"Стал бы я валандаться с этими галлюцинациями, -говорил он себе, - если бы не имел в виду высокой цели!"
Ведь опыты приносили мало приятного: иногда он испытывал острейший страх и полное помутнение рассудка, часто - депрессию, а изредка - даже приступы вызванного химией кровожадного буйства.
Чего же он взыскует так упорно? Наказания?
Он думал об этом часто и всякий раз отвечал: "Нет". Он не стремился изуродовать себя, разрушить свой организм, навредить своей печени или почкам. Перед применением каждого нового вещества Сэндз прилежно прочитывал вложенные в коробочки описания состава и способа применения, внимательно изучал список возможных побочных эффектов. И, уж конечно, он не хотел становиться буйным и в приступе психоза поранить или убить кого-нибудь. Скажем, ту же милую бледненькую Лурин. Однако…
Свою мысль он пояснил Лурин следующим образом:
- Мы способны зреть Карлтона Люфтойфеля - для этого нам достаточно наших органов чувств. Но мне чудится, что существует реальность иного порядка, которую не увидишь невооруженным глазом. Что-то вроде того, как мы, к примеру, не воспринимаем ультрафиолетовое и ультракрасное излучение - что не мешает этим излучениям невидимо существовать…
Лурин слушала его, свернувшись калачиком в кресле напротив и покуривая алжирскую трубку, сделанную из корня верескового дерева. Она набивала эту трубку довоенным давно пересохшим голландским плиточным табаком.
- Чем гробить себя этими "колесами", - сказала она, - ты бы лучше придумал инструменты для регистрации наличия иных слоев реальности - или что ты там ищешь. Куда проще считать информацию с приборов. И безопаснее.
Она постоянно боялась, что Питер однажды не вернется из своего наркотического "путешествия". Ведь, говоря по совести, эти наркотики вовсе и не наркотики, а оружие нервно-паралитического воздействия, которое должно вызывать необратимые неврологические и метаболические нарушения в организме человека, - причем точный механизм разрушительного действия был зачастую неизвестен даже самим производителям… Вдобавок на каждого человека эта дрянь воздействует по-своему, что только усугубляет опасность.
- У меня нет ни малейшего желания считывать показания каких-то приборов, - ответил Сэндз. - Мне не фиксация факта нужна. Мне необходимо… - Он поискал нужное слово, потом закончил с энергичным жестом: - Мне необходимо самому пережить!
Лурин тяжело вздохнула.
- В таком случае не торопи события, - сказала она. - Сиди и жди. Оно придет когда-нибудь.
Меня "когда-нибудь" не устраивает, - возразил он. - Я ждать не могу.
Потому как по эту сторону могилы без усилия в иной слой реальности не проникнуть.
Смерть была врагом, которого Служители Гнева восславляли и почитали спасением, высшей милостью. Но в то же время Служители Гнева, будучи теми, кто не погиб во время войны, не очень-то логично воображали себя Избранными, некоей элитой, которую их Господь Гнева помиловал.
Питер Сэндз очень хорошо улавливал эту логическую ошибку в философских построениях Служителей Гнева.
Если Господь Гнева был злым Богом, как о том твердили исповедовавшие Его веру, то Он бы оставил в живых не самых добрых, а самых порочных! Стало быть, согласно их же логике, Служители Гнева - самые мерзкие люди на Земле. Подобно самому Карл-тону Люфтойфелю, они оставались в живых, ибо были настолько дурны, что им было отказано в целительном бальзаме смерти.
Эти сумасшедшие выкрутасы логики раздражали Питера. Поэтому он снова занялся таблетками, разложенными на столе его небольшой комнаты.
- Ладно, - вздохнула Лурин, - если ты такой упрямый, скажи мне, что именно ты пытаешься отыскать? Должен ты как-то представлять то, что ищешь! Или хотя бы представлять его ценность. Ведь ты к тому же потратил уйму серебра на эти опасные разноцветные фиговинки - бродячие торговцы дерут три шкуры за каждый пустяк… Объясни мне - и, может быть, я сегодня вечером присоединюсь к тебе. У меня так паршиво на душе.
Сегодня она объявила отцу Хэнди, что намеревается перейти в христианство. Но она пока ни словом не обмолвилась об этом решении ни Питеру, ни Абернати. Это было характерно для нее - сидеть между двух стульев… тянуть резину и не принимать окончательного решения.
Лоб Пита бороздили морщины. Он пытался ответить на вопрос Лурин предельно четко:
- Однажды я видел то, что называют der Todesstachel. По крайней мере твой дружок отец Хэнди и этот иконописец Тибор назвали бы эту штуку именно так. Они обожают немецкие теологические термины.
