Иден последовала за ним. Она еще не все ему сказала об Анжелите и должна сделать это в присутствии Зака, чтобы увидеть его реакцию.
— Папа, ну подожди же еще минуту, — остановила она отца, взяв его за руку. — Я забыла рассказать тебе про колье и браслет, которые были на Анжелите. Представляешь? Она нашла их на пороге своего дома. Их оставил какой-то таинственный поклонник! Как романтично!
Прэстон покачал головой. Он так не думал и почувствовал уколы ревности, которые испытывал каждый раз, когда представлял Анжелиту в окружении вьющихся у ее ног мужчин. Ах, если бы не эти его проклятые ноги… Он тогда непременно сказал бы все, что думает об этом. И что думает о ней. Как желает ее… Видит бог, как он ее желает!
— Эта женщина, — сказал он, сникнув, — любого мужчину заставит волочиться за своей юбкой. Как ей это удается? Может быть виной тому ее духи?
Он ушел, но его натянутый смех еще долго звучал в ушах.
Плотно сжав губы, Иден медленно повернулась к Заку и с вызовом уставилась на него.
Сабрина перестала скрести полы в комнате для рабов и подняла голову. Солнце склонилось к горизонту, а это значит, что рабочий день близится к концу. Обрадовавшись, она выпрямилась и направилась к выходу, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Остановившись и скрестив руки на груди, некоторое время она наблюдала за Джошуа. Ежедневно с восходом солнца он выходил в поле и орудовал мотыгой так споро и ловко, что успевал сделать работу, которая под силу едва ли не сотне человек, и множество аккуратных борозд через все поле — очевидный результат его методичной деятельности.
Даже сейчас, когда солнце склонилось к вечеру, Джошуа в одиночестве продолжал разрыхлять почву под посадку хлопка. Сабрине же, вручив щетку и ведро с мыльной водой, он приказал убрать все комнаты для рабов, которых хозяин намерен купить в ближайшие Дни.
Дом был построен совсем недавно, и комнаты не требовали особо тщательной уборки. И Сабрина подозревала, что он занял ее этой работой, только чтобы она была подальше от него.
Пока она наблюдала за работой Джошуа, глаза ее потеплели, а сердце смягчилось. Правда, он воспринимал ее как досадную помеху, но ей, Сабрине, Джошуа казался особенным. Ей нравилась его высокая, стройная, широкоплечая и гибкая фигура, нравилось, как гордо держал он голову. Нравилось, как словно перчатки обтягивали его мускулистые ноги черные брюки, как мышцы широкой мокрой от пота спины растягивались и сокращались всякий раз, когда он высоко поднимал мотыгу, а затем обрушивал ее на черную, плодородную землю, и все больше и больше борозд оставалось позади него. Сабрине он казался самым сильным и мужественным! Он казался ей прекрасным!
— Но он совершенно не обращает на меня внимания, — прошептала она, обиженно надув губы, — может быть, он женоненавистник?
Ей одиноко, и она часто с тоской вспоминала друзей, которые остались на предыдущей плантации, а ее бывший хозяин вырвал из привычной среды и продал словно собаку. Бросив последний, томный взгляд на Джошуа, она повернулась и отправилась назад в комнату для рабов.
Опустившись на колени, она смочила щетку в ведре с мыльной водой и начала яростно натирать пол. Прядь волос упала ей на глаза, Сабрина отвела ее и взглянула на свой наряд. Не мудрено, что Джошуа не обращает на нее внимания. Еще бы! Ее платье порвано на аукционе чуть ли не в клочья. Наверное, Джошуа всякий раз, когда смотрит на нее, мысленно представляет руки всех тех мужчин, которые бесцеремонно щупали ее, определяя размер и форму ее груди, проверяли, насколько плоский у нее живот, бархатиста ли ее кожа.
Ему, конечно, противно это осознавать, но ведь не больше, чем ей! В конце концов это ее насиловали и унижали, а не его!
— Тут кроется еще что-то, — прошептала Сабрина, качая головой. — Я вижу это по его глазам. Он тоскует. Наверное, по жене. Я часто замечала этот голодный мужской взгляд, когда не хватает женщины.
Сабрина была так увлечена своими размышлениями, что не заметила, как последние лучи заходящего солнца окрасили комнату в золотисто-оранжевый цвет. Она все поливала пол водой, а потом ожесточенно терла его щеткой.
Внезапно Сабрина поднялась с колен и направилась к двери, где освещение получше. Она попыталась ухватиться за кончик занозы, чтобы вытащить ее, но тщетно! Боль усилилась, и палец начал пульсировать, боль становилась невыносима.
— Боже мой, что же мне делать? — заплакала она, и слезы ручьем покатились по ее щекам.
Она сжала пораненный палец и, плача, принялась раскачиваться взад-вперед, но облегчения не почувствовала. Сквозь слезы еще раз посмотрела на Джошуа, но позвать его на помощь побоялась. Если она его побеспокоит, не вызовет ли это его гнев?
Однако выбора не оставалось. Боль усилилась, и теперь подергивало не только палец, но и всю руку.
— Бог мой! — причитала она. — Я должна попросить у него помощи. Эта заноза вызывает такую сильную боль… ничего ужаснее не могу припомнить.
Продолжая прижимать к себе палец с глазами, полными слез, Сабрина вышла из комнаты и босиком пошла к Джошуа через вспаханное черное поле. Она перешагнула одну, затем другую борозду… пока не дошла до Джошуа, который был так увлечен работой, что и не заметил ее приближения…
— Тебя, конечно, не волнует, почему я плачу? — всхлипнула Сабрина, глядя на его массивную черную спину. — Ты холодный, безжалостный человек. — Джошуа резко повернулся и взглянул на нее. Увидев ее заплаканные глаза, смягчился. — Я загнала занозу себе под ноготь, — не переставая плакать сказала она. — Мне так больно.
Джошуа взял ее руку.
— Бедная малышка. Покажи мне свой палец, — мягко попросил он, чувствуя, как воздвигнутый им барьер рассыпается на глазах. Женские слезы всегда оказывали на него магическое действие, особенно если проливала их женщина, кажущаяся независимой и сильной.
Сабрина чем-то напоминала ему умершую жену. Она могла быть разной: то мягкой и уязвимой, то сильной и несгибаемой. Он считал, что это — самое лучшее сочетание в характере женщины, тем более, если женщина эта рабыня и принадлежит белому человеку. Еще при первой встрече Джошуа понял, что полюбил ее.
Сабрина же смотрела на него широко раскрытыми глазами и чувствовала, что стала посмешищем. Прежде она никому не позволяла видеть себя плачущей, теперь же, проявив слабость, добьется лишь одного: Джошуа станет презирать ее.
— Как ты думаешь, Зак, что может заставить мужчину делать женщине подарки, не называя себя? Какой это должен быть человек? — спросила Иден, важно прошествовав мимо него по направлению к кухне. Она положила пару булочек на каждую тарелку и подала их Заку, который пошел следом за ней. — Пожалуйста, отнеси это в гостиную. Сейчас я принесу чай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88