» Вступление в войну на стороне Австрии и Германии, партнеров Италии по формально несуществующему Тройственному союзу, повлекло бы за собой революцию рабочих. Столь же гибельными были бы последствия вступления в войну на стороне Франции. Долг социалистов состоял в том, чтобы бороться за проведение Италией политики «строгого нейтралитета». Муссолини предложил своим друзьям-социалистам провести референдум для подтверждения их согласия на такую бескомпромиссную позицию, и его восторженные сторонники тотчас же дали ему положительный ответ. Когда правительство объявило, что Италия фактически останется нейтральной, а синдикалисты заявили, что это решение ошибочно и страна должна вступить в войну, Муссолини обрушился на них, как на предателей, подрывающих единство рабочего класса.
Однако за фасадом резкого осуждения сторонников вступления в войну у Муссолини созревали другие идеи. В день убийства в Сараево он отдыхал в Каттолике со своим коллегой-журналистом Мишелем Кампана, и когда они вместе возвращались в Милан, Муссолини признался ему, что его все более разочаровывают коллеги-социалисты. «Я хочу руководить партией, — говорил он Кампана, — успешно проводить ее через великие события, которые нас ожидают». Но он сомневался, что партия проявит разум и последует за ним. «Ситуация ясна, — продолжал он. — Центральные державы, атакуя Сербию, нападают таким образом на Англию и Францию. Всеобщий конфликт неизбежен, и Франция станет его первой жертвой, если цивилизованные страны не объединятся ради ее спасения. Поражение Франции явилось бы смертельным ударом для свободы в Европе. Социалистическая партия не должна оставаться в стороне от возможного вступления в войну на стороне Франции, если последняя будет в нее втянута. Но смогут ли партийные лидеры понять эти истины?»
Мишель Кампана напомнил Муссолини о его выступлении на последнем съезде социалистов в Реджо-Эмилии, где он так убедительно высказывался против националистов и синдикалистов, которые поддерживали войну с Турцией в Ливии.
«Тогда ситуация была иной», — отпарировал Муссолини. Та война была агрессивная. Эта же война может оказаться для Италии спасением. Она может решить проблему Трентино и Триеста и избавить их от господства Австрии, той страны, которую ирредентист Чезаре Росси учил его считать врагом свободы и это может привести к революции. Помимо веры в то, что социалистам следует воспользоваться войной, чтобы спровоцировать беспорядки и в итоге сокрушить буржуазную систему, в голове у Муссолини вызревала еще одна идея. К синдикалистам, которых возглавляли выступившие за войну Альчесте Де Амбрис и крайний националист Филиппо Корридони, прислушивались с явным уважением и симпатией, и Муссолини опасался, что контроль над социалистическим движением перейдет от него к ним. Некоторые из них цитировали афоризм Карла Маркса, что за войной обычно следует социальная революция, и это, несомненно, оказало на позицию Муссолини огромное влияние.
Об этом высказывании Карла Маркса, несомненно, шла речь и во время важной беседы, которую Муссолини имел в Милане с Филиппо Нальди, владельцем издаваемой в Болонье газеты «Ресто дель Карлино», первоначально выступавшей за выгодный для Австрии и Германии нейтралитет Италии, а теперь пропагандировавшей вступление в войну на стороне Франции. Муссолини повторил Нальди то, что уже говорил Кампана, отметив неготовность своих коллег-социалистов поддержать вступление Италии в войну и невозможность для себя активно выступать за такую политику, оставаясь редактором «Аванти!». На это Нальди посоветовал ему уйти со своего поста и начать издавать собственную газету. Финансировать ее будет Нальди.
И вот 26 октября Муссолини ушел с поста редактора «Аванти!», а 14 ноября вышел в свет первый номер газеты «Пополо д'Италия» (II Popolo d ' ltalia). По обе стороны заглавия были помещены два афоризма, которые с полным основанием можно рассматривать как крики новорожденного фашизма: «У кого есть железо, есть и хлеб» — высказывание, заимствование у Бланки, и слова Наполеона: «Революция — это идея, нашедшая штыки». На первой странице газеты публиковалась статья, подписанная ее редактором Бенито Муссолини и озаглавленная «Дерзость».
