Слишком близкий и слишком хорошо защищенный остров придает смелость пиратам Борнео, которые вновь начинают поднимать головы в расчете на помощь и поддержку Сандакана.
— И что ответил Сандакан наглецу? — спросил Янес.
— Он заявил, что готов защищать свои владения и не отступит ни перед чем. Сандакан сзывает на Мопрачем волонтеров, старых бойцов, помогавших ему прогнать Джеймса Брука и освободить Саравак. Одни в пути, другие уже прибыли на Мопрачем из Саравака.
— Да, в Сараваке, — сказал Янес довольным тоном, — еще не перевелись люди, которые помнят, что именно мы разрушили могущество самозваного раджи, английского авантюриста, принесшего рабство на эти берега. Но кто заваривает всю эту кашу? С одной стороны — неведомо откуда вынырнувший пилигрим, с другой — старые наши враги, англичане, и в придачу — даяки, которых подстрекают против нас. А ведь до самого последнего времени мы были в сносных отношениях с губернатором Лабуана.
— По-видимому, племянник Брука, теперешний раджа Саравака, — заметил Каммамури, — принимает деятельное участие в гонении, организованном на нас. Один из кораблей этого князька, без всякой видимой причины и повода, недавно потопил одно из прао Сандакана, по1убив весь его экипаж. Когда за судном раджи погналась «Марианна», чтобы потребовать объяснений, то экипаж нашего судна получил приказание от корабля раджи следовать за ним в Саравак.
— Что, разумеется, не было исполнено? — сказал Тремаль-Наик.
— Да. Но «Марианна» должна была более чем поспешно вернуться в Мопрачем, преследуемая огнем неожиданно появившегося для поддержки судна раджи парохода, на мачте которого тоже развевался флаг раджи Саравака.
— Тремаль-Наик! — вскричал Янес, поднявшись с кресла и нервно расхаживая по комнате. — Мне приходит в голову одна мысль. Я думаю, что весь этот заговор против нас является делом раджи, который хочет таким образом отомстить за своего дядю. Новоявленный саравакский князек, несомненно, вступил в соглашение с английским правительством. Это тем более возможно, что мы уже давно представляем действительную угрозу самому существованию столь близкого к Мопрачему Лабуана. Кстати, ты вспомни, что этот Лабуан несколько лет тому назад едва не попал в наши руки.
— И это еще не все, — сказал Каммамури. — В этой шайке заговорщиков есть и другие лица. Знаете, что поведал мне один из бывших слуг Тремаль-Наика — тот самый, который помог мне пробраться через лагерь даяков и вернуться в факторию? По его словам, пилигрим, который взбунтовал даяков и вооружил их, не араб, как думали до сих пор, а индус.
— Индус?! — воскликнули одновременно Янес и Тремаль-Наик.
— Слушайте еще. Это должно вам открыть глаза на то, кто наш враг. Слуга рассказал мне, что однажды ночью он застал пилигрима в хижине, когда тот, преклонив колени, как будто молился перед небольшим сосудом, в воде которого плескались золотые рыбки Ганга.
— Черт побери! — воскликнул Янес, останавливаясь на ходу, словно пораженный громом. Тремаль-Наик вскочил на ноги с бледным и искаженным лицом.
— Сосуд с рыбками Ганга? В таком случае этот человек — туг, — пробормотал Тремаль-Наик с жестом отчаяния.
— Да, господин, — утвердительно кивнул Каммамури. — Только туг может поклоняться золотым рыбкам Ганга, в телах которых воплощается частичка души мстительной богини Кали.
Несколько мгновений в комнате царило молчание.
— Необходимо, однако, выяснить, — оживился Янес, — кто был тот человек, который рассказал тебе это.
— Это Кария, даяк, который находился у нас в услужении, а теперь вернулся к своему племени. Человек умный, опытный. Он обязан мне жизнью. Теперь я встретил его в лесу, когда пытался пробраться сквозь ряды даяков к кампонгу. Вместо того, чтобы выдать меня пилигриму, он проводил меня сюда, предварительно известив вас о моем прибытии при помощи стрелы из сумпитана. Мы можем вполне доверять его рассказу, потому что он никогда и ничего раньше не слышал о «душителях» Индии и был очень удивлен, узнав от меня, что поклоняющийся рыбам пилигрим вовсе не мусульманин.
— Янес! — сказал взволнованным голосом Тремаль-Наик. — Что же ты думаешь предпринять?
Португалец, склонившись над столом и подпирая рукой голову, казалось, предался размышлениям.
