Джинкс — выше, полногрудая и крутобедрая.
— А где Эли? — спросила Бетс.
— Наверху. Я думала… Я подумала, что лучше будет, если мы сначала познакомимся.. Бетс улыбнулась.
— Благодаря ее письмам я чувствую себя так, как будто знаю Эли лучше, чем своих собственных сестер.
— А сколько у вас сестер?
— Две. Элен — семнадцать и Грейс — двенадцать, она ровесница Эли. И конечно же, от Кифа вы слышали о моем брате Марке.
Киф все думал, сколько же еще времени Джинкс намеревается прятать ребенка. За последние пять лет он несколько раз совещался с доктором Эмметтом Тилсоном, бостонским врачом, по-прежнему лечащим Элисон.
— Должно быть, ваша сестра увидела мое объявление в старом медицинском журнале, — сказал доктор Тилсон. Он был крепким пожилым человеком с большим носом и копной седеющих волос. — Я поместил рекламу, чтоб проверить свою теорию лечения (косолапости) «медвежьей стопы» у детей. Сейчас появилось очень много детей с таким дефектом, но родители стараются их прятать, как прокаженных или лунатиков.
— Так вы говорите, что у моей племянницы «медвежья стопа»?
— Должно быть, вначале она была очень небольшой, поскольку ее мать ничего не заметила до тех пор, пока ребенок не начал ходить. Но со временем дефект развился, потому что тогда, когда ваша сестра обратилась ко мне, это был уже значительный порок.
— А что вы можете сделать для Элисон и для тысяч ваших пациентов? Что вы шлете им в этих коробках?
— Металлические скобки. Я лечу Элисон Хэрроу уже шесть лет — дольше, чем всех остальных детей, — и никогда не видел ее. — Доктор Тилсон улыбнулся. — Но я видел, однако же, ноги Элисон благодаря новому фотоаппарату мистера Истмэна. Иначе я не мог бы сделать для нее скобки, мне пришлось убедить вашу сестру сфотографировать ее ноги и сделать необходимые измерения. — Он подошел к шкафу и вытащил несколько фотографий. — Она присылает мне каждые два месяца по восемь таких фотографий, и когда я считаю, что Элисон выросла из ее скобок или что надо изменить угол корректировки, я делаю ей новые. Конечно, это не бог весть какое приспособление, но, насколько я знаю, я — единственный, кто когда-либо пытался сделать что-нибудь подобное.
Киф рассматривал фотографии, а сердце его колотилось. Левая нога была не слишком деформирована — по крайней мере, на непросвещенный взгляд Кифа, но вид правой ноги заставил его сердце дрогнуть. Первые фотографии показывали почти полностью деформированную ножку — с огромной костью на одной стороне, поднятой пяткой и пальцами, смотрящими в пол. Бедная, бедная Элисон. Бедная Джинкс.
— Наверное, состояние ребенка ухудшалось, когда ваша сестра в первый раз написала мне. Чем больше Элисон ходила, тем больше сдвигались мягкие косточки. — Затем доктор разъяснил свою теорию, по которой благодаря скобке ступня мало-помалу приобретает нормальное положение и в конце концов должна полностью выпрямиться.
— Видите, так и получается, — сказал он. Киф просмотрел фотографии, обращая внимание на происходящие улучшения: левая ступня теперь выглядела совершенно нормально, а правая хоть и была еще искривлена, но значительно меньше, чем поначалу.
— А из-за чего бывает «медвежья стопа»? — спросил он.
— Родственники больных считают, что это наказание Господа. — Он пренебрежительно фыркнул. — Я же думаю, что это связано с положением ребенка при беременности.
Киф ушел тогда из офиса доктора Тилсона, погруженный в раздумья о том, прячет ли его сестра ребенка, чтоб оградить его от злых языков или чтоб скрыть грех, за который несет наказание.
Он обнаружил, что и сейчас, сидя в гостиной Хэрроугейта, думает о том же.
— Она не привыкла к людям, знаете. Тут живут очень тихо. Я просто не уверена…
— Она что — не хочет нас видеть? — требовательно спросила Бетс. «Что, черт возьми, могло произойти?» — удивлялась она. Письма девочки были такими открытыми и жадными до жизни, она так очевидно жаждала человеческого общения. — Я так хотела встретиться с ней. Джинкс тепло и понимающе улыбнулась ей:
— Конечно, она хочет встретиться с вами. Сходите к ней наверх, Бетс. Она убирает свои комнаты с того самого момента, как мы узнали, что вы приезжаете. Элис не хочет, чтоб вы подумали, что она такой же поросенок, как кузен Эдгар.
Бетс засмеялась печальным смехом.
— Вы, должно быть, думаете, что это ужасно — говорить так о родственниках, но, вероятно, вы знаете, что я не имею привычки скрывать свою точку зрения.
— Да, временами ты не скрываешь ее, — поддразнил ее муж.