«Я обращаю свое первое слово к вам, — писал он, — к молодым людям, принадлежащим к поколению, которому судьбою уготовано делать историю. Есть слово, пугающее и пленительное, которое в обычные времена я никогда бы не произнес, но сейчас, руководствуясь искренней верой, вынужден сделать это во всеуслышание — „Война“.
Спустя десять дней на собрании социалистической партии в Милане под возгласы: «Предатель! Изменник! Убийца!» было предложено исключить Муссолини из партии. Бледный и заметно нервничавший, он вышел на трибуну, чтобы ответить критикам. На нем был поношенный черный костюм, который он всегда надевал, и делегаты увидели, что его брюки были настолько коротки, что едва доходили до щиколоток. Было заметно, что он не брился ни в тот день, ни накануне. Когда он подошел к трибуне, крики и насмешки усилились. Он стал говорить, но его никто не слышал. На сцену полетели монеты, скомканная бумага, даже стулья, когда он в свою очередь начал кричать на возмущенных делегатов, не оправдываясь, а обвиняя их в мелкобуржуазных настроениях, что для него всегда было высшим оскорблением. «Зря стараетесь, — кричал он. — Все равно вам придется вступить в войну… Вам не удастся от меня отделаться, потому что я социалист и всегда им буду… Ваши голоса против меня ничего не значат». Эти слова он выкрикивал делегатам, будучи близок к истерике, и некоторые из них потом говорили, что его глаза были полны слез. «Вы ненавидите меня, — в отчаянии произносил он, высказывая, казалось бы, парадоксальную, но отчасти верную мысль, которую он без устали повторял впоследствии. — Вы ненавидите меня, потому что все еще любите!»
Но ничто не могло помочь ему. Как он сам признал, его судьба уже решена, и не было смысла пытаться быть услышанным людьми, которые были полны решимости отвергнуть все, что он говорил. С небольшой группой своих сторонников он покинул Народный театр и вернулся в редакцию «Пополо д'Италия».
Социалисты были возмущены до предела. Бывшие друзья и почитатели чувствовали разочарование, граничившее с ненавистью. С одним из них — Чиккотти — который ранее говорил, что Муссолини «по уму настоящий потомок Сократа», он дрался на дуэли. Другие, включая Анжелику Балабанову, считали его самым коварным предателем социализма. Они обвиняли его не только в измене социализму, но и в том, что за это он получил деньги от находящегося в Милане Французского института . Однако к началу 1915 года благодаря такой резкой перемене взглядов он приобрел больше сторонников, чем противников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Однако за фасадом резкого осуждения сторонников вступления в войну у Муссолини созревали другие идеи. В день убийства в Сараево он отдыхал в Каттолике со своим коллегой-журналистом Мишелем Кампана, и когда они вместе возвращались в Милан, Муссолини признался ему, что его все более разочаровывают коллеги-социалисты. «Я хочу руководить партией, — говорил он Кампана, — успешно проводить ее через великие события, которые нас ожидают». Но он сомневался, что партия проявит разум и последует за ним. «Ситуация ясна, — продолжал он. — Центральные державы, атакуя Сербию, нападают таким образом на Англию и Францию. Всеобщий конфликт неизбежен, и Франция станет его первой жертвой, если цивилизованные страны не объединятся ради ее спасения. Поражение Франции явилось бы смертельным ударом для свободы в Европе. Социалистическая партия не должна оставаться в стороне от возможного вступления в войну на стороне Франции, если последняя будет в нее втянута. Но смогут ли партийные лидеры понять эти истины?»
Мишель Кампана напомнил Муссолини о его выступлении на последнем съезде социалистов в Реджо-Эмилии, где он так убедительно высказывался против националистов и синдикалистов, которые поддерживали войну с Турцией в Ливии.
«Тогда ситуация была иной», — отпарировал Муссолини. Та война была агрессивная. Эта же война может оказаться для Италии спасением. Она может решить проблему Трентино и Триеста и избавить их от господства Австрии, той страны, которую ирредентист Чезаре Росси учил его считать врагом свободы и это может привести к революции. Помимо веры в то, что социалистам следует воспользоваться войной, чтобы спровоцировать беспорядки и в итоге сокрушить буржуазную систему, в голове у Муссолини вызревала еще одна идея. К синдикалистам, которых возглавляли выступившие за войну Альчесте Де Амбрис и крайний националист Филиппо Корридони, прислушивались с явным уважением и симпатией, и Муссолини опасался, что контроль над социалистическим движением перейдет от него к ним. Некоторые из них цитировали афоризм Карла Маркса, что за войной обычно следует социальная революция, и это, несомненно, оказало на позицию Муссолини огромное влияние.
