он шумно вдыхал вечерний воздух и так же шумно выбрасывал его, как поступают с втянутой ими водой дельфины-великаны.
Эусеб уже сожалел о принятом им вчера обязательстве, но не мог устоять перед нотариусом, настойчиво требовавшим исполнить данное ему обещание. Он уселся рядом с метром Маесом в открытый экипаж, в котором тот приехал за ним.
Лошади пустились во всю прыть: в тех местах они не знают другого аллюра, кроме галопа.
Коляска катилась на запад около часа, затем остановилась перед темной массой – во мраке можно было лишь догадываться о том, что это скопление домов. Оттуда доносились резкие и дикие звуки яванской музыки, к ним примешивались глухие отголоски китайского гонга; все это сопровождалось странными криками, в которых не было, казалось, ничего человеческого.
Это был то рев радости, граничащий с безумием, то отчаянные жалобы и вздохи, напоминавшие предсмертные стоны; то вопли, какие могли бы вырываться из окон дома умалишенных или из тюремных отдушин.
Со своего места в коляске Эусеб ван ден Беек видел поверх низкой стены, вдоль которой они двигались, красноватый отблеск, вспыхивавший посреди огромной картины света и теней; в этом мерцании вырисовывались черные тени, проплывавшие торжественно и безмолвно; другие призраки в сверкавших металлом и алмазами одеяниях, рассыпавших в неверном свете огненные блестки, извивались в судорогах не хуже наших средневековых одержимых диакона Париса.
Эусеб, чье нервное возбуждение, как мы видели, далеко не улеглось, испугался.
Он судорожно схватил нотариуса за руку и спросил:
– Куда вы меня ведете?
– В ад, черт возьми! – ответил законник, и его лицо расцвело в припадке бурного хохота.
– Господин Маес, – произнес Эусеб, к которому под воздействием этих слов, этих фантастических видений, этих незнакомых, неслыханных, непонятных звуков вернулись все его страхи. – Господин Маес, прекратите эту дурную шутку, или – слово человека чести! – я схвачу вас за горло и задушу.
Эти слова Эусеб немедленно сопроводил пантомимой столь выразительной, что нотариусу стало страшно.
– Дьявольщина! – воскликнул метр Маес. – Он ведь сделает то, что говорит.
Затем он с силой, доказавшей Эусебу, что, если тот будет упорствовать в своем намерении задушить его, ему придется иметь дело с сильным противником, оттолкнул руки ван ден Беека и сказал:
– Ну, успокойтесь, приятель! Ад не всегда таков, каким его представляют; а этот, хоть и в другом роде, ничем не хуже и не лучше вашей биржи в Батавии.
– Господин Маес, – решительно продолжал Эусеб. – Разве вы не говорили мне, что поведете меня встретиться с китайским торговцем, который купит у меня кофе?
– Совершенно верно.
– Ну, так где же ваш покупатель? Покажите его мне, познакомьте меня с ним, и прошу вас поторопиться.
– Ну хорошо, хорошо, – ответил метр Маес, выставив вперед руки, как человек, готовящийся защищаться. – Потрудитесь выйти из коляски и взглянуть на то, что я хотел показать вам, милый мой господин ван ден Беек. Кто знает? В этом чертовом Меестер Корнелисе столько всякого можно встретить, что, возможно, вам повезет и вы найдете то, что ищете.
– Меестер Корнелис, – стараясь понять, повторил Эусеб. – Что такое Меестер Корнелис?
– О, это славная шутка! – отозвался толстый нотариус, и все его тело заколыхалось в припадке смеха. – Скоро уже год, как вы живете в Батавии, и все еще не знаете, что такое Меестер Корнелис? Это незнание делает честь вашей нравственности, молодой человек. Ну, спускайтесь и знакомьтесь с неизвестным, потом вы скажете мне откровенно, что вы об этом думаете… Петере, друг мой, откройте дверцу пошире, вы же видите – я не могу пройти!
В самом деле, хотя экипаж, как мы сказали, был открытым, проем дверцы был недостаточным для нижней части туловища метра Маеса.
Но Эусеб, напротив, остался на месте.
– Ну что же вы? – спросил нотариус, обернувшись, как только почувствовал, что обеими ногами твердо опирается на землю.
– Сударь, – ответил своему спутнику Эусеб. – Я начинаю понимать, что вам угодно насмехаться надо мной; позвольте мне откланяться.
– Мой юный друг, – произнес нотариус, к которому вернулась вся его величественность. – Взгляните на меня, прошу вас: разве похож я на шутника, разве выгляжу человеком, способным на розыгрыш дурного тона? Нет. Вместо того чтобы сердиться на меня, вы должны, напротив, поблагодарить меня: я просто хотел отвлечь вас от мрачных мыслей, предложить вам кое-какие развлечения, развеять вашу грусть, внушающую самые серьезные тревоги вашей юной жене, достойной госпоже ван ден Беек, и, прибавлю от себя, вполне обоснованные тревоги.