— А ты сиди тихо, — улыбнулась она ему, — твоей сестре и так придется привыкнуть ко многому во мне, так что, пожалуйста, не усугубляй мои недостатки.
Джинкс тоже засмеялась, и сердце Кифа наполнилось надеждой на то, что она готова отказаться от своего отшельничества.
— Я останусь здесь, — сказал он, — а ты поднимись наверх, Бетс. Я знаю, вам с Элисон есть о чем поговорить.
Бетс взглянула на невестку.
— Можно?
— Конечно. Пройдите через кухню к лестнице и по ступенькам — на верхний этаж.
— Я тебе покажу, — вызвался Киф, но Бетс отрицательно покачала головой.
— Сиди спокойно, — сказала она, снимая свою широкополую шляпу и кладя ее на стол.
Киф смотрел, как она уходит, и на лице его отражались любовь и восхищение. Он повернулся к Джинкс:
— Ну, что ты о ней думаешь?
— Она прелестна. Он улыбнулся ей, удовлетворенный ответом.
— Расскажи мне о себе, — попросил он. — Твои письма в последние два года стали намного веселей.
— У нас все хорошо. Особенно не о чем рассказывать, все очень тихо.
— А почему, Джинкс? Почему ты все еще живешь затворницей?
Зеленые ее глаза неожиданно потускнели:
— Давай не будем об этом, Киф. Достаточно уже того, что ты и Бетс здесь, что я и так далеко зашла.
Послышался взрыв девичьего смеха и вслед за ним:
— Нет, ты не делала этого, скажи правду! — И снова взрыв смеха.
Джинкс вскинула голову, лицо ее просветлело от радостного удивления, как будто звук был ей в новинку, но она очень обрадовалась ему.
— Элисон так мило смеется, — сказал Киф.
— Они определенно поладили. Неужели печаль прозвучала в ее голосе?
— Бетс не с каждым сходится, — сказал он. — Она на все имеет свои собственные суждения. Ты знаешь, что мать даже отказывалась послать ее в школу? Она боялась, что там из нее выбьют уверенность в себе, как это случилось с Марком.
— А что — школа действительно лишила Марка уверенности в себе? — спросила Джинкс с улыбкой.
— Я бы этого не сказал, — рассмеялся Киф. — Если бы в нем было больше крахмала, вероятно, он мог бы наняться в прачечную на Фронт-стрит. Джинкс попросила его:
— Расскажи мне о больнице, о тете Пэйшиенс.
Он поколебался и решил пока не говорить Джинкс о своей озабоченности состоянием ее здоровья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— А где Эли? — спросила Бетс.
— Наверху. Я думала… Я подумала, что лучше будет, если мы сначала познакомимся.. Бетс улыбнулась.
— Благодаря ее письмам я чувствую себя так, как будто знаю Эли лучше, чем своих собственных сестер.
— А сколько у вас сестер?
— Две. Элен — семнадцать и Грейс — двенадцать, она ровесница Эли. И конечно же, от Кифа вы слышали о моем брате Марке.
Киф все думал, сколько же еще времени Джинкс намеревается прятать ребенка. За последние пять лет он несколько раз совещался с доктором Эмметтом Тилсоном, бостонским врачом, по-прежнему лечащим Элисон.
— Должно быть, ваша сестра увидела мое объявление в старом медицинском журнале, — сказал доктор Тилсон. Он был крепким пожилым человеком с большим носом и копной седеющих волос. — Я поместил рекламу, чтоб проверить свою теорию лечения (косолапости) «медвежьей стопы» у детей. Сейчас появилось очень много детей с таким дефектом, но родители стараются их прятать, как прокаженных или лунатиков.
— Так вы говорите, что у моей племянницы «медвежья стопа»?
— Должно быть, вначале она была очень небольшой, поскольку ее мать ничего не заметила до тех пор, пока ребенок не начал ходить. Но со временем дефект развился, потому что тогда, когда ваша сестра обратилась ко мне, это был уже значительный порок.
— А что вы можете сделать для Элисон и для тысяч ваших пациентов? Что вы шлете им в этих коробках?
— Металлические скобки. Я лечу Элисон Хэрроу уже шесть лет — дольше, чем всех остальных детей, — и никогда не видел ее. — Доктор Тилсон улыбнулся. — Но я видел, однако же, ноги Элисон благодаря новому фотоаппарату мистера Истмэна. Иначе я не мог бы сделать для нее скобки, мне пришлось убедить вашу сестру сфотографировать ее ноги и сделать необходимые измерения. — Он подошел к шкафу и вытащил несколько фотографий. — Она присылает мне каждые два месяца по восемь таких фотографий, и когда я считаю, что Элисон выросла из ее скобок или что надо изменить угол корректировки, я делаю ей новые. Конечно, это не бог весть какое приспособление, но, насколько я знаю, я — единственный, кто когда-либо пытался сделать что-нибудь подобное.