— Мы были глупы, как ослы. Надо быть слепцами, чтобы не догадаться сразу, кто такой этот проклятый пилигрим-тут. Та ненависть, которую он питает к тебе, Тремаль-Наик, похитителю их сокровища, жрицы храма Кали, освободившему из плена украденную ими Дарму, твою дочь, которая должна была заменить в храме свою мать, — этого ведь было достаточно, чтобы объяснить нам все.
Помолчав немного, португалец добавил:
— Если бы мы не видели их вождя, Суйод-хана, испускающим дух под кинжалом Сандакана, можно было бы подумать, что вся эта дьявольская махинация — дело его рук. Но он убит, это неоспоримо. И мертвые не встают из могил. Мы видели, как его тело было зарыто в яму вместе с сотнями казненных сипаев Дели.
— Мы уже говорили об этом, — отозвался индус, — и теперь лучше подумаем о ближайшем будущем. Что мы должны предпринять? Подумай, Янес! Теперь, когда мы узнали, с кем мы имеем в действительности дело, я начинаю волноваться за жизнь моей дочери.
— Нам остается одно, — прозвучал ответ португальца: — уйти отсюда, уйти как можно скорее и добраться до Сандакана. Здесь делать больше нечего.
— Конечно. Но как пробиться сквозь ряды осаждающих?
— Что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. Пойдем отдыхать, пока даяки так любезны, что оставляют нас в покое.
И они удалились в свои помещения, но на их лицах читалось выражение глубокой тревоги. Они искали выход и пока не находили его; это их угнетало.
Ночь прошла, как и можно было предвидеть, спокойно.
Еще до восхода солнца Янес, который спал и плохо и мало, был уже на ногах. Казалось, его занимала какая-то идея, так как вместо того, чтобы спуститься по обыкновению в столовую к чаю, он забрался на террасу, на которой торчали остатки разрушенной даякской артиллерией башенки, и принялся выяснять для себя внутреннее расположение самого кампонга.
Фактория образовывала широкий параллелограмм, пересеченный посередине постройками и навесами, что позволяло разделить силы защитников на два отряда. Первая часть кампонга, куда вела дорога от подъемного моста, состояла из каменных зданий. Во второй части помещались погреба, конюшни, помещения для прислуги, хлева и прочие служебные постройки.
Это расположение поразило португальца.
— Черт возьми! — пробормотал он, весело потирая руки. — Это как раз отвечает моим намерениям. Все зависит от того, насколько велики в самом деле запасы в погребах моего друга, Тремаль-Наика. Если только у него достаточно ликера, то дело можно считать сделанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— И что ответил Сандакан наглецу? — спросил Янес.
— Он заявил, что готов защищать свои владения и не отступит ни перед чем. Сандакан сзывает на Мопрачем волонтеров, старых бойцов, помогавших ему прогнать Джеймса Брука и освободить Саравак. Одни в пути, другие уже прибыли на Мопрачем из Саравака.
— Да, в Сараваке, — сказал Янес довольным тоном, — еще не перевелись люди, которые помнят, что именно мы разрушили могущество самозваного раджи, английского авантюриста, принесшего рабство на эти берега. Но кто заваривает всю эту кашу? С одной стороны — неведомо откуда вынырнувший пилигрим, с другой — старые наши враги, англичане, и в придачу — даяки, которых подстрекают против нас. А ведь до самого последнего времени мы были в сносных отношениях с губернатором Лабуана.
— По-видимому, племянник Брука, теперешний раджа Саравака, — заметил Каммамури, — принимает деятельное участие в гонении, организованном на нас. Один из кораблей этого князька, без всякой видимой причины и повода, недавно потопил одно из прао Сандакана, по1убив весь его экипаж. Когда за судном раджи погналась «Марианна», чтобы потребовать объяснений, то экипаж нашего судна получил приказание от корабля раджи следовать за ним в Саравак.
— Что, разумеется, не было исполнено? — сказал Тремаль-Наик.
— Да. Но «Марианна» должна была более чем поспешно вернуться в Мопрачем, преследуемая огнем неожиданно появившегося для поддержки судна раджи парохода, на мачте которого тоже развевался флаг раджи Саравака.
— Тремаль-Наик! — вскричал Янес, поднявшись с кресла и нервно расхаживая по комнате. — Мне приходит в голову одна мысль. Я думаю, что весь этот заговор против нас является делом раджи, который хочет таким образом отомстить за своего дядю. Новоявленный саравакский князек, несомненно, вступил в соглашение с английским правительством. Это тем более возможно, что мы уже давно представляем действительную угрозу самому существованию столь близкого к Мопрачему Лабуана. Кстати, ты вспомни, что этот Лабуан несколько лет тому назад едва не попал в наши руки.
