Изящное белое атласное платье с черными кружевными оборками, слегка тронутые коралловой помадой губы, каскад золотых волос, которые были обязаны своим блеском настою ромашки. Ну и, конечно, великолепные бриллианты
Ван Ринов, сияющие на ее груди! Миранда впервые надела драгоценности, подаренные ей Николасом. И надела она их только из-за ясно выраженного пожелания мужа. Ее сомнение прошло, как только она увидела, как шли ей словно вновь ставшие чистыми и сверкающими бриллианты, но большая рубиновая подвеска, та самая, что была на Джоанне в ночь бала, вызывала у нее такое чувство неприязни, что она даже к ней не прикасалась. Миранда даже ни разу не вытаскивала ее из ларца.
И все же изменения, происшедшие с Мирандой, объяснялись не только одеждой, драгоценностями и тщательным уходом. Граф с восторгом разглядывал ее. Голос молодой женщины стал глубже и утратил некоторую провинциальность. Она улыбнулась и произнесла с удивившим его холодным спокойствием:
— Я рада видеть вас, граф.
Когда ее удлиненные глаза встретились с его взглядом, в них больше не было прежней наивности.
Граф наслаждался. Он очаровал дам, среди которых были миссис Шермехорн, Бревурт и Фиш, и своей элегантностью и гальской галантностью. Он подошел к другой группе в смежной гостиной. Здесь он нашел семейство Асторов, сомкнувшихся вокруг Джона Джейкоба. Почтенный старец настоял на том, чтобы пойти на вечер, хотя сам как обычно погрузился в беспокойный сон, его высохший подбородок уткнулся в грудь, так что всем был виден только его лысый затылок.
Чуть в стороне, рядом с роялем из палисандра граф увидел Миранду, беседующую с высоким мужчиной с бородой удивительного золотого цвета, придававшей ему сходство с Юпитером, но это впечатление смазывалось юношеской неуклюжестью его жестов. Рядом с ними сидела невысокая женщина, подвижная словно белка. Ее темные глаза восхищенно смотрели в рот бородатому мужчине, который от такого внимания выглядел крайне смущенным.
Де Греньи приблизился к Миранде и двум ее собеседникам. Она сразу же поднялась и громко произнесла:
— Граф, позвольте представить вас миссис Эллет, она пишет чудесные стихи, а этот джентльмен мистер Герман Мелвилль, который только что подарил нам свою увлекательную книгу. Граф де Греньи из Франции, — представила она его.
Bravo, та chere , — мысленно похвалил ее граф. Подобное представление он счел бы достойным герцогини, за исключением того, что эти герцогини всегда почему-то такие дурнушки. То, что он увидел сегодня, было лучшим свидетельством того тернистого пути, что она прошла от неловкой нервной девушки, которую он помнил, до великолепной светской дамы.
— Я слышал вашу утонченную поэзию, мадам, — совершенно спокойно солгал он, кланяясь миссис Эллет. — Я очень рад познакомиться с двумя американскими авторами. Я давно этого жаждал.
Де Греньи с интересом разглядывал Мелвилля. Он не читал его книгу, но много о ней слышал, и в основном то, что она была ужасна нескромна по сравнению с общепринятыми англо-саксонскими стандартами, установленными молодой английской королевой, а также утверждения, будто это произведение написано настолько хорошо, что большинство литературных критиков сомневались, что ее автором мог быть необразованный моряк.
— У вас была интересная жизнь, месье, — предположил граф, заметив что бородатый молодой человек не склонен поддерживать беседу.
— О да, граф, — воскликнула миссис Эллет, сложив руки в умоляющем жесте. — Миссис Ван Рин и я просто умираем от желания послушать рассказ мистера Мелвилля о его жизни на острове этих людоедов. Ужасных и кошмарных.
Мелвилль повернул свою большую голову и некоторое время спокойно созерцал миссис Эллет глазами цвета морской волны.
— Жители Маркизовых островов не людоеды, — ответил он, — но я не стал бы их осуждать, если бы они даже и съели парочку миссионеров.
Миссис Эллет неприлично громко засмеялась.
— О Боже, до чего вы забавный! А я каждое воскресенье жертвую пять долларов миссионерам на обращение этих несчастных, нагих язычников.
— Лучше бы вы сохранили свои деньги, мэм. Они вовсе не такие язычники, — он опустил взгляд на декольте миссис Эллет, открывавшее ее высокую грудь почти полностью. — И в любом случае они не более раздеты, чем вы, — добавил он про себя.
— О, посмотрите, кто это! — воскликнул граф, вовремя вмешиваясь в разговор, едва он узнал в только что вошедшей в зал даме свою знакомую. — Это же сама Ла Альбанес! Что за наслаждение!