- Что значит этот "Todesstachel"? - спросила Лурин. Слово она слышала впервые, хотя знала, что его первая часть "Tod" обозначает "смерть".
Пит ответил с мрачной торжественностью: - Жало смерти. Но тут есть тонкость. Сейчас увидишь. Жало обозначает такую штуковинку, через которую пчела или иное насекомое впрыскивает свой яд в тело другого живого существа. Но это современное значение слова, в старину слово "жало" понимали иначе. Скажем, когда во времена короля Якова ученый философ переписывал фразу из Библии: "Смерть, где твое жало?" - в его восприятии она звучала совсем иначе… Как бы это поточнее… Ага! Звучала она так: "Смерть, где твой укол?" Тогда слово "жало" значило то же, что сейчас "укол" в сочетаниях испытать "укол совести" или "укол самолюбия", ощутить "укол гордости". Словом, получить удар кончиком чего-нибудь острого, копьеобразного. В прямом и переносном смысле. К примеру, в старину про дуэлянта не говорили: "Он уколол своего противника шпагой". Говорили: "Он ужалил своего противника шпагой". То есть апостол Павел не имел в виду, что смерть жалит, подобно скорпиону - жалом в хвосте, из которого впрыскивается жгучий яд. Он имел в виду, что смерть пронзает.
Апостол Павел имел в виду то, что сам Сэндз понял во время очередного эксперимента с наркотиками.
Дело происходило в маленькой комнатке Лурин. Питер принял какую-то гадость, которая сделала его предельно агрессивным. Он метался по Луриной комнатушке и крушил все и вся. А когда девушка попыталась остановить его, сделал уж и вовсе невероятное - поднял на нее руку. И вот в этот-то момент, когда он ударил ее, он был ужален - ужален в старинном смысле слова, то есть ощутил укол, как будто его тело пронзил остроконечный кинжал -зазубренный, как острога, которой рыбаки убивают очень крупную рыбу, попавшую к ним в сети.
Едва ли за всю жизнь Питер испытал более острое физическое ощущение -оно было реальнее реального. Когда "острога" вошла в его тело, он сложился вдвое от чудовищной боли. Лурин, которая до этого то присаживалась, то отскакивала, ускользая от его кулаков, остановилась как вкопанная. Она поняла, что ему совсем нехорошо, и позабыла об опасности.
Казалось, эта острога - металлический зазубренный крюк на длинном-предлинном древке, конец которого уходит аж в Небеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Ведь опыты приносили мало приятного: иногда он испытывал острейший страх и полное помутнение рассудка, часто - депрессию, а изредка - даже приступы вызванного химией кровожадного буйства.
Чего же он взыскует так упорно? Наказания?
Он думал об этом часто и всякий раз отвечал: "Нет". Он не стремился изуродовать себя, разрушить свой организм, навредить своей печени или почкам. Перед применением каждого нового вещества Сэндз прилежно прочитывал вложенные в коробочки описания состава и способа применения, внимательно изучал список возможных побочных эффектов. И, уж конечно, он не хотел становиться буйным и в приступе психоза поранить или убить кого-нибудь. Скажем, ту же милую бледненькую Лурин. Однако…
Свою мысль он пояснил Лурин следующим образом:
- Мы способны зреть Карлтона Люфтойфеля - для этого нам достаточно наших органов чувств. Но мне чудится, что существует реальность иного порядка, которую не увидишь невооруженным глазом. Что-то вроде того, как мы, к примеру, не воспринимаем ультрафиолетовое и ультракрасное излучение - что не мешает этим излучениям невидимо существовать…
Лурин слушала его, свернувшись калачиком в кресле напротив и покуривая алжирскую трубку, сделанную из корня верескового дерева. Она набивала эту трубку довоенным давно пересохшим голландским плиточным табаком.
- Чем гробить себя этими "колесами", - сказала она, - ты бы лучше придумал инструменты для регистрации наличия иных слоев реальности - или что ты там ищешь. Куда проще считать информацию с приборов. И безопаснее.
Она постоянно боялась, что Питер однажды не вернется из своего наркотического "путешествия". Ведь, говоря по совести, эти наркотики вовсе и не наркотики, а оружие нервно-паралитического воздействия, которое должно вызывать необратимые неврологические и метаболические нарушения в организме человека, - причем точный механизм разрушительного действия был зачастую неизвестен даже самим производителям… Вдобавок на каждого человека эта дрянь воздействует по-своему, что только усугубляет опасность.
- У меня нет ни малейшего желания считывать показания каких-то приборов, - ответил Сэндз. - Мне не фиксация факта нужна. Мне необходимо… - Он поискал нужное слово, потом закончил с энергичным жестом: - Мне необходимо самому пережить!
