..
Внезапно комната показалась Дэвиду тесной, душной клеткой, где ему не хватало воздуха, и он непроизвольно содрогнулся. Здесь пахло чужим возбуждением, покрытыми испариной телами, слышался стон пружин в унисон с ритмичным движением. В происходящем было что-то тайное, постыдное, что необходимо прятать в темноте, и Дэвид спросил себя, восстанет ли в таких условиях его плоть.
Ответ на этот вопрос пришел очень скоро. Бетс потянулась к его паху и обнаружила, что он совсем не в форме для утех.
– Ай-яй-яй! – заворковала она. – Это же надо, он у нас совсем не готов! Он, значит, больше не рад своей крошке Бетс?
– Он отравлен спиртным, – угрюмо и со стыдом объяснил Дэвид.
Он чувствовал такое отвращение к себе, что к горлу подступила тошнота. Только теперь Дэвид понял, что лишь любовь возвышает плотские радости. Раньше он не имел возможности сравнить, а теперь не мог отмахнуться от своего открытия. Неужели за две недели он так изменился?
«И что же мне теперь делать, Лилиа? Проклинать тебя или благодарить?»
Дэвид горько рассмеялся.
– Ваша милость, неужели все, что я возбуждаю в вас, это веселость? – обиделась Бетс.
– Я не ваша милость! – раздраженно возразил он. – Никакого титула у меня пока нет, это все выдумка Дика, так что называй меня просто Дэвидом!
Он поднял Бетс с колен, толкнул на постель и прилег сам, мысленно приказывая себе думать только о ней и желать только ее. Она охотно раскрыла ему объятия, и какое-то время Дэвид честно пытался как-то участвовать в происходящем. Но потом сел и со стоном схватился за голову. Все было бесполезно, все! Слишком обильная выпивка или муки совести – какова бы ни была причина, он оказался в эту ночь ни к чему не пригоден.
Отказавшись от борьбы с самим собой, Дэвид поднялся и начал одеваться. Потянувшись, Бетс погладила его по ноге и спросила, неужели настолько противна ему.
– Ты тут ни при чем. – Дэвиду хотелось отбросить ее руку.
Отведя ее, он начал натягивать брюки.
– Ты что-то рано сегодня покончил с приятными обязанностями, – раздался из полумрака ехидный голос Дика.
– Я не покончил, а даже не начинал. Я ухожу, все это бессмысленно. Сегодня неподходящая ночь для таких приключений, и мне бы следовало сообразить это пораньше! Приношу свой извинения, дружище. Не беспокойся, продолжай, а я уж как-нибудь проскользну по улицам под покровом ночи вместе с грабителями. – Дэвид снова с горечью засмеялся. – Надо же, почти каламбур! Кто-то и впрямь ограбил меня сегодня, лишил всякого пыла! – Он повернулся к Бетс: – И ты тоже прости меня, ладно? Может, как-нибудь в другой раз...
Одевшись, Дэвид пошел к двери. Сзади доносились возня и приглушенные проклятия Дика.
Пройдя не слишком большое расстояние, Дэвид услышал оклик. Он остановился и огляделся. Из-за угла выбежал Дик.
– Ты почему не остался? – спросил Дэвид.
– Потому что джентльмен не отпустит лучшего друга бродить одного по темным улицам, где полно разбойников! Женщины приходят и уходят, а друг остается. – Дик улыбнулся. – Славный бог Эрос уж как-нибудь простит меня.
– Подумаешь, разбойники! Сегодня мне было бы приятнее встретиться с ними, чем с Бете.
– Вот поэтому я бросил все и побежал за тобой. – Дик дружески хлопнул Дэвида по спине, и друзья медленно пошли по улице. – С тобой явный непорядок, дружище. Пожалуй, если бы разбойники и впрямь напали на тебя, ты не заметил бы этого до тех пор, пока не очнулся бы в лучшем мире.
– Через два дня состоится бал-маскарад, – мрачно пробормотал Дэвид, не слушая его. – Поедем в Тревелайн-манор вместе, побудем там до того времени!
– С превеликим удовольствием, дружище! Во-первых, за тобой надо присматривать, а во-вторых, я ни за что не хотел бы не вовремя напиться и прозевать это событие. Не могу дождаться, когда познакомлюсь с твоей язычницей!
По мере того как бал-маскарад приближался, суматоха в Монрой-Холле нарастала. В последний день подготовка велась так лихорадочно, что даже у Лилиа голова пошла кругом. Не дождавшись, когда девушка проснется, Дорри разбудила ее по приказу леди Анны, и до самого вечера у Лилиа не было времени перевести дух.
Пожалуй, более всего особняк напоминал потревоженный муравейник. Слуги носились туда-сюда с какими-то предметами туалета и убранства, приводя в порядок то, что еще не успели сделать.
Лилиа пришлось завтракать не в столовой, а в своей комнате, причем Дорри посоветовала ей:
– Миледи, лучше никуда не выходите, иначе вам непременно наступят на ногу или что-нибудь на вас уронят.
