Она снова рылась в бумагах на столе управляющего. И хотя не надела мужской костюм, поскольку Алек лично изорвал всю одежду в клочья, ухитрилась измазать и порвать новое шелковое платье персикового цвета в грязной, закопченной комнате.
— Я ничего не нашла, — объявила Джинни, поднимая голову. Если она и заметила его нахмуренное лицо, то, по всей видимости, предпочла игнорировать. Стряхнув пепел и клочки бумаги с какой-то брошюры, она просмотрела несколько листков и быстро отбросила. — Ничего. Как обидно, когда не можешь доказать свою теорию. Ты уже написал письмо сэру Уильяму?
— Да, и отослал с посыльным. Надеюсь, дня через три мы получим ответ.
— Я узнала от миссис Макграфф, что сэр Эдуард будет сегодня ужинать с нами.
— Совершенно верно, и надеюсь, ты успеешь переодеться. Не хотелось бы, чтобы сэр Эдуард посчитал, будто я держу жену в черном теле.
— В черном теле, — медленно повторила Джинни, улыбаясь. — Никогда не слыхала раньше такого выражения.
Она обезоружила его. Губы Алека невольно сжались.
— А что говорят американские мужчины, когда хотят объяснить, что вовсе не скупы и ничего не пожалеют для жен?
— Наверное, просто признаются, что любят их, и больше ничего не требуется.
Алек пристально смотрел на нее, вспоминая данную ночью клятву, видя огоньки надежды, вспыхнувшие в этих выразительных глазах. Но продолжал молчать. И надежда медленно уходила, умирала, побежденная болью и подозрительностью. Джинни ждала, настороженно ждала, что он заговорит и вновь ранит ее бессмысленно-жестокими словами.
— Проклятие, — очень тихо сказал он и, в два прыжка очутившись рядом, схватил ее в объятия, зарылся лицом в пышные волосы. — Прости меня, прости меня, Джинни. Я проклятое злобное животное, и мне нет прощения.
Джинни напряженно застыла, и Алек только сейчас ощутил всю глубину причиненной ей боли.
— Прости, — повторил он, целуя ее висок и мочку уха.
— Милорд… ой! Прошу прощения, но…
Алек медленно разжал руки и повернулся:
— Ничего, миссис Макграфф. В чем дело?
— Я… Э-э-э… хотела поговорить с ее милостью, но…
Алек услышал за спиной неровное прерывистое дыхание Джинни и мягко сказал:
— Ее милость немного взволнованна, но через четверть часа поговорит с вами.
— Нет, нет, — возразила Джинни, быстро выступая вперед. — Что случилось, миссис Макграфф?
— Не могу точно сказать, миледи. Это Марджи. Она плачет и рыдает и едва не на коленях умоляла меня разрешить поговорить с вами. Ничего не понимаю.
Джинни не хотела покидать Алека, не сейчас, когда он, кажется… но нет, она зря надеется.
— Отведите Марджи в маленькую желтую комнату. Я сейчас приду.
Алек нахмурился. Чувства и признания, объяснения, клятвы и извинения рвались с губ, но, как видно, высказать все сейчас не суждено.
— Могу я пойти с тобой? — спросил он вместо этого. Но Джинни вовсе не посчитала это такой уж хорошей идеей:
— Подожди, Алек, вот здесь, в тени. Я приведу Марджи с собой. Я уже говорила с ней и пыталась выведать все, что можно, насчет убийства мистера Круиска. Она что-то знает, я уверена.
Через пять минут Джинни вновь появилась вместе с Марджи. Девушке, очевидно, не хотелось заходить в выгоревшую комнату. Но Джинни, открыв обуглившуюся дверь, подтолкнула ее через порог.
Алек спокойно стоял в стороне, наблюдая за женой. Джинни обращалась с девушкой мягко, но непреклонно. Алек увидел, как Марджи вновь разразилась слезами, а Джинни начала ее утешать. Но при этом снова и снова задавала один и тот же вопрос. И наконец Алек, с открытым от изумления ртом, услышал исповедь горничной:
— Он изнасиловал меня, миледи. Клянусь Богом, он принудил меня и пригрозил, что, если я хоть слово скажу мистеру Смайту или миссис Макграфф, он устроит так, что моя ма и маленькие сестры подохнут с голоду в канаве. Сказал, может делать все, что захочет, пока барона здесь нет, что он хозяин в доме и поступит так, как ему угодно, хоть убьет любого, кого пожелает.
Джинни притянула девушку, положила ее голову себе на плечо, хотя Марджи была гораздо выше и толще.
— О Марджи, мне так жаль, ужасно жаль, но теперь все кончено, правда, кончено, и тебе нечего больше бояться. Барон Шерард — справедливый человек, он поймет, честное слово, поймет. Все, что требуется от тебя, — сказать правду. Не бойся, только не бойся, прошу.
Марджи отстранилась: темные глаза вновь наполнились слезами.
