— Ах, ответь ему, что ты выезжаешь завтра, — не задумываясь, сказал Тони. — Ну, пожертвуем несколько; дней, а с августа уже будем вместе и на всю жизнь. Кэти, милая моя Кэти!
Однако, несмотря на все их планы, момент расставания в Милане оказался довольно тяжелым, и они все время подбадривали друг друга, говоря, что до августа время пройдет незаметно, ведь это только чуть-чуть больше двух месяцев, шестьдесят два дня, и потом они уже больше не расстанутся! Только до августа! Тони посадил Кэти в отдельное купе длинного вагона с надписью «Вена» и с любопытством разбирал надписи на немецком языке, который теперь казался ему родным, — так неразрывно связывал он себя с Кэти и со всем тем, что касалось ее. Он поцеловал ее, вышел из вагона и стал на платформе, стараясь казаться веселым и чувствуя, как у него словно что-то отрывают от сердца.
— Совсем немножко потерпеть, — повторял он, стараясь превозмочь это ужасное ощущение последней минуты, когда чувствуешь необходимость что-то говорить, неважно что, любые пустяки.
— А ты будешь писать?
— Да, а ты?
— Да.
Какой-то толстый, чопорный пруссак тупо наблюдал за ними из окна, покуривая длинную светлую сигару. Тони едва заметил его, но он запечатлелся в его памяти тем подсознательным восприятием, которое иногда, спустя годы, воскрешает подробности глубоко, пережитой минуты. Паровоз засвистел, Кэти высунулась из окна, поцеловала его еще раз и прошептала: «Herz, mein Herz».
Поезд дернулся.
— Аu revoir , Кэти, дорогая, аи revoir.
— Аu revoir.
— До августа.
— До августа.
Тони шел рядом с поездом, безжалостно увозившим Кэти все быстрей и быстрей.
Кэти снова высунулась из окна, чтобы посмотреть на него через заслонившего ее пруссака. Тони помахал ей и крикнул:
— До свидания, до августа! До нашего дня!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. 1919
I

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРОЛЯ

ВОЗЗВАНИЕ

1914
Прощаться тяжко,
Но надо в бой.
Это твой долг прямой.
Король и Отчизна твоя, солдат,
поцелуем тебя наградят,
когда вернешься домой.

1915
Далеко идти,
далеко.
Нелегко в пути,
нелегко.
Дорогая, прости,
далеко нам идти,
Далеко, далеко, далеко.
Хочу домой,
вернуться домой,
свой дом увидеть опять.
Морем отправьте меня домой
я не хочу умирать.

1917
Выньте осколки из головы,
почек и мозга спинного.
И, разорванного на куски,
меня соберите снова.

1918
Я их видел сам,
все остались там — тысячи и тысячи солдат.
На колючей проволоке,
На колючей проволоке
клочьями они висят.

1919
Когда умру, во тьму уйду,
прошу, не хороните.
А косточки мои в спирту
на память сохраните.
Боже, храни короля.

II
…дым рассеялся, и он увидел снаряжение и шлем стоявшего впереди человека и еще шлемы и штыки.
Окоп был глубокий, но он без удивления обнаружил: ему видно все, что делается наверху. Впереди была линия заградительного огня, рвущиеся снаряды и густая дымовая завеса. Он так изнемог, что даже не замечал полной тишины происходящего боя. Никто не окликнул их, когда они проходили мимо беззвучно действующей батареи — взрывы, откат орудий, полуголые люди, надрывающиеся как каторжные, но ни звука. Как медленно, как невыносимо трудно пробираться по окопу! Пот лил с него градом. Странно, что он не шел, а медленно-медленно двигался ползком. Они, по-видимому, опаздывали, и ему уже давно полагалось быть там. Это мучительное чувство, что он опаздывает, было нестерпимо, но, несмотря на все усилия, он не мог ползти быстрее.
Теперь он уже выбрался из окопа и был совсем один. Впереди, но уже гораздо ближе, висела беззвучная дымовая завеса и двигались сомкнутые ряды людей. В двухстах шагах от себя он увидел офицера, который стоял с ординарцем. В одну секунду он очутился около них и, не задумываясь, спросил:
«Где мой батальон?» Офицер повернул голову, и он увидел, что этот человек уже давным-давно умер.
Это был просто скелет в рваном мундире. Потом он заметил, что ни один из наступавших впереди солдат не двигался — летели только беззвучно вспыхивавшие снаряды и дым. В мучительном страхе он бросился к кучке солдат, растянувшихся на земле возле Льюиса, и положил руку на плечо одного из них. Плечо развалилось под рукой, и все они уставились на него пустыми глазницами. Это было покинутое поле сражения — он, по-видимому, заблудился.
Ему надо разыскать землянку, где помещается штаб.
С невероятной быстротой пополз он через проволочные заграждения и вырытые снарядами воронки, спустился в окоп и тут увидел землянку. Ноги его опять точно налились свинцом, и пот лил ручьем, когда он полз по окопу. В землянке не было ни души, пахло сыростью и мелом. Свет не проникал сюда, но он все прекрасно видел. Впереди открылась арка в стене, а за ней начинался длинный ход. Он застонал и замотал головой. Это ужасно, что он должен пробираться ползком по бесконечному подземному ходу. Вокруг стало светло, и он различал шероховатые сырые стены, но впереди и позади все было погружено во мрак. Его охватил ужас при мысли, что он заблудился и теперь здесь один под землей. Он отогнал эту мысль и медленно пополз дальше.
Подземная галерея выходила в громадную пещеру. Потолок ее терялся во мраке, а по обеим сторонам тянулись ряды черных колонн, похожих на колонны миланского собора, и от них падали громадные тени. Блестящий белый пол уходил далеко в глубину. Он чувствовал, как силы его слабеют, отчаивался выбраться из этого бесконечного хода и, несмотря на все усилия, не мог заставить себя ползти быстрее. Он заметил, что белый пол выложен бесчисленными рядами маленьких мраморных флажков с надписями, и понял: это был мемориальный собор, в котором все они погребены. Сердце его сжалось от ужаса, что он здесь один, в этом громадном подземном соборе с миллионами мертвецов. Холодный пот градом лился со лба, струился по спине.
Проходили дни, недели, а он все полз, изнемогая от усилий, и ряды сумрачных колонн медленно расступались по обеим сторонам, а блестящий пол все так же простирался перед ним в бесконечность.
Внезапно, замирая от страха, он увидел направо от себя притаившиеся за колонной тени. Он так быстро проскользнул мимо, что видел их всего лишь мгновение, но понял: они преследуют его. Бежать, бежать, спастись во что бы то ни стало, Он снова застонал и, сделав невероятное усилие, с безумным напряжением пополз все быстрее и быстрее — колонны проносились мимо, а каменные флажки мелькали так быстро, что он уже не успевал читать высеченные на них имена и даты. Но по тому, как все тело его содрогалось от ужаса, он чувствовал, что они настигают его.
Пол неожиданно закончился у подножия широкой дубовой лестницы с двумя пролетами и площадкой. Каким-то образом он знал, что лестница ведет в галереи Вестминстерского аббатства и что там он будет в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151