– Он не часть Департамента, а только предатель, инородный элемент. Жаль, не удалось до него добраться. Что мне остается теперь? Я полный неудачник, смертник и пустое место.
Председатель потер подбородок, густо поросший пегой щетиной.
– У меня тут сбивается компания друзей…
– Наподобие тех, из которых вы составили фиктивное правление «Эльдорадо»?
– Вот именно, бедные честные граждане, любители свободы, брошенные фанатиками пси-контроля в узилище, в это воистину мрачное место. Смерть моим друзьям не грозит, однако их осудили несправедливо и…
В этот миг в измученной душе Цилиана шевельнулась робкая надежда.
– Вы хотите устроить побег?
– Нет. Это невозможно – сайберы, пси-контроль и обученная охрана. Тройное кольцо. Я совсем о другом. Мои люди могли бы подать апелляцию, но плохо знают законы.
Надежда исчезла без следа.
– При чем здесь я? – Разочарование поглотило Цилиана, Председатель выглядел еще более сумасшедшим, чем в прошлые дни, в Порт-Калинусе.
– Мастер Цилиан, как офицер Департамента Обзора, вы в известной мере юрист, хорошо знаете Кодекс и Уложения.
– Да, это правда, знаю. Ну и что из того? Мне на суде не дали сказать ни слова, попросту заткнули рот.
– Пусть так, но помогите хотя бы им.
– Помочь бродягам и нигилистам писать прошения, когда меня самого вот-вот повесят? Да вы свихнулись. Может быть, я попробую что-то сделать для себя, надежда умирает последней.
– Вам уже ничто не поможет, – безжалостно отрезал Председатель. – Обречен тот, кто сделался личным врагом Цертуса. Окажите помощь хотя бы несчастным людям, ведь их плачевное положение тоже в известной мере его рук дело. Вмешайтесь! Только так вы сможете отомстить Мастеру Миража. Если хоть кто-то выйдет из мемфисского накопителя, это разрушит часть творения Цертуса…
Тэн Цилиан отвернулся от Председателя.
– Я вряд ли выберу такой странный способ скоротать последние часы перед смертью…
– Вы только согласитесь, и эти славные люди с радостью опишут вам правдивые подробности своих судебных дел.
– Они с готовностью наговорят мне вранья.
– О нет! Тут, в заточении с нами, находится настоящий псионик, он удивительным образом отличает ложь от истины.
Цилиан поневоле задумался. «Я никогда не верил в милосердие, я разочаровался в справедливости, верность принципам оказалась бесполезной игрушкой, клятвы и декларации пустым звуком. В сущности, мне плевать, что станет с этой толпой перепуганных, опустившихся полулюдей. Но мне самому очень страшно, и безумие стоит за моим плечом. Если я займусь маранием бумаги и какой-никакой работой, может быть, ужас отступит на несколько часов и потом мне будет не так больно».
– Ладно, согласен. Сколько в камере народу?
– Двадцать восемь друзей Разума. В накопителе около полутора тысяч гонимых – к сожалению, он переполнен. Сначала выслушайте тех, кто сидит с нами, остальные будут говорить на расстоянии, при помощи умного мозга нашего доброго товарища – псионика.
«Саблезубый енот тебе добрый товарищ», – решил про себя Тэн, когда уже знакомый сенс-грубиян, высокий, истощенный парень с горящим взглядом выступил вперед.
– Ты готов слушать, наблюдатель? А то смотри у меня…
– Да, я готов. Но не воображай, что я испугался тебя, мутанта.
– Тогда начинайте свои сказки, ребята. По очереди. И не пробуйте у меня врать – время дорого. Кто вздумает зря трепаться – увидит страшный мультик на ночь.
Так прошло пятнадцать часов. Цилиан слушал, цепенеющим от ужаса разумом цепляясь за сомнительные подробности чужих дел и полузабытые статьи уложений. Страх отступал на время, и Тэн писал, писал, писал огрызком карандаша на желтоватых листах дешевой пластикобумаги, стертые карандаши ему методично точил невозмутимый Председатель. Когда у Цилиана онемела рука, бродяга сменил его и стал сам писать под диктовку. Высокий сенс работал «детектором истины», он садился напротив каждого просителя, сжимал в тонких пальцах их ладони, по высокому лбу мутанта медленно катились капли пота. Когда постояльцы камеры договорили свои истории, сенс подошел к решетке двери и прижался к ней смятым от усталости серым лицом, одновременно, сквозь расстояние, стены и холодное железо ловя сотни мысленных посланий от запертых по соседству людей.
«Проклятый грубиян-мутант работает на износ. Он скоро умрет. Его нервы сейчас догорают, словно фитиль свечи, такое чудо превышает силы даже гениального псионика».