Девушка рассеянно кивнула. Ее мысли были далеки от надвигающегося испытания, она думала только о Дэвиде. Когда два дня назад Лилиа сделала шутливое замечание, он переменился в лице, а потом исчез. Она тщетно ждала его, тревожась все больше и больше, не находя удовольствия в том, что прежде так радовало ее. Девушка ждала письма или устного объяснения, но никаких известий от Дэвида так и не поступило. Лилиа подумывала, не послать ли лакея в Тревелайн-манор, но отказалась от этого намерения. Об этом наверняка узнали бы все, в том числе леди Анна, чего девушка совсем не желала. Кроме того, это задевало ее гордость.
Когда с завтраком было покончено, Дорри начала возиться с нарядом Лилиа. Идея костюма принадлежала, конечно, леди Анне. Увидев одеяние, девушка остолбенела.
Костюм назывался Скромная Пастушка и представлял собой платье с узким открытым корсажем и необъятной атласной юбкой на кринолине, сплошь расшитой цветами и унизанной стеклярусом под жемчуг. К нему прилагались также высокий пастушеский посох, обвитый плющом, и пудреный парик. Возможно, пастушки и выполняли свои непосредственные обязанности в подобных нарядах... в Версале, например, под окнами короля, но только не на лоне природы. Лилиа не знала, смеяться ей или плакать.
Леди Анна, напротив, пришла в восторг и захлопала в ладоши, когда внучка скованно вошла к ней в комнату.
– Бабушка, как же сидеть в этом платье?!
– Ты ничего не знаешь о балах, дитя мое, потому и говоришь глупости. На балу никто не сидит, кроме пожилых дам. Молодежь весь вечер танцует, ну а кого не приглашают, те стоят у стены. Тебе это не грозит, дорогая, иначе зачем я нанимала тебе лучшего учителя танцев?
Леди Анна, оживленная и веселая, интересовалась только приготовлениями к балу, за всем желала присмотреть сама и выказывала необычайную энергию. Она раскраснелась, глаза ее сверкали.
– Дитя мое, старухи вроде меня без колебаний отдали бы свою бессмертную душу, лишь бы молодость вернулась к ним на один вечер такого вот бала!
Девушке наряд не нравился, но она воздержалась от замечаний, чтобы не портить бабушке удовольствие.
– Боюсь, я и танцевать в нем не смогу... – тихо промолвила она.
– Вздор, вздор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Внезапно комната показалась Дэвиду тесной, душной клеткой, где ему не хватало воздуха, и он непроизвольно содрогнулся. Здесь пахло чужим возбуждением, покрытыми испариной телами, слышался стон пружин в унисон с ритмичным движением. В происходящем было что-то тайное, постыдное, что необходимо прятать в темноте, и Дэвид спросил себя, восстанет ли в таких условиях его плоть.
Ответ на этот вопрос пришел очень скоро. Бетс потянулась к его паху и обнаружила, что он совсем не в форме для утех.
– Ай-яй-яй! – заворковала она. – Это же надо, он у нас совсем не готов! Он, значит, больше не рад своей крошке Бетс?
– Он отравлен спиртным, – угрюмо и со стыдом объяснил Дэвид.
Он чувствовал такое отвращение к себе, что к горлу подступила тошнота. Только теперь Дэвид понял, что лишь любовь возвышает плотские радости. Раньше он не имел возможности сравнить, а теперь не мог отмахнуться от своего открытия. Неужели за две недели он так изменился?
«И что же мне теперь делать, Лилиа? Проклинать тебя или благодарить?»
Дэвид горько рассмеялся.
– Ваша милость, неужели все, что я возбуждаю в вас, это веселость? – обиделась Бетс.
– Я не ваша милость! – раздраженно возразил он. – Никакого титула у меня пока нет, это все выдумка Дика, так что называй меня просто Дэвидом!
Он поднял Бетс с колен, толкнул на постель и прилег сам, мысленно приказывая себе думать только о ней и желать только ее. Она охотно раскрыла ему объятия, и какое-то время Дэвид честно пытался как-то участвовать в происходящем. Но потом сел и со стоном схватился за голову. Все было бесполезно, все! Слишком обильная выпивка или муки совести – какова бы ни была причина, он оказался в эту ночь ни к чему не пригоден.
Отказавшись от борьбы с самим собой, Дэвид поднялся и начал одеваться. Потянувшись, Бетс погладила его по ноге и спросила, неужели настолько противна ему.
– Ты тут ни при чем. – Дэвиду хотелось отбросить ее руку.
Отведя ее, он начал натягивать брюки.
– Ты что-то рано сегодня покончил с приятными обязанностями, – раздался из полумрака ехидный голос Дика.