Все они повернулись и увидели, как Николас приветствует диву в оранжевом атласном платье и явно фальшивых драгоценностях. Она по-мужски встряхнула руку Николаса в сердечном рукопожатии, схватила Миранду и притянула ее к себе, восклицая:
— Ah, que bella! La bimbaf!
После чего запечатлела на лбу Миранды поцелуй, обдав ее при этом запахом чеснока. Она помахала графу, с которым была знакома еще по Парижу.
— Рада всех видеть, — воскликнула она, сопровождая свои слова размашистыми жестами. — А теперь я буду петь.
Она бросилась к роялю, оставляя в комнатах позади себя сильный запах духов.
— Кто будет мне аккомпанировать? — воскликнула она, быстро пробежав по клавишам.
— Я доставлю себе это удовольствие, синьора, — с поклоном ответил Николас и уселся за рояль.
Миссис Шермерхорн подняла лорнет и с сомнением уставилась на Ла Альбанес. Итальянская оперная певица в гостиной! Удивительно. В любом другом доме ее появление выглядело бы как нонсенс. Но консервативная репутация Ван Рина был общепризнанна, и к тому же сам он был самого благородного происхождения, так что Николас ничем не рисковал.
Но еще до того как закончилась выходная ария Нормы, миссис Шермерхорн совершенно успокоившись, принялась размышлять о том, не следует ли и ей пригласить эту великолепную мадам Альбанес на свой скромный прием на следующей неделе.
Постепенно все они поддались очарованию ее голоса. Певица была удивительно артистична, ее изумительный голос был необыкновенно чист, но еще убедительней была та жизненная сила, исходящая от нее, и бесстыдная и притягательная страсть.
Затем она исполнила им арию из «Женитьбы Фигаро» и сцену безумия из новой оперы «Лючия де Ламмермур». Аплодисменты были гораздо громче, чем это обычно бывает в гостиных.
Ла Альбанес поклонилась, одаривая их сияющей улыбкой.
— Ах, я еще никогда так замечательно не пела! — сияя, объявила она. Но она знала, что никто из присутствующих не способен оценить ее пение профессионально, и потому драматическим жестом протянула руки Николасу. — Это вы вдохновили меня, синьор. Вы играете con fiioco, con amore удивительно! Я и не думала найти в Америке такого музыканта.
— Вы мне льстите, мадам, — улыбаясь, вполголоса ответил Николас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Ван Ринов, сияющие на ее груди! Миранда впервые надела драгоценности, подаренные ей Николасом. И надела она их только из-за ясно выраженного пожелания мужа. Ее сомнение прошло, как только она увидела, как шли ей словно вновь ставшие чистыми и сверкающими бриллианты, но большая рубиновая подвеска, та самая, что была на Джоанне в ночь бала, вызывала у нее такое чувство неприязни, что она даже к ней не прикасалась. Миранда даже ни разу не вытаскивала ее из ларца.
И все же изменения, происшедшие с Мирандой, объяснялись не только одеждой, драгоценностями и тщательным уходом. Граф с восторгом разглядывал ее. Голос молодой женщины стал глубже и утратил некоторую провинциальность. Она улыбнулась и произнесла с удивившим его холодным спокойствием:
— Я рада видеть вас, граф.
Когда ее удлиненные глаза встретились с его взглядом, в них больше не было прежней наивности.
Граф наслаждался. Он очаровал дам, среди которых были миссис Шермехорн, Бревурт и Фиш, и своей элегантностью и гальской галантностью. Он подошел к другой группе в смежной гостиной. Здесь он нашел семейство Асторов, сомкнувшихся вокруг Джона Джейкоба. Почтенный старец настоял на том, чтобы пойти на вечер, хотя сам как обычно погрузился в беспокойный сон, его высохший подбородок уткнулся в грудь, так что всем был виден только его лысый затылок.
Чуть в стороне, рядом с роялем из палисандра граф увидел Миранду, беседующую с высоким мужчиной с бородой удивительного золотого цвета, придававшей ему сходство с Юпитером, но это впечатление смазывалось юношеской неуклюжестью его жестов. Рядом с ними сидела невысокая женщина, подвижная словно белка. Ее темные глаза восхищенно смотрели в рот бородатому мужчине, который от такого внимания выглядел крайне смущенным.
Де Греньи приблизился к Миранде и двум ее собеседникам. Она сразу же поднялась и громко произнесла:
— Граф, позвольте представить вас миссис Эллет, она пишет чудесные стихи, а этот джентльмен мистер Герман Мелвилль, который только что подарил нам свою увлекательную книгу. Граф де Греньи из Франции, — представила она его.
