— Ты хорошо знаешь, кто мы! Мы индейцы! Мы вместе собрались на тропе войны, чтобы наказать несправедливость!
Глаза Николаса медленно поднимались с грязных, подбитых гвоздями сапог говорившего под окрашенной дома ночной рубашкой до сыромятного ремня, на котором висел крохотный рог. Наконец его глаза поднялись на неумелую боевую раскраску.
Николас презрительно скривил губы.
— Я не возражаю против ваших игр в индейцев, хотя они больше подходят детям. Только будьте добры представлять где-нибудь в другом месте — вы загораживаете дорогу.
Несколько ряженых в явном замешательстве повернулись к синей маске словно за поддержкой.
— Скажи ему, Синий Орел, — пробормотал мужчина в наряде из перьев.
Их вождь кивнул и повелительно поднял руку, указывая на Николаса.
— Мы предупреждаем вас, Ван Рин, — произнес он суровым голосом, чуть глуховатым из-за маски на его лице. — Вы не соберете следующую ренту. Мы, индейцы, не допустим этого. Наш вождь Большой Гром обещает вам это. Можете посылать всех шерифов и своего жирного бейлифа, вы не соберете ренту.
— Неужели? — с сарказмом спросил Николас. — Ну а теперь, когда вы передали свое послание, я намерен ехать дальше.
Стало тихо. Даже Миранда, восхищавшаяся смелостью Николаса, почувствовала некоторую растерянность, исходящую от вождя и охватившую остальных. Она удивилась самой себе, ощутив жалость к ним — до чего же бессмысленен весь этот маскарад и глупы угрозы.
Наконец синяя маска снизошла до согласия.
— Можете ехать.
Когда Николас повернулся к своей карете, несколько вил качнулись им вслед, а маленькие рога победно затрубили, но в целом их вызов был довольно жалок.
— О, вы были великолепны! — обратилась Миранда к Николасу, когда они вновь усаживались в карете. — И…
Ее восклицание оборвал пронзительный крик.
Окна в обеих дверцах кареты разбились одновременно и над разбитым стеклом с ужасным воем пронеслась пуля.
Не помня себя от страха, Миранда бросилась в объятия Николаса. Его руки крепко обняли испуганную девушку и прижали к себе. Ее шляпка упала на пол и, склонив голову, он смог прикоснулся губами к ее волосам.
Как только кучер справился с перепуганными лошадьми, левая дверца кареты распахнулась и на них уставилось встревоженное лицо Джеффа Тернера.
— С вами все в порядке? — обеспокоенно спросил он.
В свете факела, который он схватил, пока бежал к карете, Джефф увидел светлую головку Миранды, прижавшуюся к груди Ван Рина и несмотря на свое смущение, раньше чем Николас мягко отстранил девушку, быстро успел подумать «О, Боже, вот значит как»…
— Этот выстрел был ошибкой, Ван Рин, — сказал Тернер. — Я прошу прощения. Один из наших потерял голову, но мы разберемся с ним. Мы не хотим никакого насилия.
Быстро оглядев карету, он заметил, что никто не пострадал. Кэтрин, визжавшая от страха, была защищена от падающего стекла покрывалом, а пуля, не причинив никому вреда, пролетела мимо.
— Значит, Синий Орел это доктор Тернер, — без особого удивления отметил Николас. — Вам не кажется, что вы могли бы выбрать себе общество получше?
— Послушайте, — нетерпеливо ответил Джефф, — говорю вам, мне, действительно, очень жаль, но ведь никто не пострадал, и не удивительно, что один из них потерял голову. Вы провоцируете их, Ван Рин, своей спесью и упрямым нежеланием прислушиваться к чужому мнению. Неужели вы не видите, что эти люди в отчаянии — вы, глупец?
— Это вы глупец, доктор Тернер, — презрительно ответил Николас.
Джефф повернулся и медленно направился к группе недовольных ряженых. Они молча наблюдали, как карета, помчавшись по дороге, исчезла между деревьями. Они ничего не достигли, только впутались в неприятности с законом из-за собственной неосторожности.
— Ничего ребята, — сказал Джефф, молча признавая поражение. — Соберитесь с мужеством, мы еще повоюем. Мы покажем им, что на следующей неделе возьмемся за дело серьезно!
В карете Ван Рина Миранда, успокаивая хныкающего на коленях ребенка, отчаянно пыталась сдержать истерические слезы. Дело было не только в испуге и угрожающей им опасности, и не в стыде от того, как она бросилась в объятия Николаса.
Причина заключалась в том, как он прижал ее к себе, и она ощутила, как он опустил лицо в ее волосы. В этот раз не было сомнения в его ответе, и под восторгом от осознания его чувства, она ощутила разъедающий страх. Она не могла смотреть на него. Поверх головки Кэтрин она всматривалась в темноту разбитого окна, из которого дул ледяной ветер. Но хотя ее зубы стучали, она почти не ощущала холода.
Я должна ехать домой, неожиданно решила она. Должна уехать, должна. Завтра я скажу ему. Нет, сейчас… скорее, пока я не утратила мужества.
— Кузен Николас, — произнесла она, ее голос был слаб, но решителен, — скоро Рождество, и я должна поехать домой. Я буду нужна своей матери. Всегда надо так много сделать. Думаю, я должна ехать сразу же. Завтра или на следующий день… может быть…
Николас наклонился во тьму и положил руку на ее пальцы. От его прикосновения она замолчала.
— Потерпите, Миранда, — спокойно сказал он тоном, которому нельзя было не подчиниться. — Вы вернетесь домой на ферму, когда придет время. Когда придет время.
Глава восьмая
Жизнь в Драгонвике продолжалась как ни в чем не бывало, словно тот безумный день в Гудзоне Миранде просто приснился. Николас послал в Нью-Йорк и Бостон за книгами. Ящики с ними прибывали на каждом пароходе и переносились с пристани вверх в башенную комнату, где он теперь проводил большую часть времени. Шхуна, вернувшаяся с востока, доставила новую партию чужеземных растений, и к великому сожалению Миранды, прекрасные персидские олеандры были убраны из оранжереи, чтобы освободить место для пальм, алоэ и каких-то луковичных цейлонских папоротников, которые она сочла просто уродливыми. Она восхищалась восковыми розовыми цветами олеандров и их похожими на пики листьями веселого зеленого цвета и очень скучала без тонкого аромата, который незаметно проникал в столовую. Но Николас, похоже, потерял к цветам всякий интерес.
К началу декабря у всех появились более серьезные проблемы, чем рассаживание кустов. Схватки против помещичьего землевладения набирали силу.
Шестого декабря пришел день Святого Николая и в соответствии с голландскими обычаями это был день вручения подарков. На праздник к Кэтрин было приглашено несколько соседских детей, и к трем все гости уже прибыли: Домини Хайсман, пастор со своей женой и тремя нарядными детьми, семейство Верпланков из Киндерхука со своим выводком, двое внучат Ван Рансселиров и маленькие Дежони из Стьювезанта.
Сам Николас изображал своего святого, но не того веселого Санта-Клауса, каким его полюбили дети и взрослые, самого первого проповедника четвертого века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91