот раз удалось…
Они еще поговорили о разных вещах, затем прошли в конференц-зал.
На расширенном заседании в конференц-зале Наркес рассказал о юбилейных торжествах Венского Университета, коротко сообщил об их церемониале и подробно остановился на заседаниях многочисленных секций. После выступления он ответил на все вопросы присутствующих. Затем выступили академики, давая оценку открытию формулы гениальности. О значении Великой теоремы Ферма для математики и о судьбе поисков ее решения математиками многих стран на протяжении четырех столетий кратко рассказал присутствующим Мурат Муканович Тажибаев. Среди многих ораторов выступил и Карим Мухамеджанович. Прилагая к имени Наркеса крайне высокие эпитеты, он изощрялся в словах любви и благодарности к «великому», как он сказал, «гению казахского и других народов». Наркес сидел, опустив голову и стыдясь взглянуть на Карима Мухамеджановича. Он чувствовал себя, как провинившийся школьник перед учителем. Мучение его усугублялось мыслью о том, что думают все присутствующие в зале, прекрасно знающие о многолетнем отношении Карима Мухамеджановича к нему, и о том, что они сейчас с любопытством смотрят на него, пытаясь определить по выражению его лица реакцию на слова Сартаева. Он боялся взглянуть в зал, чтобы не встретить чьей-нибудь неосторожной улыбки. Карима Мухамеджановича же подобные пустяки не смущали. Во время затянувшейся панегирической речи на толстом и слишком смуглом лице его не дрогнул ни один мускул. Было видно, что пожилой ученый не сегодня и не вчера привык к подобным удивительным метаморфозам и что совесть его столь же необыкновенно гибка и подвижна, как и спины некоторых людей при их встречах с начальством. Полностью пропев свою песню любви к Наркесу, он с достоинством сошел с трибуны. Только когда Карим Мухамеджанович кончил выступать, прошел между рядами и сел на свое место, Наркес незаметно для сидящих рядом облегченно вздохнул и, подняв голову, взглянул в зал.
В эти же дни Наркес побывал на приеме у первого руководителя республики. Как и во время предыдущих встреч, он подробно расспрашивал Алиманова о работе, о личной жизни, о нуждах и делах Института.
Потянулась вереница счастливых и по-особому значительных дней. Наркес получал письма, телеграммы от ученых, деятелей искусства, трудящихся. Продолжали поступать приветствия, отзывы и поздравления из-за рубежа. Крупнейшие газеты многих стран откликнулись на открытие Алиманова. Большинство из отзывов приводилось в союзной и республиканской печати.
«Алиманов, – это чудо века, – писала «Нью-Йорк Тайме». – Много еще чудес явится до конца века, но самым большим из них будет чудо Алиманова. Этот юноша настолько превосходит все величайшие умы нашего времени, что одиноко шагает далеко впереди всего человечества. Алиманов – гордость и слава мировой цивилизации, всего прогрессивного человечества».
«Алиманов – один из самых колоссальнейших умов, которые человечество когда-либо выдвигало из своей среды, – писала «Дейли уоркер». – Пройдут времена, забудутся имена всех мало-мальски известных ныне людей, забудутся имена многих великих людей нашего века, но гигантская фигура Алиманова с течением времени будет становиться все более и более грандиозной. Нет ни малейшего сомнения в том, что только последующие поколения сумеют понять и оценить во всем объеме все величие и мощь его научных идей. Для современников он так и останется одним из многих выдающихся ученых нашего времени. Потомки же скажут: «Алиманов – это гениальнейшая фигура всей современной цивилизации».
«Трудами по проблеме гениальности Алиманов внес гигантский вклад в мировую науку, в общечеловеческую культуру, – писала «Юманите». – Открытие же формулы гениальности, совершенное Алимановым, навсегда сохранит его приоритет за одним из величайших достижений естествознания.
В современной мировой науке, бесспорно, нет ни одной конгениальной Алиманову личности. Титаническая фигура Алиманова стоит особняком даже среди наиболее знаменитых людей нашего века. Этот непостижимый молодой человек, по мнению крупнейших мировых научных авторитетов, является таким же великим ученым, как и гиганты познания всех предшествующих цивилизаций».
«Алиманов, – писала «Мундо обреро» – есть явление в мире науки единственное, имеющее свое особое, ему одному данное назначение. Вся жизнь и открытия Алиманова – это самый великий подвиг, когда-либо совершенный человеком для человечества».
«Коррьере делла сера» писала:
«Несмотря на свой молодой возраст, Алиманов столь же большой ученый в ряду таких титанов человеческого познания, как Аристотель, Фараби, Кеплер, Ибн-Сина, Коперник, Ньютон, Эйнштейн».
Подобных отзывов было множество.
8
Когда улегся шквал поздравлений и приветствий со всех концов земли и изо всех уголков Родины, всевозможных заседаний, приемов и банкетов, Наркес стал готовиться к новой большой работе – монографии, посвященной открытию. Как и все самые большие гении, он был рожден не для парадных сторон жизни, не для радостных и счастливых отдельных ее моментов, а для изнурительного, ни с чем не соизмеримого грандиозного труда в познании мира. По приблизительным расчетам Наркеса, работа над монографией должна была занять немало времени, включая подготовительный период по сбору огромного количества материалов и их обработке. Сюда же должны были войти и результаты его многолетних экспериментов с приматами, от обнародования которых он воздержался в свое время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80