Над водой поднялось облачко пахнущего фиалкой пара.
Мария тяжело вздохнула.
Она ловко закатала до локтей рукава блузки – дальше было бы просто неприлично – достаточно того, что она погрузит руки в воду, где лежит обнаженный незнакомец! Медленно опустившись на колени рядом с ванной и не отводя взгляда от неподвижного лица своего подопечного, она окунула губку в воду, а затем выжала ее.
Она не могла удержаться, чтобы не рассмотреть повнимательнее это скорее звериное, чем человеческое лицо, спрятанное под гривой волос, которые, намокнув, стали виться. Ее охватило непреодолимое любопытство. Он одновременно и привлекал, и отталкивал ее.
У Салтердона был широкий лоб, черные как смоль густые брови и глубоко посаженные светло-серые глаза. Его высокие скулы, нос и рот говорили о решительном характере, а губы сложились в мрачную складку и, казалось, навсегда утратили способность и желание улыбаться.
– Привет, – ласково сказала Мария, заглядывая в невидящие глаза своего подопечного. – Вы слышите меня, ваша светлость?
Она осторожно провела влажной губкой по его лбу, затем быстро отдернула руку, а потом опять уже более медленно смочила ему щеки, коснувшись при этом серых потресканных губ.
– Меня зовут Мария, ваша светлость. Я приехала сюда, чтобы помочь вам. Вы меня слышите? – ласково, но настойчиво говорила она. – Вы еще живы? Можете дать мне какой-нибудь знак? Моргнуть или пошевелить губами?
Ничего.
Сидя на корточках и положив руки на край ванны, она смотрела на его неподвижные черты, пока вода не остыла, и тело ее хозяина не стало похоже на мрамор, став менее похожим на человеческое и более пугающим.
– Глупая девчонка, и что это на меня нашло? – сказала она вслух и принялась тереть его длинные и тяжелые руки. – Я, которую всегда было нелегко испугать, теперь стою здесь на коленях, молюсь и дрожу от страха. И все из-за чего? Даже дикий зверь подчиняется, если с ним обращаться по-человечески. А здесь не животное, а всего лишь человек.
Вода стекала с губки на его широкую грудь. Ее рука казалась детской на фоне его большого тела, и она подумала, что когда-то он был сильным и – если верить Гертруде – привлекательным мужчиной.
Засмеявшись, она на мгновение отвела взгляд. Привлекательным для женщин? Она не могла понять почему. Ей всегда казалось, что женщины из высшего общества ценят аристократическую внешность: изящество и красоту, от которых самая ветреная женщина замрет от восхищения. Вроде ее брата Пола, пленившего воображение всех молодых женщин деревни.
Герцог Салтердон, в отличие от Пола, обладал внушительной и пугающей внешностью. Правда, Пол не был ей чужим. Он рос и мужал на ее глазах. Она всю свою жизнь видела его тело, и в нем не было для нее ничего незнакомого и пугающего… в отличие от Джона Риса, единственного мужчины, к которому она испытывала определенное влечение, отдаленно напоминавшее любовь. Хороший, добрый и верный Джон. Если бы она согласилась выйти за него, то избежала бы этого затруднительного положения, когда ее привлекал и одновременно отталкивал этот человек, который был полной противоположностью тому, что она всегда считала привлекательным в человеческом существе, и тем более в мужчине.
Мария отошла от ванны и присела на краешек стула у камина. Капли воды падали с ее рук на пол. Она вся дрожала. Огонь в камине не согревал такую большую комнату.
Почему она не может отвести от него глаз?
Сейчас она видела только его склоненный профиль и устремленный в пространство взгляд. Прядь длинных влажных волос, свесившаяся через край ванны, неподвижно застыла в прохладном воздухе.
В комнату влетела Гертруда.
– Вы уже закончили, мисс? Позвать ребят, чтобы они вытащили его из ванны?
Не отрывая взгляда от одинокой пряди вьющихся волос герцога, Мария кивнула.
– Да. Хотя… нет. Его волосы… наверное, их нужно вымыть?
– Хочешь, чтобы я сама занялась этим, милая? Ты что-то выглядишь бледной.
Гертруда закатала рукава и крепкими, как у доярки, руками схватила кувшин с водой, зачерпнула пригоршню мыльной пены и стала тереть голову хозяина. Мария осталась сидеть на краешке стула, стиснув пальцами мокрую губку, от которой на ее юбке расплылось большое влажное пятно.
– Не то чтобы прислуга намеренно игнорировала его, – объясняла Гертруда, работая намыленными руками. – Просто он не всегда откликается на нашу заботу.
– У его светлости есть основания сердиться, – сказала Мария, наблюдая, как белая пена падает на обнаженное плечо герцога. Затем она взглянула в окно. Солнце опять скрылось за серыми облаками. Скоро пойдет снег.
– Но он не должен вымещать свой гнев на всех нас. Как бы то ни было… – Гертруда подхватила кувшин с холодной водой и вылила ему на голову. – Хотя сейчас это не имеет значения. Бедняга, душа его уже не с нами, хотя тело все еще здесь.
В это время принесли еду. Для герцога тарелку остывшей каши, а для Марии еще и ячменные лепешки с маслом и медом.
Хмуро посмотрев на заспанного слугу, который был не старше ее самой, Мария заявила:
– Это не подходит. Холодная каша для его светлости? Нет, сэр. Заберите это.
– Он все равно не будет есть, – подала голос Гертруда, пытаясь обернуть голову герцога мохнатым полотенцем.
– Я тоже, – сердито возразила Мария. – Принесите ему яйца-пашот и ветчину. И тарелку горячей каши, если не трудно. Посыпьте ее миндалем и сахаром – это поддержит его силы. Может, вы забыли, что он все еще ваш хозяин и что вы обязаны должным образом относиться к нему. Может, вы забыли, что когда-то он был человеком… нет, он и теперь человек, а не животное, независимо от его дикого вида и поведения.
– Угу, мисс, – ответил мальчик, и на его лице отразилось крайнее изумление. Схватив поднос с отвергнутой едой, он поспешно выскочил из комнаты. Повернувшись, Мария обнаружила, что Гертруда смотрит на нее блестящими от слез глазами. Она прижимала голову хозяина к своей груди и гладила его мокрые волосы. Подбородок ее дрожал.
– Какой стыд, – произнесла она сдавленным голосом. – Мы чуть не похоронили его заживо.
– Больше ни слова об этом, – строго сказала Мария и погрозила ей пальцем. – Как бы ты себя чувствовала, если бы была заперта в своем теле и неспособна говорить, но могла все слышать, а вокруг все только и говорили о неминуемой смерти?
– Так ты думаешь, что он нас слышит? – задохнулась Гертруда.
– Если силы или желание разговаривать покинули его, это не означает, что он неспособен слышать. Нет, Гертруда, человек обязан вынести все, что посылает ему Господь. Возможно, он немного покачнется под этим бременем, но того, кто верит в Божий промысел, нельзя сокрушить. Душа человека разрушается не от бед и напастей, а от греха. Я не знаю, каким человеком был его светлость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71