20 августа главный личный секретарь Муссолини Филиппо Анфузо телеграммой отзывает Чиано из Дураццо, где он находился с визитом, поскольку дуче неожиданно решил «любой ценой оказать поддержку Германии в конфликте, который вот-вот разразится». Чиано прилетел обратно в Рим, обнаружив, что Муссолини «упорно придерживается этой линии». Аттолико, который по собственной инициативе прибыл в Рим из Берлина, чтобы поддержать Чиано, также присутствовал при беседе последнего с дуче и покинул их «абсолютно разочарованным и огорченным». Но Чиано, знавший дуче гораздо лучше, все еще не потерял надежду и, действительно, на следующий день ему удалось убедить Муссолини вновь изменить принятое им решение. Дуче согласился с тем, чтобы Чиано обратился к Риббентропу с просьбой о встрече в Бреннере, где бы он смог вновь подтвердить позицию Италии как равноправного партнера оси Берлин — Рим.
Однако на уме у Риббентропа были гораздо более важные вещи. На следующее утро он должен был отбыть в Москву, чтобы подписать советско-германский пакт о ненападении; он не мог поехать в Бреннер, но готов был уделить Чиано час с небольшим в Иннсбруке. Настроение Муссолини вновь изменилось. Чиано не должен соглашаться ехать в Иннсбрук: антигерманские настроения уже достаточно сильны в Италии и, хотя он сам не мог не восхищаться удачным дипломатическим ходом Гитлера, итальянский народ едва ли разделит восхищение дуче. Стараче был совершенно прав, когда предупреждал, что страну захлестнет волна демонстраций, если режим дуче поддержит нападение Гитлера на Польшу. Кроме того, квалификация армейских офицеров оставляет желать лучшего, а армейское снаряжение устарело и износилось. Италии остается только «выжидать развития событий и ничего не предпринимать».
Несколько часов спустя после принятия этого решения Муссолини беседовал с Джузеппе Бастианини, бывшим послом Италии в Польше, которому показалось, что дуче был «буквально одержим воинственностью». Когда в то же утро Чиано посетил Палаццо Венеция, Муссолини все еще пребывал в этом настроении и Чиано с большим трудом удалось убедить его не торопиться принять непосредственное участие в конфликте до тех пор, пока не будут полностью завершены мероприятия по мобилизационной готовности. Вздохнув с облегчением, поскольку ему удалось добиться от дуче хотя бы этого, Чиано вернулся в Палаццо Киджи, но дуче тут же приказал ему возвратиться обратно в Палаццо Венеция.
«Он вновь изменил свое решение, — смирившись с этим, с горечью писал Чиано, — он боится, что немцы осудят его и поэтому намерен вмешаться в конфликт, не теряя времени. Бесполезно спорить с ним. Я сдаюсь».
Однако днем Муссолини получил послание Гитлера, намекнувшего, что нападение на Польшу может начаться в самое ближайшее время. Фюрер также заверил дуче в том, что, если бы тот оказался в такой же ситуации, как и он сам, то Гитлер «проявил бы полное понимание мотивов поведения Италии». Чиано разглядел в этом послании Гитлера шанс добиться своего, использовав опасения дуче, и поэтому вернулся в Палаццо Венеция. Он уговорил дуче информировать Гитлера о том, что помощь Италии ограничится только «политическим и экономическим содействием» до тех пор, пока Германия не возьмет на себя заботы по немедленным поставкам в Италию военного снаряжения и сырья. «На нашей встрече, — добавил в письме дуче, стараясь несколько смягчить категоричный тон выдвинутого требования и одновременно слегка упрекнуть Гитлера, — мы рассматривали возможность начала войны после 1942 года, когда я буду полностью готов вести военные действия на суше, море и в воздухе в соответствии с нашими согласованными планами».
