Его знает вся Венеция еще и потому, что он очень красив. И надо признать, этого у него не отнимешь. В общем, он блистателен, как Аполлон. — Описание физических достоинств итальянского дворянчика слегка раздражило Виргилия, но виду он не подал. — К тому же он родом из Патары, на азиатском берегу, где в античные времена обитал оракул бога искусств, не такой прославленный, как дельфийский, но тоже довольно известный. Кроме того… есть еще одно… не знаю, осмелюсь ли…
При мысли о четвертом сходстве Лионелло Зена и олимпийца Аполлона Мариетта смущенно запнулась, но, взяв себя в руки, все же закончила:
— Словом, Доменико и Марко говорят, будто ему нравятся и мужчины, и женщины.
— Содомит, — подытожил Пьер.
— То есть не только мужчины, — поспешила поправиться Мариетта.
— Как и Аполлону! — рассмеялся Пьер.
Предом не разделял его веселости. Он еще живо помнил, как тянуло его к Мариетте, переодетой в мужское платье. Чтобы скрыть смущение, он повернулся к холсту и провел четвертую линию, соединив Лионелло и Аполлона. Пьер подвел итог:
— Остаются сатиры: два старых и один юный. Мало что отличает двух старых: колпак, нож и фартук у одного, странно вывернутая рука, ведро и рожки у другого; а так — одинаковые спутанные бороды, нагие торсы и жестокие черты. Кто ловчее в фехтовании, Рибейра или Бонфили? Кто из них виноградарь, бочкарь или хозяин таверны (ведро)? Кто мерзляк (колпак)? Кто рогоносец (рога)?
Пьер прервал свою игру в загадки, поскольку с другого конца мастерской до них донеслось недовольное бурчание Пальмы. По-видимому, наброски так и не давались ему. Выйдя из себя, он наподдал ногой по комочку бумаги. Тот подскочил и, словно мячик, полетел к ногам Мариетты.
— Ну хватит! — взревел художник. — Здесь и сейчас ничего стоящего у меня не выйдет. — Он подошел к троице. — А животы у вас не подвело? Мой дает о себе знать и мешает рисовать.
Он порылся в кармане и извлек несколько дукатов.
— Пойду куплю всякой всячины с медом и яйцами у булочницы с улицы Бочарной. В молодости она позировала маэстро. Разделите со мной трапезу?
Гурман Пьер тут же с энтузиазмом поддержал Пальму. Мариетта и Виргилий также были не против. Пальма бросил веселый взгляд на красные линии и направился к выходу. Но едва выйдя за порог, тут же вернулся, просунул голову в дверь и бросил:
— Зорзи Бонфили я знаю прекрасно. Он был ранен при Лепанто. Ранен в руку. Пальцы не двигаются. Как у того фавна на полотне.
Проговорив это, он растворился в темном проеме двери, оставив ее открытой. Троица застыла в изумлении. Не говоря ни слова, Виргилий провел шестую красную линию.
— Отсюда следует вывод, что Тициан придал Жоао Эль Рибейре черты силена в колпаке. Мариетта, можно ли это как-то объяснить?
— Есть одно объяснение, правда, не очень убедительное. Жоао Эль Рибейра явно не венецианец. Он выходец из еврейской семьи, проживающей в Португалии, как следует из его имени. Семьи, должно быть, принявшей христианство, а затем изгнанной из Лиссабона. В Венеции с выкрестами обращаются, как с остальными христианами, если только они не возвращаются тайком к своей изначальной вере. А иудеи должны жить в гетто и всю жизнь носить колпак. Головной убор — это общее между сатиром и португальцем. Найдется, наверное, и что-то еще, чего я пока не знаю.
Еще одна красная черта, и игра почти окончена. Однако оставалось уравнение, столь же нерешаемое, как квадратура круга: пять гостей Атики, если не принимать во внимание Тициана, против шести персонажей, участвовавших в казни или наблюдавших за нею. В колонке справа числился еще ребенок.
— Кто стоит за этим малышом? — озадаченно произнес Виргилий. — Может, гость, заявившийся в последнюю минуту?
— А вы заметили, как он на нас смотрит? Чуть ли не насмехается, — проговорил Пьер.
— Ни его пухлая рожица, ни его козлиные ножки, ни пес, за которого он ухватился, ничего мне не говорят, — призналась Мариетта. — Я…
Фраза ее так и повисла. Со двора донеслись крики и шум потасовки. Троица дружно бросилась вон из мастерской. В противоположном конце двора два человека дубасили друг друга и осыпали ругательствами. Драка завязалась нешуточная. Силы были равны. И все же резким и неожиданным движением Пальме — поскольку одним из ее участников был именно он — удалось оттеснить противника к колодцу. Тому было некуда деваться, и он схватил художника за шею, их тела переплелись, они ударились о закраину колодца и покатились по пыли.
