Я почувствовал, что невольно начинаю потеть, и как всегда — в самую неподходящую минуту. Я вытащил из кармана мятый носовой платок и торопливо, проклиная внутренне себя за эту торопливость, стал промокать лоб.
— Ссышь? — сощурился он. — Ссышь, докторишка?
— Жарко здесь у меня. Раньше времени отопительный сезон у нас начали, — криво улыбаясь, пролепетал я, ненавидя себя за страх, который испытывал при виде него.
Он криво усмехнулся. Закинул ногу за ногу, обнажив между брючиной и коротким носком белую волосатую ножищу.
— А когда сыпал ей наркоту в колу, не ссал, Пухлый? — спросил он, не сводя с меня пристального взгляда и по-прежнему глумливо ухмыляясь.
— Пьяные же мы были…все пьяные…
— Пьяные!.. С пьяных, друг Пухлый, спрос построже бывает, чем с трезвых. Уголовный Кодекс на ночь почаще читай… Что делать будем? — он задал мне этот дурацкий вопрос уже в третий раз и, не дожидаясь от меня ответа, сам же и сказал:
— Вот что. Я только что разговаривал с Игорем. Теперь ты должен будешь пойти к ней.
Я почувствовал, как льдистый холод побежал по загривку, по шее, в животе сразу неприятно забурчало и я даже привстал со своего уютного мягкого кресла.
— Я?!
— Ты, ты… Не бойся, Пухлый. Мы с Игорем будем на подстраховке. Возле ее квартиры. Если что случится — мы всегда рядом.
— Как это — случится? Что это еще должно случиться? — спросил я и чувствуя, что нервы мои не выдерживают и голос срывается на омерзительный визг, крикнул:
— Я? Почему это именно я? Почему?!
— А потому что сорок тысяч поросят и все на ниточках висят! — заржал он в голос. — Ты, ты, докторишка. Мы с Игорешей тогда все же больше твоего отличились, согласись. С нами она разговаривать не будет. А у тебя в тот вечер от страха и не стоял, по-моему.
— Что?!
— То, что слышал, Пухлый. Ты ей быстренько сунул и тут же вытащил. Как кролик Роджер. Я же рядом стоял, все видел. От волнения небось, и кончить забыл, а?.. Ладно, ладно, не заводись, я пошутил, — добавил он снисходительно, обратив наконец внимание на выражение моего лица. — Так что есть шанс, что твое… Так сказать, твое мощное присутствие в нашей групповой постельке она тогда даже и не заметила.
— Да я… Да я тебе… — начал было я.
— Заткнись. Идти надо тебе. Так риска меньше.
— Ну, так пошли все втроем, — глупо, понимая — ох, как глупо, — все же ляпнул я. — Так еще риску меньше.
— Пойдешь ты один, — ледяным тоном выговорил он и я сразу понял, что противоречить ему бессмысленно и даже опасно. — Сегодня вечером. Встречаемся у меня в мастерской ровно в семь. Свою тачку из ремонта уже забрал?
— Нет еще, не успел. Когда? — я постарался небрежно пожать плечами.
— Значит, поедем на Игорехиной. Все понял?
— Все, — ответил я после паузы.
— Ну, вот и замечательно, — с непонятным для меня удовлетворением сказал он. Смачно сплюнул на окурок, окурок зашипел. Саша запихнул его в бумажный фунтик-пепельницу, а кулек смял и ловким броском, не вставая, зашвырнул в стоящую в дальнем углу кабинета мусорную корзину.
— Значит, в семь у меня.
И, не прощаясь, исчез за дверью. Я послушал, как затихли в коридоре его шаги и прошипел, с отчаянной злобой прошипел, выставив в сторону двери кукиш:
— Вона! Видал? Хрен тебе!.. Нашли дурака…
Я вытащил из-под папки свое заявление и выскочил из кабинета, чуть не опрокинув кресло.
* * *
Шеф, в крахмальном халате и маленькой, сияющей белизной шапочке, лихо сидящей на лысине, наконец-то дочитал мое заявление. Положил заявление перед собой на зеленое сукно стола и снял старомодные очки. Я переминался с ноги на ногу, стоя перед стариком и незаметно вытирал за спиной вспотевшие ладони уже совсем влажным носовым платком. Я всегда сильно потею, когда волнуюсь и не вижу в этом ничего странного. Нормальная физиологическая реакция, которая почему-то часто вызывает насмешки у моих приятелей.
— А когда вы должны выйти пойти в отпуск по графику, Виктор Эммануилыч? — поинтересовался старик.
Я улыбнулся — стараясь, чтобы улыбка вышла одновременно и жалобная, и трогательная, и несчастная… Я старался, как гладиатор на арене, изо всех сил, потому что от этого в буквальном смысле зависела вся моя жизнь.
— Ха, по графику! — с пафосом воскликнул я. — В мае еще должен был уйти, в мае. Но вы ведь помните, Сан Саныч, что у нас творилось весной и летом…
— Да-да, конечно помню… Бедлам-с был, коллега, форменный бедлам-с…
Старик пожевал седую щеточку усов. Окинул меня добродушным взглядом.
