Ей было известно несколько магазинов, где сравнительно дешево продавались неплохие вещи. «Плимут» славился прекрасным бельем и блузками, «Маркер» — юбками, платьями, костюмами, а за обувью имело смысл ехать только к «Китти Келли».
Девушка вдохнула полной грудью нездоровый городской воздух и беззаботно улыбнулась. Сегодня утром она была неправа, сказав Папаше, будто у нее нет дома. Мэри вернулась в Нью-Йорк, а, значит, вернулась домой.
* * *
Она лениво плескалась в теплой, приятно пахнущей, мягчайшей воде. Ванна была заполнена до краев. Вокруг девушки покачивались пузырьки пушистой пены. Время от времени они неслышно лопались, отчего невесомые белые хлопья плавно таяли.
Мэри провела рукой по телу и удивилась: словно бархат. Она вспомнила, как горела и шелушилась кожа от едкого, дурно пахнущего мыла, которое ей выдавали в колонии. Почему-то после мытья тем мылом Мэри никогда не чувствовала себя чистой.
Девушка стянула с крючка полотенце, свернула его в маленький валик и подложила под голову на край ванны. Закрыла глаза. Боже, какое блаженство! Тепло, уютно. Ни страха, ни тревог. Теперь никто не сможет ее заставить делать тяжелую или грязную работу. Никто не посмеет обругать.
Незаметно для себя Мэри задремала, и в узком промежутке между бодрствованием и сном заново пережила нескончаемо-длинные часы боли. В тот день родился ребенок.
Все утро ужасно ныл живот, и в конце концов Мэри отвели в тюремный лазарет.
Доктор ее быстро осмотрел и, повернув к сестре неулыбчивое лицо, сказал:
— Готовьте. Уже на подходе.
Мэри уложили на белой жесткой деревянной кушетке, побрили лобок, накрыли простыней и ушли. Она осталась одна. С каждой минутой боли становились сильнее и сильнее, но между приступами Мэри успевала радоваться тому, что скоро избавится от своего позора.
В палату кто-то вошел. Мэри повернула голову и возле кушетки увидела старшую надзирательницу. Пряди черных с проседью волос свисали прямо на очки, на лице застыла привычная усталость. Она держала в руке лист бумаги.
— Как дела, Мэри?
Мэри попыталась улыбнуться.
— Хорошо, миссис Фостер.
— Ты еще не рассказала мне о ребенке.
Мэри задумалась. Оказалось, что ей совершенно нечего сказать. Да и не хочется. Ну, ребенок и ребенок. Скоро он появится на свет, и тогда все сами увидят.
Миссис Фостер не отступала:
— Кто его отец? Он обязан взять на себя расходы по воспитанию малыша.
Нарастающая боль штопором ввинтилась в живот. Когда схватка кончилась, Мэри прошептала:
— Это не имеет значения.
Пожав плечами, миссис Фостер поднесла к ее лицу бумагу:
— Хорошо, пусть будет по-твоему. Я принесла документ об отказе от ребенка.
Мэри молча кивнула.
— Тебе известно, что он означает? Во-первых, ты лишаешься всех прав на своего сына или дочь. Во-вторых, ты никогда не увидишь ребенка и даже не узнаешь, кто его усыновил. Словом, для тебя он умрет сразу после рождения.
Мэри молчала, и миссис Фостер тронула ее за плечо:
— Ты слышишь?
— Слышу...
Надзирательница жестко повторила:
— Для тебя он умрет.
Новый приступ боли выдавил из груди Мэри натужный крик:
— Зачем вы говорите мне одно и то же? Я вас прекрасно поняла! Он может остаться здесь? Со мной? Миссис Фостер бесстрастно пояснила:
— Нет. Тюрьма — не место для новорожденного. Зная имя отца мы заставили бы его оплатить содержание малыша в приюте. Со временем ты могла бы попытаться вернуть себе ребенка.
— Что для этого нужно?
— Доказательства твоей финансовой состоятельности и нравственного образа жизни.
— И кто будет все это решать?
— Суд.
— Значит, мне его не отдадут, пока суд не убедится в моей состоятельности? А если такие доказательства у меня появятся не скоро? Неужели все это время ребенок будет в приюте?
Надзирательница утвердительно качнула упавшими на лицо серыми прядями.
— А если я подпишу отказ, его сразу усыновят и в тот же день он окажется в нормальной семье?
— Да.
Мэри ответила тихо, но очень твердо:
— Давайте вашу бумагу. Я отказываюсь от ребенка.
Миссис Фостер растерялась:
— Но... Опомнись, девочка.
В эту секунду боль перехватила дыхание. Мэри выгнулась дугой и завизжала:
— Отказываюсь... Понимаете, отказываюсь! Что я еще могу для него сделать?
Надзирательница молча вышла из палаты и вернулась часа через три. К этому времени все благополучно закончилось, ребенка, не показав, унесли, и Мэри снова осталась одна. Она лежала с закрытыми глазами и как будто спала. Миссис Фостер тихонько окликнула:
— Девочка, проснись.
Мэри не ответила, тогда надзирательница чуть повысила голос:
— Эй, проснись! Мэри...
Ресницы дрогнули, поднялись, и по сухому лихорадочному блеску глаз миссис Фостер поняла, что Мэри не до сна.
— С тобой все в порядке. Не волнуйся. И ребеночек тоже...
— Я ничего не хочу о нем слышать! Ничего!
Миссис Фостер колебалась:
— Но...
Неожиданно Мэри уткнулась в подушку и по-детски жалобно прошептала:
— Пусть его побыстрей отдадут. И без этого очень плохо.
Надзирательница через простыню погладила тонкую руку, а Мэри проговорила:
— Было ужасно больно. Ужасно.
— Знаю, девочка. Всем бывает больно.
— Нет, вы не поняли меня. Когда отец ребенка так поступил со мной, он причинил ужасную боль. Но я постаралась ее забыть, как будто ничего не произошло. Сегодня намного больнее... Я потеряла то, что должно было остаться со мной навсегда.
Миссис Фостер поняла все. Она вспомнила обстоятельства дела, по которому была осуждена и доставлена в колонию Мэри Флад. За толстыми стеклами очков затеплилась жалость к несчастной девочке. Надзирательница и заключенная посмотрели друг другу в глаза.
— Пусть его отдадут. Пожалуйста.
— Да, ты права.
Миссис Фостер ушла, а Мэри снова закрыла глаза. Из-под ресниц выскользнула одна слезинка, другая... Через полчаса подушка была насквозь мокрой, а Мэри все плакала и плакала.
3
Стройный инспектор вежливо подставил Марии стул и, задержав на ней внимательный взгляд, отошел к своему месту за столом. Да, эту крошку всегда будут сопровождать скандалы, неприятности, полиция. И дело не в ее красоте, хоть девушка потрясающе красива, а в редкой, какой-то вызывающей сексуальности. Непринужденно-игривая улыбка, гибкое тело, раскованная походка — все это принадлежало женщине, созданной для любви. Любой мужчина может только мечтать о такой. Даже светло-золотистые волосы, обычно придающие девушкам вульгарный и дешевый вид, ее не портили, а украшали. Да, хороша.
Инспектор заглянул в лежащую перед ним карточку: Мэри Флад. А, так это та самая? Все ясно.
— Где вы остановились, мисс Флад?
— Отель «Астор».
У нее оказался низкий, хрипловатый и очень приятный по тембру голос.
— Довольно дорогое удовольствие, мисс Флад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76