Впрочем, упрямо внушал он себе, это ничего не значит. А если все-таки кое-что значит? Вопрос возникал вновь и вновь, гвоздем засев в его сознании.
Но черт ее побери, он не позволит делать из себя дурака. Использует для безопасности Клаудии Бьюмонт все свои возможности, а потом навсегда забудет ее.
– Да и особых стараний, по правде говоря, я не замечаю, – усмехнувшись, добавил он.
Она взглянула на него чуть испуганно, но что-то в выражении его лица успокоило ее, так что она даже негромко рассмеялась, и звук ее смеха показался ему волшебной музыкой.
Все это притворство, конечно, но рука ее так уютно чувствовала себя в его руке, что она, как бы в развитие сценического действа, склонила голову к его плечу, и такими воркующими голубками они и удалились из поля зрения Джима и рабочих сцены, продолжая ими оставаться весь путь до ее артистической уборной, чтобы все встречные и поперечные видели их влюбленность. Мак, как видно, с трудом переносил это испытание, и улыбка его была весьма натужна. Но пусть помучается, ведь это, в конце концов, его идея.
– Ох, боже мой! – воскликнула она, как только увидела пачку газет, веерообразно расположенных кем-то на столе для сценической одежды. Ее рука тотчас выпорхнула из его ладони, и она бросилась просматривать газеты.
Мак, утратив маленькую, нежную руку, почувствовал какое-то внутреннее опустошение, но все же кое-как умудрился не подать виду, не бросился вслед за ней, а заставил себя деловито исследовать помещение, полностью сконцентрировавшись на работе. Комната не имела окон, а потому была защищена от внешнего мира. Он открыл дверь ванной, заглянул внутрь и не обнаружил ничего интересного, кроме мягко шелестящего вентилятора. Сквозь этот вентилятор, вделанный в стену, никак было не пробраться. Значит, тот, кто испортил ее костюм, мог проникнуть сюда только через дверь из коридора. Это еще более укрепило его в уверенности, что гнусное посягательство на сценический костюм произвел кто-то из своих. Из тех, что работают в театре.
И если этот кто-то и оставил здесь следы своего пребывания, со времени субботнего вечера тут все уже вымели и вычистили. На поверхности столов и стульев ни пылинки, пол обработан пылесосом; чашечки из-под грима промыты, вытерты и стояли в рядок возле аккуратно сложенных коробок с гримом, ожидая, когда хозяйка возьмется за них, чтобы воплотиться в образ своей героини. Вообще здесь не пахло и намеком на беспорядок, какой казался бы вполне естественным в артистической уборной. Кто-то, видно, присматривал за тем, чтобы все здесь сияло чистотой, кто-то заботился о ней и делал это ежедневно, будто выказывая свою любовь и преданность. И впервые он ясно осознал, что она действительно не последняя фигура в театре, не какая-то второсортная девушка из массовки, а прима, что она талантлива, что ее имя заставляет людей раскошеливаться, значит, от нее и в самом деле зависит благоденствие театра. И что, как ни крути, а она звезда, настоящая звезда.
– Клаудия…
– Боюсь, что все гораздо хуже, чем я ожидала, – проговорила она, поворачиваясь к нему.
В руке ее покачивались листки бульварной прессы, и она была так серьезна, что он почувствовал себя полным идиотом, позволившим себе предаться дурацким размышлениям, когда существует нечто, на что он даже не обратил внимания. Он с трудом справился с собой, заставив себя сосредоточиться на том, о чем она говорила.
– Хуже? – переспросил он. – Что может быть хуже?
– Вот, смотрите, – сказала она, протягивая ему газетный лист с крупным заголовком: ЗВЕЗДА УПАЛА С НЕБА В ОБЪЯТИЯ ГЕРОЯ-ПАРАШЮТИСТА.
Прочитав это, Мак застонал, как от зубной боли.
– Да вы, оказывается, герой, Мак? – Голос ее прозвучал довольно ехидно. – Я, конечно, не героиня, но прыгала-то с самолета я, а не вы.
– Так чему вы больше верите – собственным ощущениям или газетным заголовкам? Мне казалось, что вы знаете цену всем этим репортерским штучкам.
– Я-то знаю, – махнув рукой, ответила она. – Но не уверена, что знают все те, кто прочитал сегодня новости. Разве не имеет значения, что они подумают и что скажут? Ведь это их каждодневная пища – истории про известных людей. И они, наивные, всему верят.
Мак, неведомо почему, почувствовал себя виноватым, приблизился к ней и, предложив свою руку, нежно, но твердо увлек ее к банкетке, обитой бархатом, чтобы хоть немного отвлечь от неприятностей.
