— О! В этом смысле я ничего не могу возразить! Всегда, надо отдать ей справедливость!
— — Разве она не почтительна, не добра, не благодарна?
— Нет, напротив!
— Она ведь набожна, искренна, скромна?
— Да.
— В таком случае, дорогая мадам Ватрен, ваша совесть может быть совершенно спокойна: религия, научившая Катрин всем этим добродетелям, не может погубить душу вашего сына!
— Нет, нет, господин аббат, нет, это невозможно! — повторила Марианна, упорствуя в своем упрямстве.
— Я вас прошу! — сказал аббат.
— Нет!
— Я вас умоляю!
— Нет, нет, нет!
Аббат возвел глаза к небу.
— О, милосердный Боже, — прошептал он, — тебе достаточно одного взгляда, чтобы понять, что делается в сердцах человеческих! Ты видишь, в каком заблуждении находится эта мать, принимающая свое ослепление за набожность! Господи, просвети ее!
Но добрая женщина продолжала делать отрицательные знаки. В этот момент Гийом, который, несомненно, подслушивал у дверей, вошел в комнату.
— Ну что, господин аббат, — спросил он, бросив на жену быстрый взгляд, — стала ли она благоразумнее?
— Я надеюсь, мадам Ватрен подумает, — ответил он.
— А! — воскликнул Гийом, сжимая кулаки.
— Старушка заметила этот жест, но невозмутимо продолжала стоять на своем.
— Делай, что хочешь, — сказала она, — я знаю, что ты — хозяин, но если ты их поженишь, это будет против моей воли!
— Тысяча чертей! Вы слышите, господин аббат? — спросил Ватрен.
— Терпение, дорогой мсье Гийом, терпение! — ответил аббат, видя, что добряк начинает горячиться.
— Терпение, — воскликнул старик, — но поистине не в человеческих силах иметь терпение в подобной ситуации! Из-за подобного упрямства можно потерять человеческий облик!
— Ну-ну, — сказал, аббат вполголоса, — у нее доброе сердце, она преодолеет свои заблуждения!
— Да, вы правы, я не хочу заставлять ее насильно покоряться моему решению, я не хочу, чтобы она разыгрывала роль несчастной матери, жены-мученицы. Я даю ей сегодняшний день на размышление, и если сегодня вечером она мне не скажет: «Старик! Нужно поженить наших детей…» — Гийом пристально посмотрел на жену, но та снова покачала головой, только усиливая раздражение главного лесничего. — Если она не захочет мне сказать этого, — продолжал он, — то тогда… послушайте, мсье аббат, мы вместе уже двадцать шесть лет, да… 15 июня исполнится двадцать шесть лет, но мы расстанемся, как будто все это было вчера, и мы проведем остаток наших дней каждый сам по себе!
— Что он говорит? — в ужасе спросила старушка.
— Мсье Ватрен! — воскликнул аббат.
— Я говорю… я говорю правду! — сказал он. — Ты слышишь, жена?
— О да, да, я слышу! О, какая я несчастная! — И матушка Ватрен бросилась на кухню, захлебываясь в рыданиях.
Она, казалось, пребывала в таком отчаянии, что даже была готова сделать шаг к примирению.
Оставшись наедине, главный лесничий и аббат посмотрели друг на друга. Аббат первым нарушил молчание.
— Мой дорогой Гийом, — сказал он, — не падайте духом и имейте терпение!
— Нет, вы видели когда-нибудь что-нибудь подобное? — в ярости вскричал Гийом.
— У меня есть надежда, — сказал аббат, скорее для того, чтобы утешить старика, чем будучи уверенным в этом, — нужно, чтобы дети увидели ее и поговорили с ней!
— Нет, они ее не увидят и не будут говорить с ней! Она должна сама прийти к этому, а не под влиянием жалости! Иначе мне не о чем говорить с ней! Чтобы дети ее увидели, чтобы дети говорили с ней? Нет, мне стыдно даже подумать об этом! Я не хочу, чтобы они знали, что у них такая глупая и упрямая мать!
В этот момент в полуоткрытой двери показалось взволнованное лицо Бернара.
— Прошу вас: ни слова об упрямой старухе, господин аббат! — прошептал Гийом.
Бернар заметил взгляд, который бросил на него отец; его молчание отнюдь не уменьшило беспокойство молодого человека.
— Так что же, батюшка? — осмелился спросить он робким голосом.
— Кто тебя звал? — спросил Гийом.
— Батюшка! — почти умоляюще прошептал Бернар.
Эта мольба проникла в самое сердце Ватрена, но он даже не подал виду и резко спросил:
— Я тебя спрашиваю: кто тебя звал? Отвечай!
— Никто… я знаю… но я надеялся…
— Убирайся! Ты был глуп, если надеялся!
— Батюшка! Дорогой батюшка, — взмолился Бернар, — одно слово! Одно!
— Убирайся!
— Ради Бога, батюшка!
— Убирайся, говорю тебе! — закричал дядюшка Гийом. — Тебе здесь нечего делать!
Но семья Ватрена была подобна семье Оргона note 31. Каждый был упрям по-своему. Вместо того, чтобы подождать, когда гроза пройдет и его отец успокоится, и прийти позже, как тот ему и советовал, пусть и в несколько грубой форме, Бернар решительно вошел в комнату и твердым голосом сказал:
— Батюшка, матушка плачет и не отвечает мне. Вы плачете и гоните меня…
— Ты ошибаешься, я не плачу!
— Спокойствие, Бернар, спокойствие, — сказал аббат, — все может измениться!
Но вместо того, чтобы внять голосу аббата, Бернар слышал только голос отчаяния, которое начало закипать в нем.
— О, как я несчастен! — прошептал он, думая, что мать согласилась на этот брак, а отец возражает. — Я так любил моего отца все двадцать пять лет моей жизни, а мой отец меня не любит!
— Да, несчастный ты человек! — вскричал аббат. — Потому что ты богохульствуешь!
— Но вы же прекрасно видите, господин аббат, что мой отец меня не любит, — сказал Бернар. — Ведь он отказывает мне в единственной радости моей жизни!
— Вы слышите, что он говорит? — воскликнул Гийом, вспыхивая от нового приступа гнева. — Вот как он меня судит! О, молодость, молодость!
— Но, — продолжал Бернар, — это не значит, что из-за этого непонятного каприза я оставлю бедную девушку. Если у нее здесь всего лишь один друг, то этот друг заменит ей всех остальных!
— Я тебе уже три раза сказал, чтобы ты ушел, Бернар! — еще раз повторил Гийом.
— Я ухожу, — сказал молодой человек, — но мне двадцать пять лет, и я имею полную свободу действий, и если мне так жестоко отказывают, то существует закон, дающий мне право взять то, в чем мне отказывают!
— Закон! — гневно воскликнул дядюшка Гийом. — Да простит меня Бог! Сын произносит слово «закон» перед своим отцом!
— Разве это моя вина? — Закон!..
— Вы меня к этому вынудили!
— Закон! Вон отсюда! Ты грозишь своему отцу законом! Вон отсюда, несчастный, и не смей никогда показываться мне на глаза!
— Отец мой, — сказал Бернар, — я ухожу, потому что вы меня прогоняете. Но запомните тот час, когда вы сказали своему сыну: «Уходи из моего дома!», — и пусть вина за то, что случится потом, падет на вашу голову. — И, схватив свое ружье, Бернар, как безумный, бросился вон из дома.
Дядюшка Гийом чуть было не бросился к своему ружью, но аббат остановил его.
— Что вы делаете, господин аббат, — удивленно вскричал старик, — разве вы не слышали, что сказал этот несчастный?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47