— А вы неважно выглядите, Виктор Эммануилыч, неважно…
— Что есть — то есть, Сан Саныч, — развел я руками.
— А поедете куда?
— К старикам своим хочу нагрянуть, в деревню. Под Витебск. За границу, так сказать.
— За границу, хе-хе… — Он ухмыльнулся. — Так ведь у нас теперь вроде как с белоруссами союз… Машину-то вам починили?
— К счастью, да, Сан Саныч. Вчера забрал.
— Ну, что с вами поделаешь… Да и видок у вас, Виктор Эммануилыч, прямо скажу…
— Краше в гроб кладут, — поддакнул я.
Старик вытащил из подставки ручку. Вечное перо зависло, словно принюхиваясь, куда клюнуть, над листком, исписанным моим корявым почерком. И не клюнуло. Шеф нахмурился и бросил на меня острый взгляд.
— Но! — Поднял назидательно сухонький пальчик. — На две недели не могу. Никак не могу, милейший Виктор Эммануилыч. Все понимаю, вижу все — и не могу. Людей катастрофически не хватает. Не могу.
— Но, Сан Саныч!.. — только и смог выдавить я.
— Десять дней, — строго сказал он. — Извините, коллега — но это максимум.
Я кивнул с обреченным видом, изо всех сил стараясь скрыть шальную радость.
— Жа-аль, — протянул я. — Ну, что ж поделаешь. Десять, так десять.
И вечное перо вывело на бумаге, дарующей мне жизнь, витиеватую, с росчерками и завитушками подпись.
* * *
Я, изо всех сил стараясь сдерживаться, чтобы не рвануть бегом, не торопясь спустился по ступеням на первый этаж нашей богадельни, на ходу доставая из кармана ключи от машины.
— Уже домой, Виктор Эммануилыч? А что так рано? Никак приболели, а?
За загончиком привстал с табурета наш бессменный гардеробщик и вахтер дядя Коля, заранее протягивая мой плащ.
— Ох, и не говори, дядя Коля! — я старательно изобразил на физиономии подобающую случаю мину. — Всего ломает. Грипп, наверное, начинается.
— Ну, лечитесь, лечитесь, Виктор Эммануилович. Работа — она не волк, никуда не убежит.
Я толкнул тяжелую вращающуюся дверь и очутился под моросящим дождем — на свободе!
Сзади, теперь уже в бесконечно далеком прошлом остался мой проклятый наркологический диспансер, бывший государственный, а ныне уж какой год весьма удачно вплывающий в капитализм частной клиникой на правах общества с ограниченной ответственностью (без меня вплывающий на десять дней, любезные, пока что без меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Ссышь? — сощурился он. — Ссышь, докторишка?
— Жарко здесь у меня. Раньше времени отопительный сезон у нас начали, — криво улыбаясь, пролепетал я, ненавидя себя за страх, который испытывал при виде него.
Он криво усмехнулся. Закинул ногу за ногу, обнажив между брючиной и коротким носком белую волосатую ножищу.
— А когда сыпал ей наркоту в колу, не ссал, Пухлый? — спросил он, не сводя с меня пристального взгляда и по-прежнему глумливо ухмыляясь.
— Пьяные же мы были…все пьяные…
— Пьяные!.. С пьяных, друг Пухлый, спрос построже бывает, чем с трезвых. Уголовный Кодекс на ночь почаще читай… Что делать будем? — он задал мне этот дурацкий вопрос уже в третий раз и, не дожидаясь от меня ответа, сам же и сказал:
— Вот что. Я только что разговаривал с Игорем. Теперь ты должен будешь пойти к ней.
Я почувствовал, как льдистый холод побежал по загривку, по шее, в животе сразу неприятно забурчало и я даже привстал со своего уютного мягкого кресла.
— Я?!
— Ты, ты… Не бойся, Пухлый. Мы с Игорем будем на подстраховке. Возле ее квартиры. Если что случится — мы всегда рядом.
— Как это — случится? Что это еще должно случиться? — спросил я и чувствуя, что нервы мои не выдерживают и голос срывается на омерзительный визг, крикнул:
— Я? Почему это именно я? Почему?!
— А потому что сорок тысяч поросят и все на ниточках висят! — заржал он в голос. — Ты, ты, докторишка. Мы с Игорешей тогда все же больше твоего отличились, согласись. С нами она разговаривать не будет. А у тебя в тот вечер от страха и не стоял, по-моему.
— Что?!
— То, что слышал, Пухлый. Ты ей быстренько сунул и тут же вытащил. Как кролик Роджер. Я же рядом стоял, все видел. От волнения небось, и кончить забыл, а?.. Ладно, ладно, не заводись, я пошутил, — добавил он снисходительно, обратив наконец внимание на выражение моего лица. — Так что есть шанс, что твое… Так сказать, твое мощное присутствие в нашей групповой постельке она тогда даже и не заметила.
— Да я… Да я тебе… — начал было я.
— Заткнись. Идти надо тебе. Так риска меньше.