– Я думаю, – неторопливо проговорил он, – что, если что-нибудь повторять достаточно часто, это обретает определенный мифический смысл.
– Мак, ваши изречения стоит записывать, честное слово, – смеясь, сказала она. – А вообще вы правы, но все зависит от качества мысли, которую будут повторять.
Смех, приподняв уголки ее губ, образовал маленькие морщинки вокруг глаз и явил ее подлинный характер, самую суть этого характера, так что он вдруг увидел в ней не просто актрису, работающую на публику, а живую, теплую, полную жизни женщину. Он неожиданно понял, что заблуждался относительно нее. Судил о ней по газетным сплетням и по собственным, порой превратным, представлениям о людях искусства. Из своего мнения о ней он не делал секрета и только сейчас осознал, что лишь скользил по поверхности явления, называемого Клаудией Бьюмонт, исходя из той части ее натуры, которую видел перед глазами и которую она отважно выставляла перед телекамерами, легкомысленно, на его взгляд, флиртуя с огромной зрительской аудиторией. Вот и получилось, что он знал о ней лишь то, что она позволяла знать публике. Нет, Клаудия Бьюмонт представляла из себя нечто большее, гораздо большее, и его вдруг охватило желание узнать эту женщину лучше, составить о ней полное представление, а не ограничиваться теми фрагментами личности, которые она бросала публике. То, что он до сих пор считал женскими причудами и капризами, увиделось ему вдругом свете. Она просто защищает свой внутренний мир, защищает его от людей, чуждых ей по духу и просто не понимающих ее. И он сам, похоже, относился именно к этой категории людей. Нет, она не кокетничала. Она всерьез защищала от него свой мир.
– Полагаю, – продолжала она, – в этой истории мифом окажетесь вы, и в каком-то смысле вы это заслужили. Герой парашютного дела. – Искоса взглянув на него, она добавила: – Надеюсь, вы сумеете использовать это в своих интересах.
– С какой стати? Зачем говорить такие вещи? – Мак с трудом подбирал слова.
– Я просто предупредила. Боюсь, что слухи о нашем романе, пока они доберутся до воскресных газет, обрастут самыми невероятными подробностями, и вы на какое-то время обретете в этом городе бешеную популярность.
– Надеюсь это пережить, – заверил он ее.
В этот момент Клаудия развернула очередной газетный листок, всмотрелась в фотографию, сопровождающую заголовок, и прикусила нижнюю губу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Но черт ее побери, он не позволит делать из себя дурака. Использует для безопасности Клаудии Бьюмонт все свои возможности, а потом навсегда забудет ее.
– Да и особых стараний, по правде говоря, я не замечаю, – усмехнувшись, добавил он.
Она взглянула на него чуть испуганно, но что-то в выражении его лица успокоило ее, так что она даже негромко рассмеялась, и звук ее смеха показался ему волшебной музыкой.
Все это притворство, конечно, но рука ее так уютно чувствовала себя в его руке, что она, как бы в развитие сценического действа, склонила голову к его плечу, и такими воркующими голубками они и удалились из поля зрения Джима и рабочих сцены, продолжая ими оставаться весь путь до ее артистической уборной, чтобы все встречные и поперечные видели их влюбленность. Мак, как видно, с трудом переносил это испытание, и улыбка его была весьма натужна. Но пусть помучается, ведь это, в конце концов, его идея.
– Ох, боже мой! – воскликнула она, как только увидела пачку газет, веерообразно расположенных кем-то на столе для сценической одежды. Ее рука тотчас выпорхнула из его ладони, и она бросилась просматривать газеты.
Мак, утратив маленькую, нежную руку, почувствовал какое-то внутреннее опустошение, но все же кое-как умудрился не подать виду, не бросился вслед за ней, а заставил себя деловито исследовать помещение, полностью сконцентрировавшись на работе. Комната не имела окон, а потому была защищена от внешнего мира. Он открыл дверь ванной, заглянул внутрь и не обнаружил ничего интересного, кроме мягко шелестящего вентилятора. Сквозь этот вентилятор, вделанный в стену, никак было не пробраться. Значит, тот, кто испортил ее костюм, мог проникнуть сюда только через дверь из коридора. Это еще более укрепило его в уверенности, что гнусное посягательство на сценический костюм произвел кто-то из своих. Из тех, что работают в театре.
