Ливен, «Россия совершенно очевидно является центральным элементом в определении будущего „коалиции против терроризма“ и пост-11 сентября международного порядка. Она играет ключевую роль в определении событий в Центральной Азии и Афганистане; ее разведывательные службы вносят значительный вклад в проводимую Америкой военную кампанию; она имеет очень большое собственное мусульманское население — между 1996 и 1999 годами мятежная российская республика Чечня стала важной базой международных суннитских исламистских радикалов; и если Соединенные Штаты попытаются улучшить отношения с Ираном — или усилить давление на него — политические и экономические связи России с этой страной будут для США главным фактором. Если „война с терроризмом“ заставит Соединенные Штаты вывести свои войска с Балкан, то и тогда Россия будет играть заглавную роль в оказании помощи Европейскому Союзу по поддержанию мира — или в реализации противоположного курса. Это и другие факторы увеличили значимость России».
Американцы приглушили критику Российской Армии в Чечне — критиковать Российскую армию в свете массированных бомбардировок Афганистана было сложно. «Американцы ощутили сложность различения тех, кто ведет боевые действия от тех, кто эти действия не ведет; и, что оказалось еще более важным, нежелание нести людские потери американскими регулярными войсками потребовало опоры на союзников, вовлекающей косвенно Соединенные Штаты в их жестокости. Более того, многие из американских комментаторов правого политического крыла, столь громкие в обличении российской тактики в Чечне, стали столь же громко призывать Соединенные Штаты следовать столь же крайне безжалостной тактике в Афганистане и повсюду, где началась битва с исламским фундаментализмом». Многим из американских обозревателей Чечня стала видеться неким повтором Сомали, государства, разрушенного исламским экстремизмом. Поддержать выталкивание России с Северного Кавказа стало видеться в Америке бездумным курсом.
Это испытание скрепило личную дружбу президента Путина и Дж. Буша. Взаимная теплота в российско-американских отношениях достигла «невозможного» пика в совместном заявлении президентов Путина и Буша во время встречи в Шанхае 19 ноября 2001 г.
Два подхода
Обнаружилось радикально важное обстоятельство: в сентябре 2001 г. общая угроза проявилась как для Запада, так и для страны, «сдерживать» которую и был создан Североатлантический союз — для России. Общность противника потребовала, как минимум, общего для Брюсселя и Москвы планирования — хотя бы в самых общих чертах. Все это создавало предпосылки нереальной прежде перспективы сближения Москвы с военным блоком Запада.
Посетив зимой 2001 г. штаб-квартиру НАТО в Брюсселе, президент Путин заметил, что видит в НАТО перемены, в свете которых эта организация не смотрится более старым военным альянсом, направленным против России. «Говорят, что НАТО становится скорее политической, чем военной организацией. Мы наблюдаем за этим процессом. Если дело пойдет таким образом, то все изменится значительно… Мы верим, что происходящее ведет к качественной перемене в отношениях России и Запада». Для демонстрации своей благорасположенности Россия сделала несколько недвусмысленных жестов — объявила о своем уходе с баз Камрань (Вьетнам) и Лурдес (Куба).
В результате этой эволюции Запад предпринял попытки коррекции своей союзнической стратегии. Исторически это не ново: ведь была же России важнейшим союзником Запада в двух его главных испытаниях ХХ века — в двух мировых войнах? Начиная с ноября 2001 г., речь зашла о возможности весьма радикальной трансформации НАТО из организации, противостоявшей Советскому Союзу-России, в организацию новой европейской безопасности — и даже с глобальными функциями. Трудно представить себе сближение России с направленной, собственно, против нее военной организацией; но России, при определенном повороте событий, могло бы быть выгодно войти в новый — «наднатовский» альянс, хотя бы частично гарантирующий ее внутреннюю целостность и протяженные границы, хотя бы несколько страхующей опасности жизни рядом с переменчивыми и потенциально опасными соседями.
Лидером поисков более адекватного ответа на современные угрозы традиционно выступила Британия, гибкость дипломатии которой стала эталонной. (Представляется, что Лондон ищет гарантии от экономического и политического доминирования в Европе Германии. Напомним, что именно ради избежания этой угрозы Лондон выступил в 1914 и 1939 годах). Складывается впечатление, что современная британская дипломатия, надеясь сохранить свободу маневра в Европе, стремится, с одной стороны, быть наиболее лояльным союзником Вашингтона, с другой — искать новые пути приобщения к европейскому балансу сил России.
Витающие в воздухе новые идеи выразил в середине ноября 2001 г. премьер Тони Блэр. «План Блэра» предполагал трансформацию взаимоотношений России и НАТО из системы 19 плюс 1 в «систему двадцати участников», где Россия могла бы даже подписать Вашингтонский договор (возможно, без параграфа 5 — о том, что нападение на одного члена альянса равнозначно нападению на всех членов союза). В условиях глобального смещения угроз для Запада Россия могла бы войти в Североатлантическую организацию не как некая периодически консультируемая величина, а как интегральная часть новой системы безопасности в Европе. Как писала американская газета «Крисчен сайенс монитор», «вступление России в НАТО завершит процесс создания такой структуры взаимоотношений европейских государств, которая в конечном итоге принесет постоянный мир. Неопределенность же с принятием России в альянс не только будет большой прорехой в мозаике, но также может возродить традиционную российскую ксенофобию… У Запада есть второй шанс навсегда закончить „холодную войну“, покончить с разделением Европы и сделать Россию полноценным партнером НАТО в борьбе с терроризмом и в деятельности по предотвращению распространения оружия массового поражения».