Киф рассматривал фотографии, а сердце его колотилось. Левая нога была не слишком деформирована — по крайней мере, на непросвещенный взгляд Кифа, но вид правой ноги заставил его сердце дрогнуть. Первые фотографии показывали почти полностью деформированную ножку — с огромной костью на одной стороне, поднятой пяткой и пальцами, смотрящими в пол. Бедная, бедная Элисон. Бедная Джинкс.
— Наверное, состояние ребенка ухудшалось, когда ваша сестра в первый раз написала мне. Чем больше Элисон ходила, тем больше сдвигались мягкие косточки. — Затем доктор разъяснил свою теорию, по которой благодаря скобке ступня мало-помалу приобретает нормальное положение и в конце концов должна полностью выпрямиться.
— Видите, так и получается, — сказал он. Киф просмотрел фотографии, обращая внимание на происходящие улучшения: левая ступня теперь выглядела совершенно нормально, а правая хоть и была еще искривлена, но значительно меньше, чем поначалу.
— А из-за чего бывает «медвежья стопа»? — спросил он.
— Родственники больных считают, что это наказание Господа. — Он пренебрежительно фыркнул. — Я же думаю, что это связано с положением ребенка при беременности.
Киф ушел тогда из офиса доктора Тилсона, погруженный в раздумья о том, прячет ли его сестра ребенка, чтоб оградить его от злых языков или чтоб скрыть грех, за который несет наказание.
Он обнаружил, что и сейчас, сидя в гостиной Хэрроугейта, думает о том же.
— Она не привыкла к людям, знаете. Тут живут очень тихо. Я просто не уверена…
— Она что — не хочет нас видеть? — требовательно спросила Бетс. «Что, черт возьми, могло произойти?» — удивлялась она. Письма девочки были такими открытыми и жадными до жизни, она так очевидно жаждала человеческого общения. — Я так хотела встретиться с ней. Джинкс тепло и понимающе улыбнулась ей:
— Конечно, она хочет встретиться с вами. Сходите к ней наверх, Бетс. Она убирает свои комнаты с того самого момента, как мы узнали, что вы приезжаете. Элис не хочет, чтоб вы подумали, что она такой же поросенок, как кузен Эдгар.
Бетс засмеялась печальным смехом.
— Вы, должно быть, думаете, что это ужасно — говорить так о родственниках, но, вероятно, вы знаете, что я не имею привычки скрывать свою точку зрения.
— Да, временами ты не скрываешь ее, — поддразнил ее муж.
— А ты сиди тихо, — улыбнулась она ему, — твоей сестре и так придется привыкнуть ко многому во мне, так что, пожалуйста, не усугубляй мои недостатки.
Джинкс тоже засмеялась, и сердце Кифа наполнилось надеждой на то, что она готова отказаться от своего отшельничества.
— Я останусь здесь, — сказал он, — а ты поднимись наверх, Бетс. Я знаю, вам с Элисон есть о чем поговорить.
Бетс взглянула на невестку.
— Можно?
— Конечно. Пройдите через кухню к лестнице и по ступенькам — на верхний этаж.
— Я тебе покажу, — вызвался Киф, но Бетс отрицательно покачала головой.
— Сиди спокойно, — сказала она, снимая свою широкополую шляпу и кладя ее на стол.
Киф смотрел, как она уходит, и на лице его отражались любовь и восхищение. Он повернулся к Джинкс:
— Ну, что ты о ней думаешь?
— Она прелестна. Он улыбнулся ей, удовлетворенный ответом.
— Расскажи мне о себе, — попросил он. — Твои письма в последние два года стали намного веселей.
— У нас все хорошо. Особенно не о чем рассказывать, все очень тихо.
— А почему, Джинкс? Почему ты все еще живешь затворницей?
Зеленые ее глаза неожиданно потускнели:
— Давай не будем об этом, Киф. Достаточно уже того, что ты и Бетс здесь, что я и так далеко зашла.
Послышался взрыв девичьего смеха и вслед за ним:
— Нет, ты не делала этого, скажи правду! — И снова взрыв смеха.
Джинкс вскинула голову, лицо ее просветлело от радостного удивления, как будто звук был ей в новинку, но она очень обрадовалась ему.
— Элисон так мило смеется, — сказал Киф.
— Они определенно поладили. Неужели печаль прозвучала в ее голосе?
— Бетс не с каждым сходится, — сказал он. — Она на все имеет свои собственные суждения. Ты знаешь, что мать даже отказывалась послать ее в школу? Она боялась, что там из нее выбьют уверенность в себе, как это случилось с Марком.
— А что — школа действительно лишила Марка уверенности в себе? — спросила Джинкс с улыбкой.
— Я бы этого не сказал, — рассмеялся Киф. — Если бы в нем было больше крахмала, вероятно, он мог бы наняться в прачечную на Фронт-стрит. Джинкс попросила его:
— Расскажи мне о больнице, о тете Пэйшиенс.
Он поколебался и решил пока не говорить Джинкс о своей озабоченности состоянием ее здоровья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69