ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


» Капуя, синьор «.
Непрестанно давая гудки, он пробрался через Аверсу, где ему пришлось включить фары, машина подскакивала и кренилась на ухабах, он пробормотал: «Каподимонте», — и помчался сломя голову под гору — оставалось двадцать минут. Им пришлось задержаться на перекрестке возле музея и ползти по via Roma, но когда, наконец, Джованни остановился у ворот Иммаколателла и вытер лицо, часы его показывали без двенадцати восемь.
— Вынимайте багаж, Джованни, — сказал Тони, выскакивая из автомобиля.
Он подошел к одному из дежурных у ворот.
— Пароход на Эа?
— Третий справа. Ваш паспорт?
Тони протянул ему паспорт, вернулся к Джованни, достал из рюкзака деньги и протянул шоферу восемьсот лир.
— Вы хорошо ехали, Джованни, — сказал он. — Я вам очень благодарен. Вот восемьсот лир. Закусите хорошенько, прежде чем поедете обратно в Рим. Addio!
Одетый в белое стюард подошел к Тони, когда он входил на пароход, и спросил у него номер заказанной им каюты.
— У меня нет каюты, — ответил Тони, показывая билет, только что купленный в кассе, — но вы, пожалуйста, устройте мне каюту. Я хочу ехать один.
Он сунул стюарду двадцать лир. Когда они спускались по трапу в каюту, Тони услышал, как загремела, поднимая якорь, паровая машина, и благословил Джованни и его езду. В иллюминатор каюты он увидел медленно удалявшийся борт другого парохода.
— Обед с восьми часов, синьор, — сказал стюард.
— Хорошо, — равнодушно ответил Тони. — Когда мы приходим на Эа?
— Таким скорым пароходом, как наш, могли бы прийти в шесть, — ответил стюард с присущим итальянцам бахвальством, — но так как пассажиры не желают подниматься так рано, мы приходим в восемь.
Когда стюард ушел, Тони закрыл дверь на ключ, сел на узкую койку и опустил голову на руки. Он слышал о каком-то круговороте, в который иногда попадают люди, но никогда не представлял себе, что эта избитая метафора может оказаться реальностью.
Кэти, Филомена, Эа, ресторан, стук мотора Джованни, дорога, верстовые столбы, часы, стрелка спидометра — все кружилось, мелькая, словно деревья по бокам дороги через Понтийские болота. Отдельные фразы Филомены то и дело всплывали в его памяти, всякий раз причиняя ему острую боль: «Иногда было видно, что она плакала», или «Она очень бедная, синьор». Как ужасно, что она уходила без второго завтрака! Ах, Кэти, Кэти, будет ли все, наконец, хорошо на этот раз? Ты никогда больше не останешься без второго завтрака, только бы мне добраться до тебя. Факт как будто сам по себе пустячный, — в конце концов и Тони нередко пропускал завтрак по собственному желанию, — но тут он свидетельствовал о нужде, о том, что приходится считать каждый грош, и еще он говорил о жертве, приносимой ради воспоминаний. Тони поднялся с койки и сказал вслух:
— Да, в самом деле, Кэти дорогая, некоторые вещи в жизни почти невыносимы.
Тони так мучился угрызениями совести из-за того, что Кэти обходилась без второго завтрака, что не мог подумать о еде. Однако, пока он умывался и менял воротничок, то решил, что его, должно быть, потому и шатает после езды в автомобиле, что он голоден, несмотря на завтрак Филомены, и ему необходимо поесть, чтобы не приехать на Эа в мрачном настроении. Из окна столовой ему видны были огни Торре дель Греко и Торре дель Аннунциата, и он заметил, как они качались вверх и вниз. Однако стюард уверял, что качки не будет и это только ночной бриз.
Тони от всей души надеялся на это; ему совсем не улыбалось явиться к Кэти в жалком виде путешественника, перенесшего морскую болезнь.
После обеда он вышел на палубу, чтобы пройтись перед сном. Пароход шел из залива прямо, чуть-чуть южнее Ишии, и огни городов на материке образовывали сверкающую дугу. Небо затянули облака, дул крепкий свежий ветер, и Тони слышал глухой шум воды и свист пены, когда волны разбивались о корпус парохода. Он на минуту повернулся спиной к Неаполю и Везувию, по склону которого бежала тонкая стрелка золотого света, и остановился, глядя вперед в темноту, думая о том, что жизнь человеческая зависит как от крупных, так и от ничтожных событий.
Мировая война не смогла до конца разлучить его с Кэти, а участия доброй contadina оказалось достаточно, чтобы соединить их снова после стольких лет разлуки.
Он испытывал какое-то суеверное чувство, что боги, бывшие на его стороне, помогли ему восторжествовать над враждебными ему богами, и вспомнил предсказание из Гомера, строчки, которые он, шутя, открыл наудачу под Новый год почти полтора года назад. Неужели оно исполнится? Неужели злым богам велено на время отступиться? Казалось, что все события и решения последних двух лет сомкнулись в какую-то цепь, которая в конце концов приводила его к единственному человеку в мире, с которым он когда-то по-настоящему был счастлив и мог надеяться быть счастливым вновь. Если бы он не почувствовал всей низости деловой жизни, не восстал бы против нее, он никогда бы не очутился так вовремя в этом римском ресторане. Он думал, что борется за то, что считал для себя правильным, за то, чтобы жить без алчности, без суеты и пошлости, но тем самым он бессознательно, шаг за шагом, приближался к откровению той любви, которую так долго скрывал даже от самого себя. В Шартре Тони почувствовал, что собор был преддверием к поискам новой жизни, и теперь, в то время как пароход, медленно поднимаясь и опускаясь, совершал свой путь по темному морю, Тони говорил себе, что началом этой жизни будет для него рассвет завтрашнего дня. Он вспоминал горе и отчаяние, охватившие его, когда в последний раз покидал Эа, и, протянув в темноте руку, громко произнес:
— Кэти, Кэти! Еще только одна ночь в одиночестве.
Herz, mein Herz!
Отраженный солнечный свет разбудил Тони, но он лежал еще несколько минут в полусне, следя за золотыми лучами, змеившимися на белом потолке каюты.
Разумеется, у него были достаточно веские основания, чтобы он проснулся, как ребенок в день рождения, с уверенностью, что его ждет счастье — Кэти. Он вскочил с постели и выглянул в иллюминатор. Утро было безветренное, безоблачное, и солнце горело в небе, как сказочный золотой дракон, — настоящая погода Эа. За гребнем пенистой волны, которую рассекал пароход, вода лежала гладкая, без морщинок, чутьчуть зыблющаяся изнутри. И яркая павлинья синева, хрусталь, изумруд переливались, сливались друг с другом, как прозрачная, цветная, стеклянная масса.
Какое великолепное предзнаменование для такого дня! Право, боги иногда бывают великодушны! Тони насколько мог высунул голову в иллюминатор и увидел известняковые скалы. Уже Эа! Он поспешно взглянул на часы, почти половина восьмого. Значит, надо поскорей приводить себя в порядок, но — действовать осторожно: у мужчины, порезавшегося во время бритья, ужасно жалкий вид — точно у кошки, попавшей в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151