Речь зашла о геополитическом сдвиге впечатляющих пропорций: Россия входит в обновленный западный союз, приобретает новых союзников и представляет собой фактор его фактической глобализации в стратегически важных по времени и месту основных событий обстоятельствах. В Москве заговорили о важнейшем после 1989-1991 гг. повороте во внешнеполитической ориентации России. Вхождение в западный военный союз России могло бы иметь главное для нее позитивное значение — блок НАТО потерял бы свою антироссийскую направленность. И это была бы уже новая НАТО, потенциально полезный партнер в реализации российских интересов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237
Американцы приглушили критику Российской Армии в Чечне — критиковать Российскую армию в свете массированных бомбардировок Афганистана было сложно. «Американцы ощутили сложность различения тех, кто ведет боевые действия от тех, кто эти действия не ведет; и, что оказалось еще более важным, нежелание нести людские потери американскими регулярными войсками потребовало опоры на союзников, вовлекающей косвенно Соединенные Штаты в их жестокости. Более того, многие из американских комментаторов правого политического крыла, столь громкие в обличении российской тактики в Чечне, стали столь же громко призывать Соединенные Штаты следовать столь же крайне безжалостной тактике в Афганистане и повсюду, где началась битва с исламским фундаментализмом». Многим из американских обозревателей Чечня стала видеться неким повтором Сомали, государства, разрушенного исламским экстремизмом. Поддержать выталкивание России с Северного Кавказа стало видеться в Америке бездумным курсом.
Это испытание скрепило личную дружбу президента Путина и Дж. Буша. Взаимная теплота в российско-американских отношениях достигла «невозможного» пика в совместном заявлении президентов Путина и Буша во время встречи в Шанхае 19 ноября 2001 г.
Два подхода
Обнаружилось радикально важное обстоятельство: в сентябре 2001 г. общая угроза проявилась как для Запада, так и для страны, «сдерживать» которую и был создан Североатлантический союз — для России. Общность противника потребовала, как минимум, общего для Брюсселя и Москвы планирования — хотя бы в самых общих чертах. Все это создавало предпосылки нереальной прежде перспективы сближения Москвы с военным блоком Запада.
Посетив зимой 2001 г. штаб-квартиру НАТО в Брюсселе, президент Путин заметил, что видит в НАТО перемены, в свете которых эта организация не смотрится более старым военным альянсом, направленным против России. «Говорят, что НАТО становится скорее политической, чем военной организацией. Мы наблюдаем за этим процессом. Если дело пойдет таким образом, то все изменится значительно… Мы верим, что происходящее ведет к качественной перемене в отношениях России и Запада». Для демонстрации своей благорасположенности Россия сделала несколько недвусмысленных жестов — объявила о своем уходе с баз Камрань (Вьетнам) и Лурдес (Куба).
В результате этой эволюции Запад предпринял попытки коррекции своей союзнической стратегии. Исторически это не ново: ведь была же России важнейшим союзником Запада в двух его главных испытаниях ХХ века — в двух мировых войнах? Начиная с ноября 2001 г., речь зашла о возможности весьма радикальной трансформации НАТО из организации, противостоявшей Советскому Союзу-России, в организацию новой европейской безопасности — и даже с глобальными функциями. Трудно представить себе сближение России с направленной, собственно, против нее военной организацией; но России, при определенном повороте событий, могло бы быть выгодно войти в новый — «наднатовский» альянс, хотя бы частично гарантирующий ее внутреннюю целостность и протяженные границы, хотя бы несколько страхующей опасности жизни рядом с переменчивыми и потенциально опасными соседями.
Лидером поисков более адекватного ответа на современные угрозы традиционно выступила Британия, гибкость дипломатии которой стала эталонной. (Представляется, что Лондон ищет гарантии от экономического и политического доминирования в Европе Германии. Напомним, что именно ради избежания этой угрозы Лондон выступил в 1914 и 1939 годах). Складывается впечатление, что современная британская дипломатия, надеясь сохранить свободу маневра в Европе, стремится, с одной стороны, быть наиболее лояльным союзником Вашингтона, с другой — искать новые пути приобщения к европейскому балансу сил России.
Витающие в воздухе новые идеи выразил в середине ноября 2001 г. премьер Тони Блэр. «План Блэра» предполагал трансформацию взаимоотношений России и НАТО из системы 19 плюс 1 в «систему двадцати участников», где Россия могла бы даже подписать Вашингтонский договор (возможно, без параграфа 5 — о том, что нападение на одного члена альянса равнозначно нападению на всех членов союза). В условиях глобального смещения угроз для Запада Россия могла бы войти в Североатлантическую организацию не как некая периодически консультируемая величина, а как интегральная часть новой системы безопасности в Европе. Как писала американская газета «Крисчен сайенс монитор», «вступление России в НАТО завершит процесс создания такой структуры взаимоотношений европейских государств, которая в конечном итоге принесет постоянный мир. Неопределенность же с принятием России в альянс не только будет большой прорехой в мозаике, но также может возродить традиционную российскую ксенофобию… У Запада есть второй шанс навсегда закончить „холодную войну“, покончить с разделением Европы и сделать Россию полноценным партнером НАТО в борьбе с терроризмом и в деятельности по предотвращению распространения оружия массового поражения».
Речь зашла о геополитическом сдвиге впечатляющих пропорций: Россия входит в обновленный западный союз, приобретает новых союзников и представляет собой фактор его фактической глобализации в стратегически важных по времени и месту основных событий обстоятельствах. В Москве заговорили о важнейшем после 1989-1991 гг. повороте во внешнеполитической ориентации России. Вхождение в западный военный союз России могло бы иметь главное для нее позитивное значение — блок НАТО потерял бы свою антироссийскую направленность. И это была бы уже новая НАТО, потенциально полезный партнер в реализации российских интересов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237