– Большая? Письмо было совсем маленькое.
– Может быть, он еще что-то палил. У такого сорта проходимцев нередко имеется в запасе нечто, что им показывать отчаянно не хочется.
– Нет же. Постой! А вдруг это письмо вовсе и не сгорело? С чего мы взяли, что это был пепел пергамента?
– Раз записки не нашли, значит, она уничтожена.
– А теперь я верю – она цела.
– Блаженны верующие, моя радость.
– Тассельгорн мог спрятать письмо незадолго до смерти. Он ведь не знал, что умрет. Такая вещь могла пригодиться…
– Что ж, возможно. На его месте я бы просто зарыл эту штуку в землю. Допустим, мы начнем искать – сколько акров земли придется перерыть? На это уйдет вся твоя жизнь. Но тебе не отмерят этой жизни, Нора. В одиночку я еще рискнул бы помочь фон Фирхофу. Но тебе лучше не соваться в эти дела. Я решил – мы уезжаем.
– Нет!
– Тогда ты уезжаешь одна, а я остаюсь. До тех пор, пока можно – буду искать.
– Ты один ничего не найдешь.
– Хм. Не собирается ли благородная Алиенора взять в руки заступ?
– Я соберу своих людей. Тому, кто найдет письмо – свобода. Они будут очень внимательны, ты мне поверь.
Дайгал заколебался.
– Это может сработать. Но времени у нас мало. Я не верю, что бумаги Тассельгорна уцелели, но попробовать стоит. Сам поеду туда, буду осматривать каждый подозрительный предмет, ты поедешь тоже. Конечно, не копать землю, просто до границы оттуда совсем близко…
Телеги, груженные инструментами и провизией, землекопы, лошади, солдаты – все они спешно покинули бург Виттенштайн всего два дня спустя. Остались позади холмы, скрылся за вершинами деревьев шпиль «враждебного» замка Шарфенбергов.
Медленно приближались предгорья. Еще через два дня горизонт заслонила громада хребта Эстенмауэр – жемчужно-серый рисунок, выросший до размеров полумира. Караван не пошел к перевалу, лагерь разбили неподалеку от первых скал, на травяных полянах, поддеревьями, неподалеку от места событий, разыгравшихся в третий день новой луны.
Едва поставили шалаши и палатки, едва закурился летучий дымок костров – заступы немедленно вонзились в густо проросший корнями дерн. Цена находки казалась баснословной: свобода счастливцу, свобода его семье и, как всегда, – деньги. Люди едва ли не дрались за право первым начать раскопки. Зеленый бархат луга запачкали пятна обнаженной земли. Копали неглубоко – почву снимали едва на пол-локтя. Ни один предмет, имевший хоть ничтожный шанс оказаться искомым, не проходил незамеченным. Дайгалу несли давно потерянные сбитые подковы, бесформенные, истлевшие в земле обрывки невесть какого хлама, хрупкие косточки птиц и мелких зверюшек.
Альвис пытался руководить землекопами, потом, видя в глазах людей яростную, безумную надежду, махнул рукой. Теперь он лишь отвергал ненужные находки. Не то. Не то. Нет. Вилланы уходили, опустив голову и уронив руки. И копали-копали-копали снова. Куча пестрых обломков у входа в «командную» палатку быстро росла.
Энергия Алиеноры иссякла. Баронесса почти не выходила из шатра. «Что она там делает? – думал Дайгал, выбрасывая очередной образец хлама. – Плачет? Должно быть, молится святому Регинвальду». Альвис и сам с радостью молился бы, имей надежду, что это поможет делу. Тем, кто прикасается к талисманам демонов, стоит рассчитывать на благосклонность святых?
Шли дни. Люди копали. В довершение несчастий зарядили дожди, и зеленый бархат луга, таявший под ударами заступов, превращался в мешанину травы и жидкой грязи. Старик, чья лопата, едва прикоснувшись к дерну, ударила о твердый предмет, давно уже ни на что не надеялся. Узловатые пальцы в венах извлекли из мягкой глины металлический обломок – статуэтка? Нет, рукоять кинжала – то ли кошка, то ли рысь растянулась в броске. Глаз у фигурки не оказалось – должно быть, выкрошились когда-то вставленные камни. Пустые глазницы кошки забила мокрая земля. Старик повертел в руках сломанное оружие. Отнести это господам? Говорили, искать записку. Оставить фигурку себе, чтобы потом продать старьевщику? – старик с минуту поколебался, но от изображения веяло чем-то зловещим, и он заковылял в сторону дымящих под дождем костров.
Дайгал равнодушно взял находку. Вещица странная, но это явно не то, что они ищут. Он сполоснул фигурку в мутной лужице дождевой воды. На дне пустой глазницы пантеры все равно оставалось что-то. Точка? Пружинка? Дайгал вынул из ножен на поясе собственный кинжал и осторожно прижал ее концом лезвия. Раздался щелчок – открылось полое навершие рукояти. На ладони альвиса очутился сморщившийся клочок тонкой кожи.
– Алиенора!
Откинут полог палатки. Почтительно расступаются люди, чтобы пропустить свою баронессу.
– Вот она.
Обрывок слипся, и следует действовать осторожно. Вот так, еще немного…
Пергамент, найденный с таким трудом, лежит перед ними, полностью расправленный. Странный пергамент, такого не делают в Империи.
Ахнула Нора. Дайгал полуневнятно уронил старое непристойное проклятие на языке пещер.
– Ты получишь свою награду, старик. Ты опоздал, но ты ее получишь.
Надежды больше не было. Клочок кожи чист. Вернее, напротив – на нем грязные разводы полусмытой туши. Все, что оставила всепроникающая вода от письма Саргана.
Людвиг очнулся от окатившего его ледяного потока. Болели выбитые плечевые суставы. Палач сердито гремел в углу ведрами. Человек с грубоватым, открытым лицом, в латах императорского гвардейца, спорил с «замаскированным» инквизитором.
– Это противоречит данным мне указаниям…
– Какого диявола, любезный, – гвардеец брезгливо отодвинул сапог от бурого пятна на полу. – У меня приказ его величества – забрать преступника в крепость короны. До суда. Вот пергамент, вот печати. Спустите-ка этого типа вниз. Надеюсь, ваш пациент еще жив?
У инквизитора в маске задергался уголок тонкого, нервного рта.
– Но интересы дознания…
– Для вас, любезный, есть нечто превыше приказов императора?
– Разумеется, нет. Приказ императора превыше всего.
– Так поторапливайтесь.
Заскрипел блок дыбы, ноги Людвига коснулись скользкого пола, подкосились, и он упал. Офицер поморщился.
– Окатите его еще разок водой, он слишком грязный.
И оденьте.
Палач, одевая, вертел бессильного фон Фирхофа так и сяк, причиняя ему нестерпимую боль.
– Погодите, капитан. Обвиняемый должен подписать протокол признаний.
– Как хотите. По-моему, он не в состоянии писать.
«А ведь подписывать-то и нечего, – подумал Людвиг. – Лист-то почти чистый». Впервые за долгие недели он почувствовал настоящую радость.
Инквизитор все же попытался вложить перо в сведенные судорогой пальцы узника, вывихнутая рука фон Фирхофа дрожала, на пергаменте осталось несколько неразборчивых царапин и клякса, похожая на раздавленную муху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106