Bravo, та chere , — мысленно похвалил ее граф. Подобное представление он счел бы достойным герцогини, за исключением того, что эти герцогини всегда почему-то такие дурнушки. То, что он увидел сегодня, было лучшим свидетельством того тернистого пути, что она прошла от неловкой нервной девушки, которую он помнил, до великолепной светской дамы.
— Я слышал вашу утонченную поэзию, мадам, — совершенно спокойно солгал он, кланяясь миссис Эллет. — Я очень рад познакомиться с двумя американскими авторами. Я давно этого жаждал.
Де Греньи с интересом разглядывал Мелвилля. Он не читал его книгу, но много о ней слышал, и в основном то, что она была ужасна нескромна по сравнению с общепринятыми англо-саксонскими стандартами, установленными молодой английской королевой, а также утверждения, будто это произведение написано настолько хорошо, что большинство литературных критиков сомневались, что ее автором мог быть необразованный моряк.
— У вас была интересная жизнь, месье, — предположил граф, заметив что бородатый молодой человек не склонен поддерживать беседу.
— О да, граф, — воскликнула миссис Эллет, сложив руки в умоляющем жесте. — Миссис Ван Рин и я просто умираем от желания послушать рассказ мистера Мелвилля о его жизни на острове этих людоедов. Ужасных и кошмарных.
Мелвилль повернул свою большую голову и некоторое время спокойно созерцал миссис Эллет глазами цвета морской волны.
— Жители Маркизовых островов не людоеды, — ответил он, — но я не стал бы их осуждать, если бы они даже и съели парочку миссионеров.
Миссис Эллет неприлично громко засмеялась.
— О Боже, до чего вы забавный! А я каждое воскресенье жертвую пять долларов миссионерам на обращение этих несчастных, нагих язычников.
— Лучше бы вы сохранили свои деньги, мэм. Они вовсе не такие язычники, — он опустил взгляд на декольте миссис Эллет, открывавшее ее высокую грудь почти полностью. — И в любом случае они не более раздеты, чем вы, — добавил он про себя.
— О, посмотрите, кто это! — воскликнул граф, вовремя вмешиваясь в разговор, едва он узнал в только что вошедшей в зал даме свою знакомую. — Это же сама Ла Альбанес! Что за наслаждение!
Все они повернулись и увидели, как Николас приветствует диву в оранжевом атласном платье и явно фальшивых драгоценностях. Она по-мужски встряхнула руку Николаса в сердечном рукопожатии, схватила Миранду и притянула ее к себе, восклицая:
— Ah, que bella! La bimbaf!
После чего запечатлела на лбу Миранды поцелуй, обдав ее при этом запахом чеснока. Она помахала графу, с которым была знакома еще по Парижу.
— Рада всех видеть, — воскликнула она, сопровождая свои слова размашистыми жестами. — А теперь я буду петь.
Она бросилась к роялю, оставляя в комнатах позади себя сильный запах духов.
— Кто будет мне аккомпанировать? — воскликнула она, быстро пробежав по клавишам.
— Я доставлю себе это удовольствие, синьора, — с поклоном ответил Николас и уселся за рояль.
Миссис Шермерхорн подняла лорнет и с сомнением уставилась на Ла Альбанес. Итальянская оперная певица в гостиной! Удивительно. В любом другом доме ее появление выглядело бы как нонсенс. Но консервативная репутация Ван Рина был общепризнанна, и к тому же сам он был самого благородного происхождения, так что Николас ничем не рисковал.
Но еще до того как закончилась выходная ария Нормы, миссис Шермерхорн совершенно успокоившись, принялась размышлять о том, не следует ли и ей пригласить эту великолепную мадам Альбанес на свой скромный прием на следующей неделе.
Постепенно все они поддались очарованию ее голоса. Певица была удивительно артистична, ее изумительный голос был необыкновенно чист, но еще убедительней была та жизненная сила, исходящая от нее, и бесстыдная и притягательная страсть.
Затем она исполнила им арию из «Женитьбы Фигаро» и сцену безумия из новой оперы «Лючия де Ламмермур». Аплодисменты были гораздо громче, чем это обычно бывает в гостиных.
Ла Альбанес поклонилась, одаривая их сияющей улыбкой.
— Ах, я еще никогда так замечательно не пела! — сияя, объявила она. Но она знала, что никто из присутствующих не способен оценить ее пение профессионально, и потому драматическим жестом протянула руки Николасу. — Это вы вдохновили меня, синьор. Вы играете con fiioco, con amore удивительно! Я и не думала найти в Америке такого музыканта.
— Вы мне льстите, мадам, — улыбаясь, вполголоса ответил Николас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91