— Эй! — крикнул Виргилий и бросился на подмогу.
Но, услышав его голос, противник Пальмы оттолкнул художника, вскочил на ноги и дал деру. Перепрыгнув через лежащего Пальму, Предом бросился вдогонку. Незнакомец бежал по узким улочкам, на несколько десятков метров опережая Виргилия. И все же парижанин медленно, но верно нагонял его. На углу Дымной улицы тот споткнулся, и хотя быстро выпрямился, расстояние между ними сократилось. Новая площадь Девы Марии. Секунду беглец колебался: направо или налево? Виргилий наподдал — еще немного, и можно будет схватить беглеца за ворот рубашки. Сердце билось как сумасшедшее, глотку обжигало. Невзирая ни на что, он припустил еще быстрее, оставалось только протянуть руку… И тут вдруг невыразимая боль пронзила его с головы до пят, в уши вонзился чей-то вопль. Он упал как подкошенный. А когда пришел в себя, то все понял: он на бегу столкнулся с прохожей. Она тоже упала. Она была нагая, с зелеными нарывами по всему телу и кровоточащими бубонами внизу живота. Ее лицо было искажено мукой. От столкновения с Виргилием у нее распухла губа, но она не обратила на это никакого внимания, выпрямилась и, истошно крича, побежала дальше. Беглец исчез. Виргилия затрясло, он разрыдался.
А во дворе дома на Бири-Гранде Пьер и Мариетта бросились к Пальме, помогли ему подняться и усадили возле колодца. Скула его была рассечена. Мариетта подняла из колодца ведро воды, смочила край платья и промыла ему рану.
— Ничего не сломано? — спросил Пьер у художника, лицо которого постепенно приобретало свой обычный цвет.
— Не так больно, как страшно, — признался Пальма.
— Кто это был?
— Представьте себе, не имею ни малейшего понятия! Я застиг его, когда он подслушивал ваш разговор у приоткрытой двери. Я окликнул его. Он решил бежать, значит, совесть нечиста. Я преградил ему путь. Он оттолкнул меня. Я все равно не давал ему скрыться, поймал его за запястье. Видя, что я его не отпускаю, он схватил меня поперек туловища, и завязалась драка.
Кое-что в рассказе Пальмы насторожило Мариетту.
— Как ты думаешь, давно он нас подслушивал? Много ли ему удалось услышать?
— Откуда мне знать? — пожав плечами, отвечал тот. — Когда я выходил, во дворе никого не было.
— Тогда ведь дверь в мастерскую была закрыта, — вспомнил Пьер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
При мысли о четвертом сходстве Лионелло Зена и олимпийца Аполлона Мариетта смущенно запнулась, но, взяв себя в руки, все же закончила:
— Словом, Доменико и Марко говорят, будто ему нравятся и мужчины, и женщины.
— Содомит, — подытожил Пьер.
— То есть не только мужчины, — поспешила поправиться Мариетта.
— Как и Аполлону! — рассмеялся Пьер.
Предом не разделял его веселости. Он еще живо помнил, как тянуло его к Мариетте, переодетой в мужское платье. Чтобы скрыть смущение, он повернулся к холсту и провел четвертую линию, соединив Лионелло и Аполлона. Пьер подвел итог:
— Остаются сатиры: два старых и один юный. Мало что отличает двух старых: колпак, нож и фартук у одного, странно вывернутая рука, ведро и рожки у другого; а так — одинаковые спутанные бороды, нагие торсы и жестокие черты. Кто ловчее в фехтовании, Рибейра или Бонфили? Кто из них виноградарь, бочкарь или хозяин таверны (ведро)? Кто мерзляк (колпак)? Кто рогоносец (рога)?
Пьер прервал свою игру в загадки, поскольку с другого конца мастерской до них донеслось недовольное бурчание Пальмы. По-видимому, наброски так и не давались ему. Выйдя из себя, он наподдал ногой по комочку бумаги. Тот подскочил и, словно мячик, полетел к ногам Мариетты.
— Ну хватит! — взревел художник. — Здесь и сейчас ничего стоящего у меня не выйдет. — Он подошел к троице. — А животы у вас не подвело? Мой дает о себе знать и мешает рисовать.
Он порылся в кармане и извлек несколько дукатов.
— Пойду куплю всякой всячины с медом и яйцами у булочницы с улицы Бочарной. В молодости она позировала маэстро. Разделите со мной трапезу?
Гурман Пьер тут же с энтузиазмом поддержал Пальму. Мариетта и Виргилий также были не против. Пальма бросил веселый взгляд на красные линии и направился к выходу. Но едва выйдя за порог, тут же вернулся, просунул голову в дверь и бросил:
— Зорзи Бонфили я знаю прекрасно. Он был ранен при Лепанто. Ранен в руку. Пальцы не двигаются. Как у того фавна на полотне.