— Вы не понимаете, миледи. Он снова пытался изнасиловать меня, здесь, в своей конторе. Я начала отбиваться, схватила подсвечник и ударила его по голове, а свечи разлетелись по всей комнате, только все они были зажжены, и огонь перекинулся на занавески, и я пыталась… честное слово, пыталась… и не смогла потушить… и убежала… о, это было ужасно, ужасно!
— Знаю. Знаю.
Алек хотел было выйти из укрытия, но все же решил выждать. Джинни сама прекрасно справится.
— А потом появился сэр Эдуард, и ты еще больше испугалась.
— О Боже мой, да я еще никогда так не боялась!
— Понимаю. Ты была права, что сказала мне, Марджи. Я поговорю с его милостью и сэром Эдуардом. Ты пыталась защищаться. Теперь все будет хорошо. Ничего больше не бойся. Ну а теперь, почему бы тебе не подняться в свою комнату и не отдохнуть немного? Ты ведь очень устала, правда?
Измученная девушка молча кивнула. После ее ухода Джинни повернулась к мужу. Тот быстро выступил на свет.
— Ублюдок, — пробормотал он. — Никто из нас и не подозревал…
— Странно, не правда ли? Что мы скажем сэру Эдуарду?
— Только не правду, — задумчиво сказал Алек, — он, как истинный лицемер и ханжа, посчитает Марджи потаскухой и захочет выслать ее в колонии. Нет, я что-нибудь придумаю. Марджи ничего не грозит.
И он действительно придумал великолепную историю о том, как мистер Круиск проворовался и, боясь, что хозяин обнаружит подделки и подчистки в счетных книгах и отправит его в Ньюгейт, попытался бежать, но впопыхах случайно сбил со стола канделябр и погиб в огне.
Сэр Эдуард, далеко не дурак, понял, что дело нечисто, но сейчас, после третьего бокала превосходного портвейна, совершенно не стремился докопаться до истины. Если барону угодно так думать, то уж ему-то совершенно все равно!
Поэтому судья лишь благосклонно кивнул и вновь потянулся к графину с портвейном.
На следующее утро Алек долго искал жену, пока не узнал, что в последний раз ее видели идущей к конюшне. Было холодно, небо закрывали лохматые свинцовые тучи.
Алек ускорил шаг и остановился только перед крытой черепицей конюшней. Часть плиток разбилась и вылетела, в крыше зияли дыры. Здание явно пришло в упадок, и некоторые окна болтались на полуоторванных петлях.
Алек, нахмурившись, покачал головой. Да, много придется потрудиться, чтобы привести в порядок Каррик-Грейндж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Я ничего не нашла, — объявила Джинни, поднимая голову. Если она и заметила его нахмуренное лицо, то, по всей видимости, предпочла игнорировать. Стряхнув пепел и клочки бумаги с какой-то брошюры, она просмотрела несколько листков и быстро отбросила. — Ничего. Как обидно, когда не можешь доказать свою теорию. Ты уже написал письмо сэру Уильяму?
— Да, и отослал с посыльным. Надеюсь, дня через три мы получим ответ.
— Я узнала от миссис Макграфф, что сэр Эдуард будет сегодня ужинать с нами.
— Совершенно верно, и надеюсь, ты успеешь переодеться. Не хотелось бы, чтобы сэр Эдуард посчитал, будто я держу жену в черном теле.
— В черном теле, — медленно повторила Джинни, улыбаясь. — Никогда не слыхала раньше такого выражения.
Она обезоружила его. Губы Алека невольно сжались.
— А что говорят американские мужчины, когда хотят объяснить, что вовсе не скупы и ничего не пожалеют для жен?
— Наверное, просто признаются, что любят их, и больше ничего не требуется.
Алек пристально смотрел на нее, вспоминая данную ночью клятву, видя огоньки надежды, вспыхнувшие в этих выразительных глазах. Но продолжал молчать. И надежда медленно уходила, умирала, побежденная болью и подозрительностью. Джинни ждала, настороженно ждала, что он заговорит и вновь ранит ее бессмысленно-жестокими словами.
— Проклятие, — очень тихо сказал он и, в два прыжка очутившись рядом, схватил ее в объятия, зарылся лицом в пышные волосы. — Прости меня, прости меня, Джинни. Я проклятое злобное животное, и мне нет прощения.
Джинни напряженно застыла, и Алек только сейчас ощутил всю глубину причиненной ей боли.
— Прости, — повторил он, целуя ее висок и мочку уха.
— Милорд… ой! Прошу прощения, но…
Алек медленно разжал руки и повернулся:
— Ничего, миссис Макграфф. В чем дело?
— Я… Э-э-э… хотела поговорить с ее милостью, но…
Алек услышал за спиной неровное прерывистое дыхание Джинни и мягко сказал:
— Ее милость немного взволнованна, но через четверть часа поговорит с вами.
— Нет, нет, — возразила Джинни, быстро выступая вперед. — Что случилось, миссис Макграфф?
