— Андрей Иванович посмотрел на братьев.
— Михайлу хотим, — сказал Григорий Федорович.
— Пусть так.
Братья Нагие и Шуйский выпили еще по большой чаре. Побратались. Отломили по большому куску сотового меда.
— Вас, Нагих, — Шуйский строго посмотрел на братьев, — Бориска хочет в дальние места услать. А царицу Марью Федоровну в монастырь. И царевича Дмитрия он не пожалеет.
Григорий Нагой вынул изо рта обсосанный воск и осторожно положил на стол.
— Знамо, не пожалеет, — сказал он, вытирая сладкие усы.
— Одного он ныне боится — московских купцов. За купцами чернь стоит, — продолжал Шуйский.
— Зачем купцы Бориску не любят? — полюбопытствовал Андрей Нагой.
— Хочет правитель всю торговлю на Москве и других городах агличанам отдать беспошлинно, а своим гостям и купцам пошлину против прежнего увеличит. Наши русские купцы оттого в разор пойдут. Аглицкая королева рада-радешенька, что ни год к Бориске послов засылает и все кланяется и благодарит.
— Вот задача! — воскликнул Михайла. — А Бориске-то какой прок, ежели всю торговлю беспошлинно агличанам отдать?
— Почет ему большой от аглицкой королевы. Уж как она его не величает! И дьяки вс„ на боярской думе вычитывают. Как-то и кузеном его любимым назвала. И деньги, само собой, и поминки.
Братьев Нагих очень заинтересовал рассказ князя Шуйского.
— Прознали все-таки московские купцы про Борискину хитрость. Нашелся, видать, хороший человек.
— Ежели бы мы, князья Шуйские, о том не рассказали, не узнать бы купцам. Бориска свои дела в великой тайне хранит.
— Бориска прятал, а вы, Шуйские, вс„ наружу. — Михайла Нагой расхохотался. — Так ему и надоть.
Разговор был долгий. Все приходилось обдумать и решить. Дело затевалось великое и страшное. Совсем не просто свести с престола и постричь в монастырь царя, хотя и тихого, как Федор. Большой грех так поступать с помазанником божьим. Но если другого выхода нет? Если царский шурин Борис Годунов грозит извести и Шуйских и Нагих?!
Пресмыкаясь перед царем Иваном Васильевичем Грозным, князья Шуйские сохранили себя от уничтожения и дождались вожделенного часа. Но когда дорога к власти открылась перед ними, ее заступил царский шурин Борис Годунов.
Дороги князей Шуйских и бояр Годуновых скрестились. Уступать добром никто не собирался.
Во дворце все спали. Никто не заметил царевичеву мамку Василису, спустившуюся из верхних покоев… Прижав ухо к неплотно прикрытой двери, она долго прислушивалась, стараясь запомнить доносившиеся до нее слова.
Дождавшись ночи, из города Углича ускакал в Москву князь Андрей Иванович Шуйский. У земляного вала он встретился с бывшим оружничим царя Ивана, а ныне опальным воеводой Нижнего Новгорода Богданом Бельским. Они разъехались, не узнав друг друга в темноте. И тот и другой поглубже надвинули шапки на глаза и отвернулись.
С тех пор как в Угличе поселился царевич Дмитрий, город сделался как бы заклятым местом. В Москве вокруг имени царевича Дмитрия плелись тайные козни и составлялись заговоры. Углич был связан невидимыми нитями со многими вельможными лицами русского государства. Здесь скрещивались могучие силы. В самом городе и в посаде не одна сотня глаз следила за всеми, кто приезжал в Углич, и уезжал из него. Особенно тщательно следили за теми, кто посещал дворец или сносился со слугами царевича. О всех, кто бывал в Угличе, тайные осведомители немедленно давали знать своим хозяевам.
Не мудрено, что путники, въезжавшие в город и выезжавшие из города, старались скрыть свое лицо, чтобы не быть узнанными.
В то время, когда князь Андрей Шуйский скакал к Москве, Богдан Бельский въехал в Угличский кремль. У ворот он соскочил с лошади, передал сторожу повод и в придачу несколько мелких монет. Он отыскал во дворце маленькую дубовую дверь, ведущую в покои вдовой царицы, открыл ее своим ключом и по узкой лестнице поднялся наверх.
Стараясь не шуметь, Богдан Бельский взошел на верхний этаж и легонько постучал в низкую дверь, ведущую в переднюю царицыной опочивальни. Дверь сразу же открылась, и царица Марья, с нетерпением ожидавшая своего возлюбленного, бросилась ему на шею.
— Светик мой, солнышко красное, — приговаривала царица, целуя Бельского и плача от радости, — заждалась я! Горе с тобой, беда без тебя.
Она приняла из рук милого опашень и шапку и повесила на деревянный крюк, торчавший в стене.
Обнявшись, они прошли в опочивальню и сели на низкую, обитую бархатом скамейку. Здесь все было давно знакомо Бельскому: сводчатый потолок и теплый деревянный пол, выложенный елочкой.