— Ну, так пошли все втроем, — глупо, понимая — ох, как глупо, — все же ляпнул я. — Так еще риску меньше.
— Пойдешь ты один, — ледяным тоном выговорил он и я сразу понял, что противоречить ему бессмысленно и даже опасно. — Сегодня вечером. Встречаемся у меня в мастерской ровно в семь. Свою тачку из ремонта уже забрал?
— Нет еще, не успел. Когда? — я постарался небрежно пожать плечами.
— Значит, поедем на Игорехиной. Все понял?
— Все, — ответил я после паузы.
— Ну, вот и замечательно, — с непонятным для меня удовлетворением сказал он. Смачно сплюнул на окурок, окурок зашипел. Саша запихнул его в бумажный фунтик-пепельницу, а кулек смял и ловким броском, не вставая, зашвырнул в стоящую в дальнем углу кабинета мусорную корзину.
— Значит, в семь у меня.
И, не прощаясь, исчез за дверью. Я послушал, как затихли в коридоре его шаги и прошипел, с отчаянной злобой прошипел, выставив в сторону двери кукиш:
— Вона! Видал? Хрен тебе!.. Нашли дурака…
Я вытащил из-под папки свое заявление и выскочил из кабинета, чуть не опрокинув кресло.
* * *
Шеф, в крахмальном халате и маленькой, сияющей белизной шапочке, лихо сидящей на лысине, наконец-то дочитал мое заявление. Положил заявление перед собой на зеленое сукно стола и снял старомодные очки. Я переминался с ноги на ногу, стоя перед стариком и незаметно вытирал за спиной вспотевшие ладони уже совсем влажным носовым платком. Я всегда сильно потею, когда волнуюсь и не вижу в этом ничего странного. Нормальная физиологическая реакция, которая почему-то часто вызывает насмешки у моих приятелей.
— А когда вы должны выйти пойти в отпуск по графику, Виктор Эммануилыч? — поинтересовался старик.
Я улыбнулся — стараясь, чтобы улыбка вышла одновременно и жалобная, и трогательная, и несчастная… Я старался, как гладиатор на арене, изо всех сил, потому что от этого в буквальном смысле зависела вся моя жизнь.
— Ха, по графику! — с пафосом воскликнул я. — В мае еще должен был уйти, в мае. Но вы ведь помните, Сан Саныч, что у нас творилось весной и летом…
— Да-да, конечно помню… Бедлам-с был, коллега, форменный бедлам-с…
Старик пожевал седую щеточку усов. Окинул меня добродушным взглядом.
— А вы неважно выглядите, Виктор Эммануилыч, неважно…
— Что есть — то есть, Сан Саныч, — развел я руками.
— А поедете куда?
— К старикам своим хочу нагрянуть, в деревню. Под Витебск. За границу, так сказать.
— За границу, хе-хе… — Он ухмыльнулся. — Так ведь у нас теперь вроде как с белоруссами союз… Машину-то вам починили?
— К счастью, да, Сан Саныч. Вчера забрал.
— Ну, что с вами поделаешь… Да и видок у вас, Виктор Эммануилыч, прямо скажу…
— Краше в гроб кладут, — поддакнул я.
Старик вытащил из подставки ручку. Вечное перо зависло, словно принюхиваясь, куда клюнуть, над листком, исписанным моим корявым почерком. И не клюнуло. Шеф нахмурился и бросил на меня острый взгляд.
— Но! — Поднял назидательно сухонький пальчик. — На две недели не могу. Никак не могу, милейший Виктор Эммануилыч. Все понимаю, вижу все — и не могу. Людей катастрофически не хватает. Не могу.
— Но, Сан Саныч!.. — только и смог выдавить я.
— Десять дней, — строго сказал он. — Извините, коллега — но это максимум.
Я кивнул с обреченным видом, изо всех сил стараясь скрыть шальную радость.
— Жа-аль, — протянул я. — Ну, что ж поделаешь. Десять, так десять.
И вечное перо вывело на бумаге, дарующей мне жизнь, витиеватую, с росчерками и завитушками подпись.
* * *
Я, изо всех сил стараясь сдерживаться, чтобы не рвануть бегом, не торопясь спустился по ступеням на первый этаж нашей богадельни, на ходу доставая из кармана ключи от машины.
— Уже домой, Виктор Эммануилыч? А что так рано? Никак приболели, а?
За загончиком привстал с табурета наш бессменный гардеробщик и вахтер дядя Коля, заранее протягивая мой плащ.
— Ох, и не говори, дядя Коля! — я старательно изобразил на физиономии подобающую случаю мину. — Всего ломает. Грипп, наверное, начинается.
— Ну, лечитесь, лечитесь, Виктор Эммануилович. Работа — она не волк, никуда не убежит.
Я толкнул тяжелую вращающуюся дверь и очутился под моросящим дождем — на свободе!
Сзади, теперь уже в бесконечно далеком прошлом остался мой проклятый наркологический диспансер, бывший государственный, а ныне уж какой год весьма удачно вплывающий в капитализм частной клиникой на правах общества с ограниченной ответственностью (без меня вплывающий на десять дней, любезные, пока что без меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65