Эусеб понял, что нотариус говорил искренне.
– Благодарю вас за намерение, – сказал он. – Но хочу предупредить об одном.
– О чем же?
– Вы напрасно старались.
– Почему?
– Потому что я этим не воспользуюсь. Я приехал ради дела, но вы меня обманули. Следовательно, я, с вашего разрешения, вернусь на Вельтевреде.
– Какая склонность к коммерции! – с подлинным или наигранным восхищением вскричал нотариус. – Но как вы собираетесь возвращаться на Вельтевреде?
– Пешком, черт возьми!
– Пешком, вы?
– Разумеется, я.
– Что вы говорите! Пешком? Вы хотите опозориться в глазах всей колонии? Господин Эусеб ван ден Беек, набоб, наследник достойного и почтенного доктора Базилиуса, миллионера, передвигается пешком, словно жалкий лас-кар или тагал-побирушка! Как бы вам этого ни хотелось, господин ван ден Беек, но я такого не потерплю.
– Тогда разрешите мне воспользоваться вашей коляской и прикажите вашему кучеру отвезти меня домой.
– Это было бы прекрасно, мой юный друг; но кучер должен отвезти домой меня самого; вы ведь не думаете, что я собирался только войти и выйти. Придется мне уехать вместе с вами, но, право же, вы не поступите со мной так жестоко, дорогой господин ван ден Беек, после такого тяжелого рабочего дня, какой был у меня.
Продолжая говорить, нотариус потянул Эусеба к себе, заставив его выйти из коляски, и, подталкивая вперед, вынудил сделать несколько шагов по узкому и темному переулку, ведущему ко входу в заведение.
Молодой человек еще пытался сопротивляться, но звон тамбурина, послышавшийся в десяти шагах от него, привлек его внимание; повернув голову, он заметил в углублении между двумя домами группу из трех индийцев, освещенную факелами.
Двое из них играли на музыкальных инструментах.
Один ударял в своеобразный тамбурин, другой играл на флейте.
Третий опустил руку в тростниковую корзинку конической формы.
Вокруг них уже собрались зрители, явно ожидавшие представления; непонятно, какое именно, но оно должно было вот-вот начаться.
– А, это Харруш, заклинатель змей! – воскликнул нотариус и с детским любопытством устремился в сторону этой группы, бросив спутника на произвол судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Эусеб уже сожалел о принятом им вчера обязательстве, но не мог устоять перед нотариусом, настойчиво требовавшим исполнить данное ему обещание. Он уселся рядом с метром Маесом в открытый экипаж, в котором тот приехал за ним.
Лошади пустились во всю прыть: в тех местах они не знают другого аллюра, кроме галопа.
Коляска катилась на запад около часа, затем остановилась перед темной массой – во мраке можно было лишь догадываться о том, что это скопление домов. Оттуда доносились резкие и дикие звуки яванской музыки, к ним примешивались глухие отголоски китайского гонга; все это сопровождалось странными криками, в которых не было, казалось, ничего человеческого.
Это был то рев радости, граничащий с безумием, то отчаянные жалобы и вздохи, напоминавшие предсмертные стоны; то вопли, какие могли бы вырываться из окон дома умалишенных или из тюремных отдушин.
Со своего места в коляске Эусеб ван ден Беек видел поверх низкой стены, вдоль которой они двигались, красноватый отблеск, вспыхивавший посреди огромной картины света и теней; в этом мерцании вырисовывались черные тени, проплывавшие торжественно и безмолвно; другие призраки в сверкавших металлом и алмазами одеяниях, рассыпавших в неверном свете огненные блестки, извивались в судорогах не хуже наших средневековых одержимых диакона Париса.
Эусеб, чье нервное возбуждение, как мы видели, далеко не улеглось, испугался.
Он судорожно схватил нотариуса за руку и спросил:
– Куда вы меня ведете?
– В ад, черт возьми! – ответил законник, и его лицо расцвело в припадке бурного хохота.
– Господин Маес, – произнес Эусеб, к которому под воздействием этих слов, этих фантастических видений, этих незнакомых, неслыханных, непонятных звуков вернулись все его страхи. – Господин Маес, прекратите эту дурную шутку, или – слово человека чести! – я схвачу вас за горло и задушу.
Эти слова Эусеб немедленно сопроводил пантомимой столь выразительной, что нотариусу стало страшно.
– Дьявольщина! – воскликнул метр Маес. – Он ведь сделает то, что говорит.
Затем он с силой, доказавшей Эусебу, что, если тот будет упорствовать в своем намерении задушить его, ему придется иметь дело с сильным противником, оттолкнул руки ван ден Беека и сказал:
– Ну, успокойтесь, приятель! Ад не всегда таков, каким его представляют; а этот, хоть и в другом роде, ничем не хуже и не лучше вашей биржи в Батавии.