— И это еще не все, — сказал Каммамури. — В этой шайке заговорщиков есть и другие лица. Знаете, что поведал мне один из бывших слуг Тремаль-Наика — тот самый, который помог мне пробраться через лагерь даяков и вернуться в факторию? По его словам, пилигрим, который взбунтовал даяков и вооружил их, не араб, как думали до сих пор, а индус.
— Индус?! — воскликнули одновременно Янес и Тремаль-Наик.
— Слушайте еще. Это должно вам открыть глаза на то, кто наш враг. Слуга рассказал мне, что однажды ночью он застал пилигрима в хижине, когда тот, преклонив колени, как будто молился перед небольшим сосудом, в воде которого плескались золотые рыбки Ганга.
— Черт побери! — воскликнул Янес, останавливаясь на ходу, словно пораженный громом. Тремаль-Наик вскочил на ноги с бледным и искаженным лицом.
— Сосуд с рыбками Ганга? В таком случае этот человек — туг, — пробормотал Тремаль-Наик с жестом отчаяния.
— Да, господин, — утвердительно кивнул Каммамури. — Только туг может поклоняться золотым рыбкам Ганга, в телах которых воплощается частичка души мстительной богини Кали.
Несколько мгновений в комнате царило молчание.
— Необходимо, однако, выяснить, — оживился Янес, — кто был тот человек, который рассказал тебе это.
— Это Кария, даяк, который находился у нас в услужении, а теперь вернулся к своему племени. Человек умный, опытный. Он обязан мне жизнью. Теперь я встретил его в лесу, когда пытался пробраться сквозь ряды даяков к кампонгу. Вместо того, чтобы выдать меня пилигриму, он проводил меня сюда, предварительно известив вас о моем прибытии при помощи стрелы из сумпитана. Мы можем вполне доверять его рассказу, потому что он никогда и ничего раньше не слышал о «душителях» Индии и был очень удивлен, узнав от меня, что поклоняющийся рыбам пилигрим вовсе не мусульманин.
— Янес! — сказал взволнованным голосом Тремаль-Наик. — Что же ты думаешь предпринять?
Португалец, склонившись над столом и подпирая рукой голову, казалось, предался размышлениям.
— Мы были глупы, как ослы. Надо быть слепцами, чтобы не догадаться сразу, кто такой этот проклятый пилигрим-тут. Та ненависть, которую он питает к тебе, Тремаль-Наик, похитителю их сокровища, жрицы храма Кали, освободившему из плена украденную ими Дарму, твою дочь, которая должна была заменить в храме свою мать, — этого ведь было достаточно, чтобы объяснить нам все.
Помолчав немного, португалец добавил:
— Если бы мы не видели их вождя, Суйод-хана, испускающим дух под кинжалом Сандакана, можно было бы подумать, что вся эта дьявольская махинация — дело его рук. Но он убит, это неоспоримо. И мертвые не встают из могил. Мы видели, как его тело было зарыто в яму вместе с сотнями казненных сипаев Дели.
— Мы уже говорили об этом, — отозвался индус, — и теперь лучше подумаем о ближайшем будущем. Что мы должны предпринять? Подумай, Янес! Теперь, когда мы узнали, с кем мы имеем в действительности дело, я начинаю волноваться за жизнь моей дочери.
— Нам остается одно, — прозвучал ответ португальца: — уйти отсюда, уйти как можно скорее и добраться до Сандакана. Здесь делать больше нечего.
— Конечно. Но как пробиться сквозь ряды осаждающих?
— Что-нибудь придумаем. Утро вечера мудренее. Пойдем отдыхать, пока даяки так любезны, что оставляют нас в покое.
И они удалились в свои помещения, но на их лицах читалось выражение глубокой тревоги. Они искали выход и пока не находили его; это их угнетало.
Ночь прошла, как и можно было предвидеть, спокойно.
Еще до восхода солнца Янес, который спал и плохо и мало, был уже на ногах. Казалось, его занимала какая-то идея, так как вместо того, чтобы спуститься по обыкновению в столовую к чаю, он забрался на террасу, на которой торчали остатки разрушенной даякской артиллерией башенки, и принялся выяснять для себя внутреннее расположение самого кампонга.
Фактория образовывала широкий параллелограмм, пересеченный посередине постройками и навесами, что позволяло разделить силы защитников на два отряда. Первая часть кампонга, куда вела дорога от подъемного моста, состояла из каменных зданий. Во второй части помещались погреба, конюшни, помещения для прислуги, хлева и прочие служебные постройки.
Это расположение поразило португальца.
— Черт возьми! — пробормотал он, весело потирая руки. — Это как раз отвечает моим намерениям. Все зависит от того, насколько велики в самом деле запасы в погребах моего друга, Тремаль-Наика. Если только у него достаточно ликера, то дело можно считать сделанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74