И если этот кто-то и оставил здесь следы своего пребывания, со времени субботнего вечера тут все уже вымели и вычистили. На поверхности столов и стульев ни пылинки, пол обработан пылесосом; чашечки из-под грима промыты, вытерты и стояли в рядок возле аккуратно сложенных коробок с гримом, ожидая, когда хозяйка возьмется за них, чтобы воплотиться в образ своей героини. Вообще здесь не пахло и намеком на беспорядок, какой казался бы вполне естественным в артистической уборной. Кто-то, видно, присматривал за тем, чтобы все здесь сияло чистотой, кто-то заботился о ней и делал это ежедневно, будто выказывая свою любовь и преданность. И впервые он ясно осознал, что она действительно не последняя фигура в театре, не какая-то второсортная девушка из массовки, а прима, что она талантлива, что ее имя заставляет людей раскошеливаться, значит, от нее и в самом деле зависит благоденствие театра. И что, как ни крути, а она звезда, настоящая звезда.
– Клаудия…
– Боюсь, что все гораздо хуже, чем я ожидала, – проговорила она, поворачиваясь к нему.
В руке ее покачивались листки бульварной прессы, и она была так серьезна, что он почувствовал себя полным идиотом, позволившим себе предаться дурацким размышлениям, когда существует нечто, на что он даже не обратил внимания. Он с трудом справился с собой, заставив себя сосредоточиться на том, о чем она говорила.
– Хуже? – переспросил он. – Что может быть хуже?
– Вот, смотрите, – сказала она, протягивая ему газетный лист с крупным заголовком: ЗВЕЗДА УПАЛА С НЕБА В ОБЪЯТИЯ ГЕРОЯ-ПАРАШЮТИСТА.
Прочитав это, Мак застонал, как от зубной боли.
– Да вы, оказывается, герой, Мак? – Голос ее прозвучал довольно ехидно. – Я, конечно, не героиня, но прыгала-то с самолета я, а не вы.
– Так чему вы больше верите – собственным ощущениям или газетным заголовкам? Мне казалось, что вы знаете цену всем этим репортерским штучкам.
– Я-то знаю, – махнув рукой, ответила она. – Но не уверена, что знают все те, кто прочитал сегодня новости. Разве не имеет значения, что они подумают и что скажут? Ведь это их каждодневная пища – истории про известных людей. И они, наивные, всему верят.
Мак, неведомо почему, почувствовал себя виноватым, приблизился к ней и, предложив свою руку, нежно, но твердо увлек ее к банкетке, обитой бархатом, чтобы хоть немного отвлечь от неприятностей.
– Я думаю, – неторопливо проговорил он, – что, если что-нибудь повторять достаточно часто, это обретает определенный мифический смысл.
– Мак, ваши изречения стоит записывать, честное слово, – смеясь, сказала она. – А вообще вы правы, но все зависит от качества мысли, которую будут повторять.
Смех, приподняв уголки ее губ, образовал маленькие морщинки вокруг глаз и явил ее подлинный характер, самую суть этого характера, так что он вдруг увидел в ней не просто актрису, работающую на публику, а живую, теплую, полную жизни женщину. Он неожиданно понял, что заблуждался относительно нее. Судил о ней по газетным сплетням и по собственным, порой превратным, представлениям о людях искусства. Из своего мнения о ней он не делал секрета и только сейчас осознал, что лишь скользил по поверхности явления, называемого Клаудией Бьюмонт, исходя из той части ее натуры, которую видел перед глазами и которую она отважно выставляла перед телекамерами, легкомысленно, на его взгляд, флиртуя с огромной зрительской аудиторией. Вот и получилось, что он знал о ней лишь то, что она позволяла знать публике. Нет, Клаудия Бьюмонт представляла из себя нечто большее, гораздо большее, и его вдруг охватило желание узнать эту женщину лучше, составить о ней полное представление, а не ограничиваться теми фрагментами личности, которые она бросала публике. То, что он до сих пор считал женскими причудами и капризами, увиделось ему вдругом свете. Она просто защищает свой внутренний мир, защищает его от людей, чуждых ей по духу и просто не понимающих ее. И он сам, похоже, относился именно к этой категории людей. Нет, она не кокетничала. Она всерьез защищала от него свой мир.
– Полагаю, – продолжала она, – в этой истории мифом окажетесь вы, и в каком-то смысле вы это заслужили. Герой парашютного дела. – Искоса взглянув на него, она добавила: – Надеюсь, вы сумеете использовать это в своих интересах.
– С какой стати? Зачем говорить такие вещи? – Мак с трудом подбирал слова.
– Я просто предупредила. Боюсь, что слухи о нашем романе, пока они доберутся до воскресных газет, обрастут самыми невероятными подробностями, и вы на какое-то время обретете в этом городе бешеную популярность.
– Надеюсь это пережить, – заверил он ее.
В этот момент Клаудия развернула очередной газетный листок, всмотрелась в фотографию, сопровождающую заголовок, и прикусила нижнюю губу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89