Лурин тяжело вздохнула.
- В таком случае не торопи события, - сказала она. - Сиди и жди. Оно придет когда-нибудь.
Меня "когда-нибудь" не устраивает, - возразил он. - Я ждать не могу.
Потому как по эту сторону могилы без усилия в иной слой реальности не проникнуть.
Смерть была врагом, которого Служители Гнева восславляли и почитали спасением, высшей милостью. Но в то же время Служители Гнева, будучи теми, кто не погиб во время войны, не очень-то логично воображали себя Избранными, некоей элитой, которую их Господь Гнева помиловал.
Питер Сэндз очень хорошо улавливал эту логическую ошибку в философских построениях Служителей Гнева.
Если Господь Гнева был злым Богом, как о том твердили исповедовавшие Его веру, то Он бы оставил в живых не самых добрых, а самых порочных! Стало быть, согласно их же логике, Служители Гнева - самые мерзкие люди на Земле. Подобно самому Карл-тону Люфтойфелю, они оставались в живых, ибо были настолько дурны, что им было отказано в целительном бальзаме смерти.
Эти сумасшедшие выкрутасы логики раздражали Питера. Поэтому он снова занялся таблетками, разложенными на столе его небольшой комнаты.
- Ладно, - вздохнула Лурин, - если ты такой упрямый, скажи мне, что именно ты пытаешься отыскать? Должен ты как-то представлять то, что ищешь! Или хотя бы представлять его ценность. Ведь ты к тому же потратил уйму серебра на эти опасные разноцветные фиговинки - бродячие торговцы дерут три шкуры за каждый пустяк… Объясни мне - и, может быть, я сегодня вечером присоединюсь к тебе. У меня так паршиво на душе.
Сегодня она объявила отцу Хэнди, что намеревается перейти в христианство. Но она пока ни словом не обмолвилась об этом решении ни Питеру, ни Абернати. Это было характерно для нее - сидеть между двух стульев… тянуть резину и не принимать окончательного решения.
Лоб Пита бороздили морщины. Он пытался ответить на вопрос Лурин предельно четко:
- Однажды я видел то, что называют der Todesstachel. По крайней мере твой дружок отец Хэнди и этот иконописец Тибор назвали бы эту штуку именно так. Они обожают немецкие теологические термины.
- Что значит этот "Todesstachel"? - спросила Лурин. Слово она слышала впервые, хотя знала, что его первая часть "Tod" обозначает "смерть".
Пит ответил с мрачной торжественностью: - Жало смерти. Но тут есть тонкость. Сейчас увидишь. Жало обозначает такую штуковинку, через которую пчела или иное насекомое впрыскивает свой яд в тело другого живого существа. Но это современное значение слова, в старину слово "жало" понимали иначе. Скажем, когда во времена короля Якова ученый философ переписывал фразу из Библии: "Смерть, где твое жало?" - в его восприятии она звучала совсем иначе… Как бы это поточнее… Ага! Звучала она так: "Смерть, где твой укол?" Тогда слово "жало" значило то же, что сейчас "укол" в сочетаниях испытать "укол совести" или "укол самолюбия", ощутить "укол гордости". Словом, получить удар кончиком чего-нибудь острого, копьеобразного. В прямом и переносном смысле. К примеру, в старину про дуэлянта не говорили: "Он уколол своего противника шпагой". Говорили: "Он ужалил своего противника шпагой". То есть апостол Павел не имел в виду, что смерть жалит, подобно скорпиону - жалом в хвосте, из которого впрыскивается жгучий яд. Он имел в виду, что смерть пронзает.
Апостол Павел имел в виду то, что сам Сэндз понял во время очередного эксперимента с наркотиками.
Дело происходило в маленькой комнатке Лурин. Питер принял какую-то гадость, которая сделала его предельно агрессивным. Он метался по Луриной комнатушке и крушил все и вся. А когда девушка попыталась остановить его, сделал уж и вовсе невероятное - поднял на нее руку. И вот в этот-то момент, когда он ударил ее, он был ужален - ужален в старинном смысле слова, то есть ощутил укол, как будто его тело пронзил остроконечный кинжал -зазубренный, как острога, которой рыбаки убивают очень крупную рыбу, попавшую к ним в сети.
Едва ли за всю жизнь Питер испытал более острое физическое ощущение -оно было реальнее реального. Когда "острога" вошла в его тело, он сложился вдвое от чудовищной боли. Лурин, которая до этого то присаживалась, то отскакивала, ускользая от его кулаков, остановилась как вкопанная. Она поняла, что ему совсем нехорошо, и позабыла об опасности.
Казалось, эта острога - металлический зазубренный крюк на длинном-предлинном древке, конец которого уходит аж в Небеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65