Тэн впервые за последние часы почувствовал, как отступают его ужас и его собственная ненависть.
Кипа исписанных документов постепенно росла. «Все равно мой труд сгорит в тюремном дворе, будет чадить где-нибудь в мусорном баке, среди хлама, вместе с сальными пакетами из-под завтрака судьи, обрывками тряпок и использованной охранниками гигиенической бумагой». Цилиан поймал себя на горьком разочаровании, но оно тут же погасло, вытесненное одним стремлением – успеть побольше, а там будь что будет, и пусть судьба решит остальное.
И это был последний бой Цертуса с упрямым Цилианом.
Под утро за ним явились. Бывший инспектор опять брел по грязному полу, под ядовитым светом желтых ламп, в длинном коридоре, стенами которому служили решетки камер и переплетения просунутых между ними рук.
Эти руки тянулись вслед Цилиану, пытались дотронуться, провожали. Гул голосов заглушал грохот сапог. Крики отверженных неистово и беспорядочно метались под сводами, наподобие эха воплей душ, взятых Оркусом.
– А-ва!
– …а-а-а!
«Они кричат это мне. Все вместе кричат одно и то же слово. Но что они кричат?»
Тэн шел очень медленно, с усилием передвигая непослушные ноги, звуки доносились до него, словно сквозь толстый слой рыхлой ваты. Ненавистный страх вернулся на мягких лапах, но он медлил, как бы оставаясь за спиной, и не решался дотронуться до самого Цилиана.
Так они и дошли до порога – оба вместе, страх и Цилиан. Крики узников слились в один отчаянный вопль. Цепенеющим разумом Тэн наконец-то разобрал смазанные слова и со смесью боли и восторга понял – это было торжественное признание и запоздалая награда. «Как странно, эти люди почему-то кричат… „Слава!..“ Они кричат это мне, они провожают меня…»
За это пронзительное воспоминание он цеплялся до самого конца – покуда ему не связали руки и не накинули на шею петлю, а люк распахнулся под его ногами.
* * *
Тюк с перепиской уходил в Порт-Калинус тем же днем – он был довольно большой, но цензором при тюрьме работал автономный канцелярский сайбер, возможности которого далеко превышали выносливость Тэна Цилиана. Цертус не вмешался, оставаясь в неведении: орудуя в Системе, он выучился искренне презирать забавный анахронизм бумажной почты.
– Давно не видел подобной штуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Председатель потер подбородок, густо поросший пегой щетиной.
– У меня тут сбивается компания друзей…
– Наподобие тех, из которых вы составили фиктивное правление «Эльдорадо»?
– Вот именно, бедные честные граждане, любители свободы, брошенные фанатиками пси-контроля в узилище, в это воистину мрачное место. Смерть моим друзьям не грозит, однако их осудили несправедливо и…
В этот миг в измученной душе Цилиана шевельнулась робкая надежда.
– Вы хотите устроить побег?
– Нет. Это невозможно – сайберы, пси-контроль и обученная охрана. Тройное кольцо. Я совсем о другом. Мои люди могли бы подать апелляцию, но плохо знают законы.
Надежда исчезла без следа.
– При чем здесь я? – Разочарование поглотило Цилиана, Председатель выглядел еще более сумасшедшим, чем в прошлые дни, в Порт-Калинусе.
– Мастер Цилиан, как офицер Департамента Обзора, вы в известной мере юрист, хорошо знаете Кодекс и Уложения.
– Да, это правда, знаю. Ну и что из того? Мне на суде не дали сказать ни слова, попросту заткнули рот.
– Пусть так, но помогите хотя бы им.
– Помочь бродягам и нигилистам писать прошения, когда меня самого вот-вот повесят? Да вы свихнулись. Может быть, я попробую что-то сделать для себя, надежда умирает последней.
– Вам уже ничто не поможет, – безжалостно отрезал Председатель. – Обречен тот, кто сделался личным врагом Цертуса. Окажите помощь хотя бы несчастным людям, ведь их плачевное положение тоже в известной мере его рук дело. Вмешайтесь! Только так вы сможете отомстить Мастеру Миража. Если хоть кто-то выйдет из мемфисского накопителя, это разрушит часть творения Цертуса…
Тэн Цилиан отвернулся от Председателя.
– Я вряд ли выберу такой странный способ скоротать последние часы перед смертью…
– Вы только согласитесь, и эти славные люди с радостью опишут вам правдивые подробности своих судебных дел.
– Они с готовностью наговорят мне вранья.
– О нет! Тут, в заточении с нами, находится настоящий псионик, он удивительным образом отличает ложь от истины.