Богдан Яковлевич посмотрел на царицу: кругла, румяна, бела. Пунцовые губы, золотые волосы. Царь Иван Васильевич Грозный плохих и некрасивых в жены не брал. Бельский не удержался и опять стал обнимать и целовать Марью Федоровну.
— В Москве скоро будем, Машенька, — сказал он, отдышавшись. — Яблочко мое наливчатое, ягодка ты красная!
— Братья ждут тебя, Богданушка. Внизу сидят.
— Успею, Машенька, дай на тебя наглядеться.
Бельский ушел от царицы не скоро. Спустился он в средний этаж. Потолки здесь были деревянные, а пол кирпичный. Узкая горница шла по длине всего дворца. С одной стороны находилось большое окно со свинцовыми переплетами, а с другой — высокая, под потолок, изразцовая печь, разрисованная синими птицами.
В горнице горели две толстые восковые свечи в серебряных высоких подсвечниках, стоящих на полу. На окна надвинулась темень, время было близко к полуночи.
Бельский толкнул первую дверь направо. Нагнув голову, он вошел в небольшую горницу, где по утрам царевича Дмитрия обучал грамоте дворцовый аптекарь-ливонец.
Топилась широкая печь с железной заслонкой. Печь недавно разожгли, и она еще дымила. Горящие дрова давали слабый отблеск.
Печь топилась не потому, что было холодно, а потому, что потребовал кудесник Ондрюшка Мочалов. Сегодня братья Нагие, озабоченные предстоящими делами, хотели спросить, что их ждет впереди.
Семейство Нагих уверовало в чудодейственную силу Ондрюшки после исцеления брата Григория. Два года назад Григорий купался весной в реке, простудился и слег в постель. Несколько дней лежал в беспамятстве. Немец, дворцовый лекарь, признал больного безнадежным. Позвали Ондрюшку. Кудесник пощупал, потрогал. «Будет мужик жить еще сорок лет», — сказал он весело. Ондрюшка принес из дому горшок со сладковатым питьем, нагрел его и заставил больного пить горячим.
Вот и сейчас Ондрюшка в черной монашеской рясе поставил в печь горшок с пахучими сухими травами и кореньями. Вода в горшке бурлила и пенилась, распространяя резкий, неприятный запах.
Ондрюшка был очень наблюдательным и мудрым человеком. Он внимательно прислушивался к разговорам царевичевых слуг и посадских мужиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Михайлу хотим, — сказал Григорий Федорович.
— Пусть так.
Братья Нагие и Шуйский выпили еще по большой чаре. Побратались. Отломили по большому куску сотового меда.
— Вас, Нагих, — Шуйский строго посмотрел на братьев, — Бориска хочет в дальние места услать. А царицу Марью Федоровну в монастырь. И царевича Дмитрия он не пожалеет.
Григорий Нагой вынул изо рта обсосанный воск и осторожно положил на стол.
— Знамо, не пожалеет, — сказал он, вытирая сладкие усы.
— Одного он ныне боится — московских купцов. За купцами чернь стоит, — продолжал Шуйский.
— Зачем купцы Бориску не любят? — полюбопытствовал Андрей Нагой.
— Хочет правитель всю торговлю на Москве и других городах агличанам отдать беспошлинно, а своим гостям и купцам пошлину против прежнего увеличит. Наши русские купцы оттого в разор пойдут. Аглицкая королева рада-радешенька, что ни год к Бориске послов засылает и все кланяется и благодарит.
— Вот задача! — воскликнул Михайла. — А Бориске-то какой прок, ежели всю торговлю беспошлинно агличанам отдать?
— Почет ему большой от аглицкой королевы. Уж как она его не величает! И дьяки вс„ на боярской думе вычитывают. Как-то и кузеном его любимым назвала. И деньги, само собой, и поминки.
Братьев Нагих очень заинтересовал рассказ князя Шуйского.
— Прознали все-таки московские купцы про Борискину хитрость. Нашелся, видать, хороший человек.
— Ежели бы мы, князья Шуйские, о том не рассказали, не узнать бы купцам. Бориска свои дела в великой тайне хранит.
— Бориска прятал, а вы, Шуйские, вс„ наружу. — Михайла Нагой расхохотался. — Так ему и надоть.
Разговор был долгий. Все приходилось обдумать и решить. Дело затевалось великое и страшное. Совсем не просто свести с престола и постричь в монастырь царя, хотя и тихого, как Федор. Большой грех так поступать с помазанником божьим. Но если другого выхода нет? Если царский шурин Борис Годунов грозит извести и Шуйских и Нагих?!
Пресмыкаясь перед царем Иваном Васильевичем Грозным, князья Шуйские сохранили себя от уничтожения и дождались вожделенного часа. Но когда дорога к власти открылась перед ними, ее заступил царский шурин Борис Годунов.