– Я не покончил, а даже не начинал. Я ухожу, все это бессмысленно. Сегодня неподходящая ночь для таких приключений, и мне бы следовало сообразить это пораньше! Приношу свой извинения, дружище. Не беспокойся, продолжай, а я уж как-нибудь проскользну по улицам под покровом ночи вместе с грабителями. – Дэвид снова с горечью засмеялся. – Надо же, почти каламбур! Кто-то и впрямь ограбил меня сегодня, лишил всякого пыла! – Он повернулся к Бетс: – И ты тоже прости меня, ладно? Может, как-нибудь в другой раз...
Одевшись, Дэвид пошел к двери. Сзади доносились возня и приглушенные проклятия Дика.
Пройдя не слишком большое расстояние, Дэвид услышал оклик. Он остановился и огляделся. Из-за угла выбежал Дик.
– Ты почему не остался? – спросил Дэвид.
– Потому что джентльмен не отпустит лучшего друга бродить одного по темным улицам, где полно разбойников! Женщины приходят и уходят, а друг остается. – Дик улыбнулся. – Славный бог Эрос уж как-нибудь простит меня.
– Подумаешь, разбойники! Сегодня мне было бы приятнее встретиться с ними, чем с Бете.
– Вот поэтому я бросил все и побежал за тобой. – Дик дружески хлопнул Дэвида по спине, и друзья медленно пошли по улице. – С тобой явный непорядок, дружище. Пожалуй, если бы разбойники и впрямь напали на тебя, ты не заметил бы этого до тех пор, пока не очнулся бы в лучшем мире.
– Через два дня состоится бал-маскарад, – мрачно пробормотал Дэвид, не слушая его. – Поедем в Тревелайн-манор вместе, побудем там до того времени!
– С превеликим удовольствием, дружище! Во-первых, за тобой надо присматривать, а во-вторых, я ни за что не хотел бы не вовремя напиться и прозевать это событие. Не могу дождаться, когда познакомлюсь с твоей язычницей!
По мере того как бал-маскарад приближался, суматоха в Монрой-Холле нарастала. В последний день подготовка велась так лихорадочно, что даже у Лилиа голова пошла кругом. Не дождавшись, когда девушка проснется, Дорри разбудила ее по приказу леди Анны, и до самого вечера у Лилиа не было времени перевести дух.
Пожалуй, более всего особняк напоминал потревоженный муравейник. Слуги носились туда-сюда с какими-то предметами туалета и убранства, приводя в порядок то, что еще не успели сделать.
Лилиа пришлось завтракать не в столовой, а в своей комнате, причем Дорри посоветовала ей:
– Миледи, лучше никуда не выходите, иначе вам непременно наступят на ногу или что-нибудь на вас уронят.
Девушка рассеянно кивнула. Ее мысли были далеки от надвигающегося испытания, она думала только о Дэвиде. Когда два дня назад Лилиа сделала шутливое замечание, он переменился в лице, а потом исчез. Она тщетно ждала его, тревожась все больше и больше, не находя удовольствия в том, что прежде так радовало ее. Девушка ждала письма или устного объяснения, но никаких известий от Дэвида так и не поступило. Лилиа подумывала, не послать ли лакея в Тревелайн-манор, но отказалась от этого намерения. Об этом наверняка узнали бы все, в том числе леди Анна, чего девушка совсем не желала. Кроме того, это задевало ее гордость.
Когда с завтраком было покончено, Дорри начала возиться с нарядом Лилиа. Идея костюма принадлежала, конечно, леди Анне. Увидев одеяние, девушка остолбенела.
Костюм назывался Скромная Пастушка и представлял собой платье с узким открытым корсажем и необъятной атласной юбкой на кринолине, сплошь расшитой цветами и унизанной стеклярусом под жемчуг. К нему прилагались также высокий пастушеский посох, обвитый плющом, и пудреный парик. Возможно, пастушки и выполняли свои непосредственные обязанности в подобных нарядах... в Версале, например, под окнами короля, но только не на лоне природы. Лилиа не знала, смеяться ей или плакать.
Леди Анна, напротив, пришла в восторг и захлопала в ладоши, когда внучка скованно вошла к ней в комнату.
– Бабушка, как же сидеть в этом платье?!
– Ты ничего не знаешь о балах, дитя мое, потому и говоришь глупости. На балу никто не сидит, кроме пожилых дам. Молодежь весь вечер танцует, ну а кого не приглашают, те стоят у стены. Тебе это не грозит, дорогая, иначе зачем я нанимала тебе лучшего учителя танцев?
Леди Анна, оживленная и веселая, интересовалась только приготовлениями к балу, за всем желала присмотреть сама и выказывала необычайную энергию. Она раскраснелась, глаза ее сверкали.
– Дитя мое, старухи вроде меня без колебаний отдали бы свою бессмертную душу, лишь бы молодость вернулась к ним на один вечер такого вот бала!
Девушке наряд не нравился, но она воздержалась от замечаний, чтобы не портить бабушке удовольствие.
– Боюсь, я и танцевать в нем не смогу... – тихо промолвила она.
– Вздор, вздор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107