Проговорив это, он растворился в темном проеме двери, оставив ее открытой. Троица застыла в изумлении. Не говоря ни слова, Виргилий провел шестую красную линию.
— Отсюда следует вывод, что Тициан придал Жоао Эль Рибейре черты силена в колпаке. Мариетта, можно ли это как-то объяснить?
— Есть одно объяснение, правда, не очень убедительное. Жоао Эль Рибейра явно не венецианец. Он выходец из еврейской семьи, проживающей в Португалии, как следует из его имени. Семьи, должно быть, принявшей христианство, а затем изгнанной из Лиссабона. В Венеции с выкрестами обращаются, как с остальными христианами, если только они не возвращаются тайком к своей изначальной вере. А иудеи должны жить в гетто и всю жизнь носить колпак. Головной убор — это общее между сатиром и португальцем. Найдется, наверное, и что-то еще, чего я пока не знаю.
Еще одна красная черта, и игра почти окончена. Однако оставалось уравнение, столь же нерешаемое, как квадратура круга: пять гостей Атики, если не принимать во внимание Тициана, против шести персонажей, участвовавших в казни или наблюдавших за нею. В колонке справа числился еще ребенок.
— Кто стоит за этим малышом? — озадаченно произнес Виргилий. — Может, гость, заявившийся в последнюю минуту?
— А вы заметили, как он на нас смотрит? Чуть ли не насмехается, — проговорил Пьер.
— Ни его пухлая рожица, ни его козлиные ножки, ни пес, за которого он ухватился, ничего мне не говорят, — призналась Мариетта. — Я…
Фраза ее так и повисла. Со двора донеслись крики и шум потасовки. Троица дружно бросилась вон из мастерской. В противоположном конце двора два человека дубасили друг друга и осыпали ругательствами. Драка завязалась нешуточная. Силы были равны. И все же резким и неожиданным движением Пальме — поскольку одним из ее участников был именно он — удалось оттеснить противника к колодцу. Тому было некуда деваться, и он схватил художника за шею, их тела переплелись, они ударились о закраину колодца и покатились по пыли.
— Эй! — крикнул Виргилий и бросился на подмогу.
Но, услышав его голос, противник Пальмы оттолкнул художника, вскочил на ноги и дал деру. Перепрыгнув через лежащего Пальму, Предом бросился вдогонку. Незнакомец бежал по узким улочкам, на несколько десятков метров опережая Виргилия. И все же парижанин медленно, но верно нагонял его. На углу Дымной улицы тот споткнулся, и хотя быстро выпрямился, расстояние между ними сократилось. Новая площадь Девы Марии. Секунду беглец колебался: направо или налево? Виргилий наподдал — еще немного, и можно будет схватить беглеца за ворот рубашки. Сердце билось как сумасшедшее, глотку обжигало. Невзирая ни на что, он припустил еще быстрее, оставалось только протянуть руку… И тут вдруг невыразимая боль пронзила его с головы до пят, в уши вонзился чей-то вопль. Он упал как подкошенный. А когда пришел в себя, то все понял: он на бегу столкнулся с прохожей. Она тоже упала. Она была нагая, с зелеными нарывами по всему телу и кровоточащими бубонами внизу живота. Ее лицо было искажено мукой. От столкновения с Виргилием у нее распухла губа, но она не обратила на это никакого внимания, выпрямилась и, истошно крича, побежала дальше. Беглец исчез. Виргилия затрясло, он разрыдался.
А во дворе дома на Бири-Гранде Пьер и Мариетта бросились к Пальме, помогли ему подняться и усадили возле колодца. Скула его была рассечена. Мариетта подняла из колодца ведро воды, смочила край платья и промыла ему рану.
— Ничего не сломано? — спросил Пьер у художника, лицо которого постепенно приобретало свой обычный цвет.
— Не так больно, как страшно, — признался Пальма.
— Кто это был?
— Представьте себе, не имею ни малейшего понятия! Я застиг его, когда он подслушивал ваш разговор у приоткрытой двери. Я окликнул его. Он решил бежать, значит, совесть нечиста. Я преградил ему путь. Он оттолкнул меня. Я все равно не давал ему скрыться, поймал его за запястье. Видя, что я его не отпускаю, он схватил меня поперек туловища, и завязалась драка.
Кое-что в рассказе Пальмы насторожило Мариетту.
— Как ты думаешь, давно он нас подслушивал? Много ли ему удалось услышать?
— Откуда мне знать? — пожав плечами, отвечал тот. — Когда я выходил, во дворе никого не было.
— Тогда ведь дверь в мастерскую была закрыта, — вспомнил Пьер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79