– Господин Маес, – решительно продолжал Эусеб. – Разве вы не говорили мне, что поведете меня встретиться с китайским торговцем, который купит у меня кофе?
– Совершенно верно.
– Ну, так где же ваш покупатель? Покажите его мне, познакомьте меня с ним, и прошу вас поторопиться.
– Ну хорошо, хорошо, – ответил метр Маес, выставив вперед руки, как человек, готовящийся защищаться. – Потрудитесь выйти из коляски и взглянуть на то, что я хотел показать вам, милый мой господин ван ден Беек. Кто знает? В этом чертовом Меестер Корнелисе столько всякого можно встретить, что, возможно, вам повезет и вы найдете то, что ищете.
– Меестер Корнелис, – стараясь понять, повторил Эусеб. – Что такое Меестер Корнелис?
– О, это славная шутка! – отозвался толстый нотариус, и все его тело заколыхалось в припадке смеха. – Скоро уже год, как вы живете в Батавии, и все еще не знаете, что такое Меестер Корнелис? Это незнание делает честь вашей нравственности, молодой человек. Ну, спускайтесь и знакомьтесь с неизвестным, потом вы скажете мне откровенно, что вы об этом думаете… Петере, друг мой, откройте дверцу пошире, вы же видите – я не могу пройти!
В самом деле, хотя экипаж, как мы сказали, был открытым, проем дверцы был недостаточным для нижней части туловища метра Маеса.
Но Эусеб, напротив, остался на месте.
– Ну что же вы? – спросил нотариус, обернувшись, как только почувствовал, что обеими ногами твердо опирается на землю.
– Сударь, – ответил своему спутнику Эусеб. – Я начинаю понимать, что вам угодно насмехаться надо мной; позвольте мне откланяться.
– Мой юный друг, – произнес нотариус, к которому вернулась вся его величественность. – Взгляните на меня, прошу вас: разве похож я на шутника, разве выгляжу человеком, способным на розыгрыш дурного тона? Нет. Вместо того чтобы сердиться на меня, вы должны, напротив, поблагодарить меня: я просто хотел отвлечь вас от мрачных мыслей, предложить вам кое-какие развлечения, развеять вашу грусть, внушающую самые серьезные тревоги вашей юной жене, достойной госпоже ван ден Беек, и, прибавлю от себя, вполне обоснованные тревоги.
Эусеб понял, что нотариус говорил искренне.
– Благодарю вас за намерение, – сказал он. – Но хочу предупредить об одном.
– О чем же?
– Вы напрасно старались.
– Почему?
– Потому что я этим не воспользуюсь. Я приехал ради дела, но вы меня обманули. Следовательно, я, с вашего разрешения, вернусь на Вельтевреде.
– Какая склонность к коммерции! – с подлинным или наигранным восхищением вскричал нотариус. – Но как вы собираетесь возвращаться на Вельтевреде?
– Пешком, черт возьми!
– Пешком, вы?
– Разумеется, я.
– Что вы говорите! Пешком? Вы хотите опозориться в глазах всей колонии? Господин Эусеб ван ден Беек, набоб, наследник достойного и почтенного доктора Базилиуса, миллионера, передвигается пешком, словно жалкий лас-кар или тагал-побирушка! Как бы вам этого ни хотелось, господин ван ден Беек, но я такого не потерплю.
– Тогда разрешите мне воспользоваться вашей коляской и прикажите вашему кучеру отвезти меня домой.
– Это было бы прекрасно, мой юный друг; но кучер должен отвезти домой меня самого; вы ведь не думаете, что я собирался только войти и выйти. Придется мне уехать вместе с вами, но, право же, вы не поступите со мной так жестоко, дорогой господин ван ден Беек, после такого тяжелого рабочего дня, какой был у меня.
Продолжая говорить, нотариус потянул Эусеба к себе, заставив его выйти из коляски, и, подталкивая вперед, вынудил сделать несколько шагов по узкому и темному переулку, ведущему ко входу в заведение.
Молодой человек еще пытался сопротивляться, но звон тамбурина, послышавшийся в десяти шагах от него, привлек его внимание; повернув голову, он заметил в углублении между двумя домами группу из трех индийцев, освещенную факелами.
Двое из них играли на музыкальных инструментах.
Один ударял в своеобразный тамбурин, другой играл на флейте.
Третий опустил руку в тростниковую корзинку конической формы.
Вокруг них уже собрались зрители, явно ожидавшие представления; непонятно, какое именно, но оно должно было вот-вот начаться.
– А, это Харруш, заклинатель змей! – воскликнул нотариус и с детским любопытством устремился в сторону этой группы, бросив спутника на произвол судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97