— Не могу точно сказать, миледи. Это Марджи. Она плачет и рыдает и едва не на коленях умоляла меня разрешить поговорить с вами. Ничего не понимаю.
Джинни не хотела покидать Алека, не сейчас, когда он, кажется… но нет, она зря надеется.
— Отведите Марджи в маленькую желтую комнату. Я сейчас приду.
Алек нахмурился. Чувства и признания, объяснения, клятвы и извинения рвались с губ, но, как видно, высказать все сейчас не суждено.
— Могу я пойти с тобой? — спросил он вместо этого. Но Джинни вовсе не посчитала это такой уж хорошей идеей:
— Подожди, Алек, вот здесь, в тени. Я приведу Марджи с собой. Я уже говорила с ней и пыталась выведать все, что можно, насчет убийства мистера Круиска. Она что-то знает, я уверена.
Через пять минут Джинни вновь появилась вместе с Марджи. Девушке, очевидно, не хотелось заходить в выгоревшую комнату. Но Джинни, открыв обуглившуюся дверь, подтолкнула ее через порог.
Алек спокойно стоял в стороне, наблюдая за женой. Джинни обращалась с девушкой мягко, но непреклонно. Алек увидел, как Марджи вновь разразилась слезами, а Джинни начала ее утешать. Но при этом снова и снова задавала один и тот же вопрос. И наконец Алек, с открытым от изумления ртом, услышал исповедь горничной:
— Он изнасиловал меня, миледи. Клянусь Богом, он принудил меня и пригрозил, что, если я хоть слово скажу мистеру Смайту или миссис Макграфф, он устроит так, что моя ма и маленькие сестры подохнут с голоду в канаве. Сказал, может делать все, что захочет, пока барона здесь нет, что он хозяин в доме и поступит так, как ему угодно, хоть убьет любого, кого пожелает.
Джинни притянула девушку, положила ее голову себе на плечо, хотя Марджи была гораздо выше и толще.
— О Марджи, мне так жаль, ужасно жаль, но теперь все кончено, правда, кончено, и тебе нечего больше бояться. Барон Шерард — справедливый человек, он поймет, честное слово, поймет. Все, что требуется от тебя, — сказать правду. Не бойся, только не бойся, прошу.
Марджи отстранилась: темные глаза вновь наполнились слезами.
— Вы не понимаете, миледи. Он снова пытался изнасиловать меня, здесь, в своей конторе. Я начала отбиваться, схватила подсвечник и ударила его по голове, а свечи разлетелись по всей комнате, только все они были зажжены, и огонь перекинулся на занавески, и я пыталась… честное слово, пыталась… и не смогла потушить… и убежала… о, это было ужасно, ужасно!
— Знаю. Знаю.
Алек хотел было выйти из укрытия, но все же решил выждать. Джинни сама прекрасно справится.
— А потом появился сэр Эдуард, и ты еще больше испугалась.
— О Боже мой, да я еще никогда так не боялась!
— Понимаю. Ты была права, что сказала мне, Марджи. Я поговорю с его милостью и сэром Эдуардом. Ты пыталась защищаться. Теперь все будет хорошо. Ничего больше не бойся. Ну а теперь, почему бы тебе не подняться в свою комнату и не отдохнуть немного? Ты ведь очень устала, правда?
Измученная девушка молча кивнула. После ее ухода Джинни повернулась к мужу. Тот быстро выступил на свет.
— Ублюдок, — пробормотал он. — Никто из нас и не подозревал…
— Странно, не правда ли? Что мы скажем сэру Эдуарду?
— Только не правду, — задумчиво сказал Алек, — он, как истинный лицемер и ханжа, посчитает Марджи потаскухой и захочет выслать ее в колонии. Нет, я что-нибудь придумаю. Марджи ничего не грозит.
И он действительно придумал великолепную историю о том, как мистер Круиск проворовался и, боясь, что хозяин обнаружит подделки и подчистки в счетных книгах и отправит его в Ньюгейт, попытался бежать, но впопыхах случайно сбил со стола канделябр и погиб в огне.
Сэр Эдуард, далеко не дурак, понял, что дело нечисто, но сейчас, после третьего бокала превосходного портвейна, совершенно не стремился докопаться до истины. Если барону угодно так думать, то уж ему-то совершенно все равно!
Поэтому судья лишь благосклонно кивнул и вновь потянулся к графину с портвейном.
На следующее утро Алек долго искал жену, пока не узнал, что в последний раз ее видели идущей к конюшне. Было холодно, небо закрывали лохматые свинцовые тучи.
Алек ускорил шаг и остановился только перед крытой черепицей конюшней. Часть плиток разбилась и вылетела, в крыше зияли дыры. Здание явно пришло в упадок, и некоторые окна болтались на полуоторванных петлях.
Алек, нахмурившись, покачал головой. Да, много придется потрудиться, чтобы привести в порядок Каррик-Грейндж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102