– Что происходит? – спросил метр Маес у китайца, который проходил мимо дома, низко опустив голову и держа в руках все принадлежности банкомета.
– Что происходит, сахиб? – угрюмо переспросил китаец. – Этот объевшийся золотом боров, этот буддистский пес уносит все, что я с таким трудом скопил за год, пока занимался этим ремеслом: мои мадрасские пиастры, мои голландские флорины. Они у него, все до единого, он не оставил мне ни медяка! Пусть рука Шивы настигнет того, кто обобрал меня!
– К счастью для тебя, Шива глух к проклятиям игроков, приятель! – возразил нотариус. – Не то тебя давно бы повесили.
Китаец, ворча, удалился.
– Сюда приближается выигравший, – произнес яванец. – Эти бездельники так рады увидеть банкомета разорившимся, что можно подумать, будто у каждого из них в кошельке оказалась часть его золота.
По знаку игрока, которого несли с почетом, процессия в самом деле направилась в сторону павильона, где ужинал с друзьями метр Маес.
Эусеб смотрел на человека в импровизированном паланкине с изумлением: он узнал в нем того нищего, которому за несколько часов до того дал денег.
Игрок, со своей стороны, казалось, искал Эусеба, потому что, заметив его, соскочил с носилок и побежал к нему с мешком денег в руке.
– Сахиб! – обратился он к Эусебу, без церемоний войдя в пиршественный зал, с роскошью которого совершенно не вязались его лохмотья. – Твое подаяние принесло мне удачу: у меня есть золото.
Произнеся эти слова, он высыпал на стол, посреди блюд и бокалов, содержимое своего мешка, около двадцати тысяч флоринов во всевозможной монете, и разделил его на две кучки, на которые китаец и яванец, не сдержавшись, устремили жадный взгляд, контрастировавший с безразличным спокойствием обоих голландцев.
– Вот твоя часть и моя, – сказал игрок. – Выбирай, какую ты возьмешь.
– Когда мы, христиане, творим милостыню, – ответил молодой голландец, – мы не ждем, что она принесет нам прибыль на земле; там, наверху мы должны получить свою награду.
– Будда дал людям землю не для того, чтобы пренебрегать ею! – возразил игрок. – Он достаточно богат и у него довольно могущества, чтобы дать тем, кого он любит, радости и здесь, на земле, и на небе.
– Не настаивай; даже если бы здесь было в тысячу раз больше золота, чем лежит сейчас на столе, будь я бедным и обездоленным, каким ты мне показался, я не принял бы то, что пришло из подобного источника.
Старик склонив голову.
– Юноша, не спеши осуждать того, в чье сердце не заглянул, – ответил он. – Не торопись судить меня; но, если ты не хочешь взять это золото, отдай его бедным; потому что ты – тот, на кого Будда указал мне во сне, и в этом сне он велел мне поделиться с тем, кто вложит в мою руку монетку, которая принесет мне желанное золото.
– Меня удивляет, буддист, – перебил его Цермай, пока метр Маес, отведя Эусеба в сторону, объяснял ему, как безоговорочно верят снам яванцы, и уверял, что бесполезно противиться желанию игрока в лохмотьях, – меня удивляет, буддист, – продолжал яванский принц, – что ты не разложил деньги на три кучки вместо двух, лежащих сейчас на столе.
– Почему на три?
– Потому что одна принадлежит мне как твоему господину и повелителю. Не забыл ли ты, собачий сын, что я – бупати провинции Бантам?
– Я не забыл об этом, туан Цермай, и так же верно как то, что око Будды освещает мир, верно и то, что не часть этого золота, но все золото предназначалось тебе; я молился Будде долгими ночами лишь о том, чтобы пополнить им твою казну; только ради того, чтобы все сложить к твоим ногам, я принял сначала подаяние белой женщины, а затем протянул руку к этому молодому господину; наконец, только затем вошел в это место, более нечистое в моих глазах, чем болота Каванга.
– А что ты хотел получить от меня в обмен на это золото?
– Свободу для одной из бедайя, живущих в твоем дворце.
– В самом деле! Слышите вы это, господа? – обратился к своим спутникам яванец. – Взывая к имени Будды и к чистоте его последователей, этот седобородый язычник поднял глаза на одну из гурий, населяющих мой рай.
Нищий молча склонился перед яванцем, жадно уставившимся на груду монет, где сверкали золото и серебро.
– Но этого золота не хватит, чтобы купить самую ничтожную бедайя моего дворца в Бантаме, старый безумец!
– И все же я рассчитывал увести одну из самых юных и прекрасных.
– Неплохо сказано, любезный! – воскликнул нотариус. – Люблю откровенность; и, если для того, чтобы удовлетворить господина Цермая, не хватает пары десятков флоринов, я готов выложить их из своего кармана, с условием что мне позволят присутствовать при том, как ты станешь выбирать свою бедайя.
– Если бы ты хотя бы не уменьшил свой выигрыш на ту часть, что отдал этому иноземцу!
– Будда сказал: «Никогда не распоряжайся тем, что тебе не принадлежит», – ответил старик.
– Что ты такое говоришь? – тихо спросил его китаец. – Золото принадлежит тебе, раз этот юный сумасшедший не захотел взять его…
Легко представить себе, с каким любопытством наблюдал эту сцену Эусеб; он не мог понять бескорыстия этого человека, которым двигали в то же время столь низменные инстинкты.
– Подождите, – сказал он, выступив вперед. – Я совершил первую ошибку, дав этому человеку золото, которое должно было послужить постыдной страсти; я не стану продолжать. Это золото принадлежит мне, буддист, и я беру его.
Нищий бросил на Эусеба взгляд, в котором мольба смешивалась с упреком, затем повернулся к яванцу.
– Прошу вас, удовольствуйтесь этим, – произнес он, сложив руки. – Если бы у меня было больше, я отдал бы вам все.
– Нет, – ответил яванец. – Все, что я смогу дать тебе в обмен на это золото, – это твоя свобода.
– Моя свобода! Я сам взял ее, туан Цермай. С тех пор как твой наместник украл у меня землю, сжег мою хижину, похитил у меня драгоценное сокровище – мою дочь, желтую лилию лебака, я разорвал цепь, приковывавшую меня к моему господину. Свобода, которую ты хотел продать мне, завоевана мной, и сегодня надо мной нет никого, кроме тигров и черных пантер джунглей Джидавала.
– Аргаленка! – вскрикнул яванец, смертельно побледнев под слоем бистра. – Ты Аргаленка, отец Арроа. Ах, теперь я понял, почему ты хотел выбрать одну из моих бедайя.
Аргаленка вышел, не слушая его ответа.
– Но возьмите же ваше золото! – крикнул ему Эусеб.
– Что мне это золото, раз я не могу выкупить им свое дитя? – с жестом отчаяния произнес нищий и скрылся в темноте.
Эусеб был подавлен, узнав о том, что этот человек хотел вырвать из гарема Цермая свою дочь. Сотрапезники вновь уселись за стол; перед Эусебом оказалось золото, предназначенное честным Аргаленкой своему благодетелю, и молодой человек резко толкнул его в сторону яванца.
– Возьмите золото, – сказал он Цермаю, – и верните этому несчастному его дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97