Об этом высказывании Карла Маркса, несомненно, шла речь и во время важной беседы, которую Муссолини имел в Милане с Филиппо Нальди, владельцем издаваемой в Болонье газеты «Ресто дель Карлино», первоначально выступавшей за выгодный для Австрии и Германии нейтралитет Италии, а теперь пропагандировавшей вступление в войну на стороне Франции. Муссолини повторил Нальди то, что уже говорил Кампана, отметив неготовность своих коллег-социалистов поддержать вступление Италии в войну и невозможность для себя активно выступать за такую политику, оставаясь редактором «Аванти!». На это Нальди посоветовал ему уйти со своего поста и начать издавать собственную газету. Финансировать ее будет Нальди.
И вот 26 октября Муссолини ушел с поста редактора «Аванти!», а 14 ноября вышел в свет первый номер газеты «Пополо д'Италия» (II Popolo d ' ltalia). По обе стороны заглавия были помещены два афоризма, которые с полным основанием можно рассматривать как крики новорожденного фашизма: «У кого есть железо, есть и хлеб» — высказывание, заимствование у Бланки, и слова Наполеона: «Революция — это идея, нашедшая штыки». На первой странице газеты публиковалась статья, подписанная ее редактором Бенито Муссолини и озаглавленная «Дерзость».
«Я обращаю свое первое слово к вам, — писал он, — к молодым людям, принадлежащим к поколению, которому судьбою уготовано делать историю. Есть слово, пугающее и пленительное, которое в обычные времена я никогда бы не произнес, но сейчас, руководствуясь искренней верой, вынужден сделать это во всеуслышание — „Война“.
Спустя десять дней на собрании социалистической партии в Милане под возгласы: «Предатель! Изменник! Убийца!» было предложено исключить Муссолини из партии. Бледный и заметно нервничавший, он вышел на трибуну, чтобы ответить критикам. На нем был поношенный черный костюм, который он всегда надевал, и делегаты увидели, что его брюки были настолько коротки, что едва доходили до щиколоток. Было заметно, что он не брился ни в тот день, ни накануне. Когда он подошел к трибуне, крики и насмешки усилились. Он стал говорить, но его никто не слышал. На сцену полетели монеты, скомканная бумага, даже стулья, когда он в свою очередь начал кричать на возмущенных делегатов, не оправдываясь, а обвиняя их в мелкобуржуазных настроениях, что для него всегда было высшим оскорблением. «Зря стараетесь, — кричал он. — Все равно вам придется вступить в войну… Вам не удастся от меня отделаться, потому что я социалист и всегда им буду… Ваши голоса против меня ничего не значат». Эти слова он выкрикивал делегатам, будучи близок к истерике, и некоторые из них потом говорили, что его глаза были полны слез. «Вы ненавидите меня, — в отчаянии произносил он, высказывая, казалось бы, парадоксальную, но отчасти верную мысль, которую он без устали повторял впоследствии. — Вы ненавидите меня, потому что все еще любите!»
Но ничто не могло помочь ему. Как он сам признал, его судьба уже решена, и не было смысла пытаться быть услышанным людьми, которые были полны решимости отвергнуть все, что он говорил. С небольшой группой своих сторонников он покинул Народный театр и вернулся в редакцию «Пополо д'Италия».
Социалисты были возмущены до предела. Бывшие друзья и почитатели чувствовали разочарование, граничившее с ненавистью. С одним из них — Чиккотти — который ранее говорил, что Муссолини «по уму настоящий потомок Сократа», он дрался на дуэли. Другие, включая Анжелику Балабанову, считали его самым коварным предателем социализма. Они обвиняли его не только в измене социализму, но и в том, что за это он получил деньги от находящегося в Милане Французского института . Однако к началу 1915 года благодаря такой резкой перемене взглядов он приобрел больше сторонников, чем противников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124