Это все из-за Патрика; он умел вызывать на свет божий все хорошее, что пряталось глубоко в душах у людей. Взять хотя бы Хирама: с какой гордостью этот великан защищал интересы Патрика. Да и Быстрый Гарри, который поначалу не очень доверял своему спасителю, теперь широко и открыто улыбался ему.
Марсали все еще стояла между Патриком и Гэвином, внимательно слушая их разговор, и наблюдала, как седлает коней Хирам. После того как они втроем уедут, Гэвину предстояло помочь Быстрому Гарри уничтожить все следы его пребывания в хижине и перебраться в пещеру. Потом он вернется в Эберни.
Патрик подсадил Марсали в седло, на миг задержав руку на ее руке.
— Сегодня ночью, — шепнул он.
Сегодня ночью.
Марсали вздрогнула от нетерпения, взглянула на Патрика. В его глазах было столько жара, что хватило бы обогреть весь Бринэйр. Со смущенной улыбкой он подал ей корзинку со зверьками.
— Пожалуй, я не привез бы их, кабы знал, что мы так скоро вернемся, — сказал он. — Откуда мне было знать, что ты такая искусная целительница и Гарри так быстро встанет на ноги. Но Элизабет говорила, они совсем потеряли покой без тебя и ничего не ели.
О своей любви он уже мог и не говорить: его поступки говорили лучше самых пылких слов. Сердце Марсали переполняла нежность. Вот он, рядом с ней, большой и сильный, и в его широкой груди бьется большое и доброе сердце.
Ее муж.
Патрик отошел от нее, сел на своего коня. Марсали по-прежнему не спускала с него глаз, следила за каждым движением, наслаждалась его ловкостью, силой и красотой.
Нынче ночью. И она нетерпеливо вздохнула, радуясь и смущаясь своему нетерпению.
Патрик устроился в седле, посмотрел на нее, улыбнулся. Какая улыбка — победоносная, теплая, сколько она обещает…
Нынче ночью. Эти слова эхом отдавались в ушах Марсали всю дорогу до Бринэйра.
* * *
Отец без умолку жаловался и роптал; Патрик рассеянно слушал, не вникая в смысл его брюзжания.
Они сидели за ужином в большом зале, среди множества родичей. Отец потребовал, чтобы старший сын присутствовал при общей трапезе. Марсали решила поесть у себя в комнате, а Элизабет охотно составила ей компанию.
Отец не подумал спрашивать о Марсали; ему, очевидно, льстило лишь сознание того, что она — заложница в его замке. Гораздо больше его занимало исчезновение стада коров с пастбища у замка.
— Чертовы Ганны! — возмущался он.
— Я верну их, — успокаивал его Патрик.
— Хочу, чтобы ты взял с собою Алекса. Пора ему становиться мужчиной. — И Грегор вперил недобрый взгляд в сидевшего поодаль младшего сына.
Алекс покраснел.
— Пойдешь нынче же, — не обращая внимания на его смущение, обратился к Патрику отец.
— Нет, — твердо возразил тот. — Я весь день в седле и устал. Отправимся завтра ночью.
— Тогда Алекс сам возьмет людей и поедет сегодня. А ты отдыхай.
Звяканье ножей о блюда стихло. Сазерленды уткнулись взглядами в тарелки, делая вид, что эта нежданная схватка характеров их совершенно не касается. Кто-то швырнул кость теснящимся у стола четырем собакам, и те тут же принялись грызться из-за нее. На пол полетело еще несколько костей.
— Нет, — повторил Патрик. — Я сам поеду завтра и сделаю все, как задумал. Или в Бринэйре меня больше не увидят.
В зале воцарилось гробовое молчание. Отец сначала побагровел, потом побелел. Но Патрик знал: если он рассчитывает на уважение клана, надо твердо стоять на своем. Оставалось ждать грома, но гром грянул вовсе не так, как он ожидал.
Отец откинулся на спинку стула и затрясся от хохота.
— Все-таки ты — мой сын, моя кровь, — прохрипел он. — Правильно, никому не давай спуску. Завтра так завтра. Жду тебя с нашими коровами и шкурами этих жуликов Ганнов.
Патрик поморщился от столь кровожадного требования. Аппетиты отца росли не по дням, а по часам.
Не пускаясь в дальнейшие разговоры, он быстро доел ужин. Марсали уже ждала, и одна мысль об этом согревала ему кровь. Интересно, заметил ли кто-нибудь, сколько раз он поглядывал на лестницу?
Еще несколько часов…
* * *
Реки расплавленного золота текли по предвечернему небу, тянулись вдоль окружавших Бринэйр серо-зеленых холмов, подернутых прозрачной дымкой.
Марсали стояла у окна в своей спальне, подставив лицо лучам уходящего солнца. Она любила эту пору суток, эти долгие часы постепенного перехода дня в ночь, но сегодня торопила время и с нетерпением ждала темноты.
Она ждала Патрика. Своего мужа.
Только бы Элизабет не обиделась. Марсали знала, что она хотела побыть с нею после ужина, поболтать, поиграть с Тристаном и Изольдой, но Марсали, отговорившись усталостью и желанием вымыться, скоро выпроводила ее, опасаясь долгого разговора. Девушка будто бы приняла ее слова за чистую монету, сразу поспешила за горячей водой и свежим бельем, робко, как всегда, спросила, не помочь ли. Марсали поблагодарила и уверила, что справится сама.
Она испытала райское блаженство, смывая трехдневную грязь, но все же не переставала думать о наступающей ночи, о Патрике, который будет прикасаться к ней, о нагой, незащищенной коже, о… Никогда прежде купание так не возбуждало ее.
Когда она уже вытиралась, в дверь тихо постучали. Марсали легко пробежала по комнате и с замершим сердцем открыла.
На пороге стоял Патрик. Он успел побриться, переодеться в чистую рубаху и плед и был до невозможности хорош собою. В его живых зеленых глазах вспыхивали темные огоньки, а лицо было серьезным и строгим.
Он вошел, закрыл за собою дверь, оглядел Марсали с головы до ног. Она не одевалась после мытья и стояла перед ним в одной тонкой сорочке, краснея под его дерзким взглядом. Он протянул к ней руки, и она шагнула в его объятия.
Некоторое время они стояли не двигаясь, просто согревая друг друга. Марсали положила голову на грудь Патрику, услышала ровный стук сердца. Его дыхание тихонько шевелило волосы на ее виске, и она глубоко вздохнула от переполнявшей ее радости: она здесь, с ним, одна.
Вскоре, однако, им уже недостаточно было только объятий. Марсали ощущала, как растет напряжение, как начинают вновь разгораться тлеющие с утра угли. Она крепче обхватила Патрика обеими руками, а тело ее уже ныло от ожидания.
— Марсали, — тихо произнес он, гладя ее по длинным, ниспадавшим до пояса волосам.
Она подняла голову, взглянула ему в глаза. Он улыбнулся в ответ:
— Ты такая красивая! — И провел по ее щеке кончиками пальцев.
А потом склонился и поцеловал, и по ее спине пробежал холодок, и что-то стеснило грудь. Он покрывал ее лицо легчайшими поцелуями, потом губами нашел ее рот и надолго замер, пробуя на вкус, нежно покусывая, водя кончиком языка по краям. Что-то росло внутри ее, давило грудь и вдруг вспыхнуло огнем; она приоткрыла губы, и язык Патрика скользнул внутрь.
Этот поцелуй был томительно-нежен и будил в ней желания, каких она еще не знала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99