Дороги князей Шуйских и бояр Годуновых скрестились. Уступать добром никто не собирался.
Во дворце все спали. Никто не заметил царевичеву мамку Василису, спустившуюся из верхних покоев… Прижав ухо к неплотно прикрытой двери, она долго прислушивалась, стараясь запомнить доносившиеся до нее слова.
Дождавшись ночи, из города Углича ускакал в Москву князь Андрей Иванович Шуйский. У земляного вала он встретился с бывшим оружничим царя Ивана, а ныне опальным воеводой Нижнего Новгорода Богданом Бельским. Они разъехались, не узнав друг друга в темноте. И тот и другой поглубже надвинули шапки на глаза и отвернулись.
С тех пор как в Угличе поселился царевич Дмитрий, город сделался как бы заклятым местом. В Москве вокруг имени царевича Дмитрия плелись тайные козни и составлялись заговоры. Углич был связан невидимыми нитями со многими вельможными лицами русского государства. Здесь скрещивались могучие силы. В самом городе и в посаде не одна сотня глаз следила за всеми, кто приезжал в Углич, и уезжал из него. Особенно тщательно следили за теми, кто посещал дворец или сносился со слугами царевича. О всех, кто бывал в Угличе, тайные осведомители немедленно давали знать своим хозяевам.
Не мудрено, что путники, въезжавшие в город и выезжавшие из города, старались скрыть свое лицо, чтобы не быть узнанными.
В то время, когда князь Андрей Шуйский скакал к Москве, Богдан Бельский въехал в Угличский кремль. У ворот он соскочил с лошади, передал сторожу повод и в придачу несколько мелких монет. Он отыскал во дворце маленькую дубовую дверь, ведущую в покои вдовой царицы, открыл ее своим ключом и по узкой лестнице поднялся наверх.
Стараясь не шуметь, Богдан Бельский взошел на верхний этаж и легонько постучал в низкую дверь, ведущую в переднюю царицыной опочивальни. Дверь сразу же открылась, и царица Марья, с нетерпением ожидавшая своего возлюбленного, бросилась ему на шею.
— Светик мой, солнышко красное, — приговаривала царица, целуя Бельского и плача от радости, — заждалась я! Горе с тобой, беда без тебя.
Она приняла из рук милого опашень и шапку и повесила на деревянный крюк, торчавший в стене.
Обнявшись, они прошли в опочивальню и сели на низкую, обитую бархатом скамейку. Здесь все было давно знакомо Бельскому: сводчатый потолок и теплый деревянный пол, выложенный елочкой.
Богдан Яковлевич посмотрел на царицу: кругла, румяна, бела. Пунцовые губы, золотые волосы. Царь Иван Васильевич Грозный плохих и некрасивых в жены не брал. Бельский не удержался и опять стал обнимать и целовать Марью Федоровну.
— В Москве скоро будем, Машенька, — сказал он, отдышавшись. — Яблочко мое наливчатое, ягодка ты красная!
— Братья ждут тебя, Богданушка. Внизу сидят.
— Успею, Машенька, дай на тебя наглядеться.
Бельский ушел от царицы не скоро. Спустился он в средний этаж. Потолки здесь были деревянные, а пол кирпичный. Узкая горница шла по длине всего дворца. С одной стороны находилось большое окно со свинцовыми переплетами, а с другой — высокая, под потолок, изразцовая печь, разрисованная синими птицами.
В горнице горели две толстые восковые свечи в серебряных высоких подсвечниках, стоящих на полу. На окна надвинулась темень, время было близко к полуночи.
Бельский толкнул первую дверь направо. Нагнув голову, он вошел в небольшую горницу, где по утрам царевича Дмитрия обучал грамоте дворцовый аптекарь-ливонец.
Топилась широкая печь с железной заслонкой. Печь недавно разожгли, и она еще дымила. Горящие дрова давали слабый отблеск.
Печь топилась не потому, что было холодно, а потому, что потребовал кудесник Ондрюшка Мочалов. Сегодня братья Нагие, озабоченные предстоящими делами, хотели спросить, что их ждет впереди.
Семейство Нагих уверовало в чудодейственную силу Ондрюшки после исцеления брата Григория. Два года назад Григорий купался весной в реке, простудился и слег в постель. Несколько дней лежал в беспамятстве. Немец, дворцовый лекарь, признал больного безнадежным. Позвали Ондрюшку. Кудесник пощупал, потрогал. «Будет мужик жить еще сорок лет», — сказал он весело. Ондрюшка принес из дому горшок со сладковатым питьем, нагрел его и заставил больного пить горячим.
Вот и сейчас Ондрюшка в черной монашеской рясе поставил в печь горшок с пахучими сухими травами и кореньями. Вода в горшке бурлила и пенилась, распространяя резкий, неприятный запах.
Ондрюшка был очень наблюдательным и мудрым человеком. Он внимательно прислушивался к разговорам царевичевых слуг и посадских мужиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125