Цилиан поневоле задумался. «Я никогда не верил в милосердие, я разочаровался в справедливости, верность принципам оказалась бесполезной игрушкой, клятвы и декларации пустым звуком. В сущности, мне плевать, что станет с этой толпой перепуганных, опустившихся полулюдей. Но мне самому очень страшно, и безумие стоит за моим плечом. Если я займусь маранием бумаги и какой-никакой работой, может быть, ужас отступит на несколько часов и потом мне будет не так больно».
– Ладно, согласен. Сколько в камере народу?
– Двадцать восемь друзей Разума. В накопителе около полутора тысяч гонимых – к сожалению, он переполнен. Сначала выслушайте тех, кто сидит с нами, остальные будут говорить на расстоянии, при помощи умного мозга нашего доброго товарища – псионика.
«Саблезубый енот тебе добрый товарищ», – решил про себя Тэн, когда уже знакомый сенс-грубиян, высокий, истощенный парень с горящим взглядом выступил вперед.
– Ты готов слушать, наблюдатель? А то смотри у меня…
– Да, я готов. Но не воображай, что я испугался тебя, мутанта.
– Тогда начинайте свои сказки, ребята. По очереди. И не пробуйте у меня врать – время дорого. Кто вздумает зря трепаться – увидит страшный мультик на ночь.
Так прошло пятнадцать часов. Цилиан слушал, цепенеющим от ужаса разумом цепляясь за сомнительные подробности чужих дел и полузабытые статьи уложений. Страх отступал на время, и Тэн писал, писал, писал огрызком карандаша на желтоватых листах дешевой пластикобумаги, стертые карандаши ему методично точил невозмутимый Председатель. Когда у Цилиана онемела рука, бродяга сменил его и стал сам писать под диктовку. Высокий сенс работал «детектором истины», он садился напротив каждого просителя, сжимал в тонких пальцах их ладони, по высокому лбу мутанта медленно катились капли пота. Когда постояльцы камеры договорили свои истории, сенс подошел к решетке двери и прижался к ней смятым от усталости серым лицом, одновременно, сквозь расстояние, стены и холодное железо ловя сотни мысленных посланий от запертых по соседству людей.
«Проклятый грубиян-мутант работает на износ. Он скоро умрет. Его нервы сейчас догорают, словно фитиль свечи, такое чудо превышает силы даже гениального псионика».
Тэн впервые за последние часы почувствовал, как отступают его ужас и его собственная ненависть.
Кипа исписанных документов постепенно росла. «Все равно мой труд сгорит в тюремном дворе, будет чадить где-нибудь в мусорном баке, среди хлама, вместе с сальными пакетами из-под завтрака судьи, обрывками тряпок и использованной охранниками гигиенической бумагой». Цилиан поймал себя на горьком разочаровании, но оно тут же погасло, вытесненное одним стремлением – успеть побольше, а там будь что будет, и пусть судьба решит остальное.
И это был последний бой Цертуса с упрямым Цилианом.
Под утро за ним явились. Бывший инспектор опять брел по грязному полу, под ядовитым светом желтых ламп, в длинном коридоре, стенами которому служили решетки камер и переплетения просунутых между ними рук.
Эти руки тянулись вслед Цилиану, пытались дотронуться, провожали. Гул голосов заглушал грохот сапог. Крики отверженных неистово и беспорядочно метались под сводами, наподобие эха воплей душ, взятых Оркусом.
– А-ва!
– …а-а-а!
«Они кричат это мне. Все вместе кричат одно и то же слово. Но что они кричат?»
Тэн шел очень медленно, с усилием передвигая непослушные ноги, звуки доносились до него, словно сквозь толстый слой рыхлой ваты. Ненавистный страх вернулся на мягких лапах, но он медлил, как бы оставаясь за спиной, и не решался дотронуться до самого Цилиана.
Так они и дошли до порога – оба вместе, страх и Цилиан. Крики узников слились в один отчаянный вопль. Цепенеющим разумом Тэн наконец-то разобрал смазанные слова и со смесью боли и восторга понял – это было торжественное признание и запоздалая награда. «Как странно, эти люди почему-то кричат… „Слава!..“ Они кричат это мне, они провожают меня…»
За это пронзительное воспоминание он цеплялся до самого конца – покуда ему не связали руки и не накинули на шею петлю, а люк распахнулся под его ногами.
* * *
Тюк с перепиской уходил в Порт-Калинус тем же днем – он был довольно большой, но цензором при тюрьме работал автономный канцелярский сайбер, возможности которого далеко превышали выносливость Тэна Цилиана. Цертус не вмешался, оставаясь в неведении: орудуя в Системе, он выучился искренне презирать забавный анахронизм бумажной почты.
– Давно не видел подобной штуки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144