Подобный ответ на его послание ненадолго выбил Гитлера из колеи. Он-то рассчитывал на более определенную поддержку, чем та, которую обещал в своем письме Муссолини. К тому же, 25 августа он получил информацию о подписании в Лондоне пакта о взаимопомощи между Великобританией и Польшей. Все это расстраивало планы Гитлера, и он принял решение отложить вторжение в Польшу, назначенное на раннее утро 26 августа. Когда Гитлеру показали длинный перечень поставок, запрошенных Италией, то ему сразу же стало ясно, что просьба итальянцев не может быть удовлетворена. Это Макензен, посол Германии в Риме, будучи противником войны, порекомендовал итальянцам составить список повнушительнее. И, действительно, он был таков, что, по словам Чиано, «убил бы быка, если бы тот мог читать». В нем фигурировали семь миллионов тонн нефти, шесть миллионов тонн угля, два миллиона тонн стали, миллион тонн лесоматериалов, семнадцать тысяч военных автомобилей и не менее ста пятидесяти зенитных батарей. Риббентроп резко спросил Аттолико, представившего этот список немцам, когда итальянцам потребуются запрошенные поставки. «Немедленно, — ответил Аттолико, по собственной инициативе добавив, — прежде, чем начнутся военные действия». Это была последняя попытка Аттолико сохранить мир, но она оказалась бесполезной. Гитлер уже обрел душевное равновесие и был готов, по свидетельству Гизелиуса, как и в начале августа, «спустить вниз по лестнице любую свинью из числа мирных посредников, даже если бы для этого ее нужно было пнуть ногой в живот в присутствии фотокорреспондентов». Он сразу же отверг, как несостоятельные, итальянские требования и попросил только, чтобы дуче оказал ему политическую поддержку; чтобы решение Италии о ее нейтралитете хранилось в тайне до тех пор, пока не возникнет настоятельная необходимость его обнародовать; чтобы Италия продолжала открыто готовиться к войне и тем самым оказывала сдерживающее воздействие на французов и англичан; чтобы итальянские крестьяне и рабочие направлялись в Германию на сезонные работы. «Я с глубоким уважением воспринимаю мотивы и факторы, побудившие Вас, дуче, определить Вашу позицию, — заверил Гитлер Муссолини, — не исключено, что всё, что ни делается, всё к лучшему».
Но, хотя дуче на какое-то время несколько успокоился, определившись в конце концов со своей окончательной позицией, этот отрезок времени длился недолго. Преследуемый навязчивой идеей о том, что он не только не проявил должной лояльности по отношению к своему союзнику, но и своими руками способствовал падению собственного авторитета, Муссолини стал настаивать на созыве новой Мюнхенской конференции. Муссолини посчитал, что такая конференция является единственной возможностью избежать начала войны, а также, что с ее помощью ему удастся восстановить свое первенство в отношениях с Гитлером и, главное, она поможет предать забвению его напыщенный блеф о готовности «otto milioni» итальянцев встать под штыки. Однако его настойчивость в вопросе организации подобной конференции не отличалась особой силой и убедительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Однако на уме у Риббентропа были гораздо более важные вещи. На следующее утро он должен был отбыть в Москву, чтобы подписать советско-германский пакт о ненападении; он не мог поехать в Бреннер, но готов был уделить Чиано час с небольшим в Иннсбруке. Настроение Муссолини вновь изменилось. Чиано не должен соглашаться ехать в Иннсбрук: антигерманские настроения уже достаточно сильны в Италии и, хотя он сам не мог не восхищаться удачным дипломатическим ходом Гитлера, итальянский народ едва ли разделит восхищение дуче. Стараче был совершенно прав, когда предупреждал, что страну захлестнет волна демонстраций, если режим дуче поддержит нападение Гитлера на Польшу. Кроме того, квалификация армейских офицеров оставляет желать лучшего, а армейское снаряжение устарело и износилось. Италии остается только «выжидать развития событий и ничего не предпринимать».
Несколько часов спустя после принятия этого решения Муссолини беседовал с Джузеппе Бастианини, бывшим послом Италии в Польше, которому показалось, что дуче был «буквально одержим воинственностью». Когда в то же утро Чиано посетил Палаццо Венеция, Муссолини все еще пребывал в этом настроении и Чиано с большим трудом удалось убедить его не торопиться принять непосредственное участие в конфликте до тех пор, пока не будут полностью завершены мероприятия по мобилизационной готовности. Вздохнув с облегчением, поскольку ему удалось добиться от дуче хотя бы этого, Чиано вернулся в Палаццо Киджи, но дуче тут же приказал ему возвратиться обратно в Палаццо Венеция.
«Он вновь изменил свое решение, — смирившись с этим, с горечью писал Чиано, — он боится, что немцы осудят его и поэтому намерен вмешаться в конфликт, не теряя времени. Бесполезно спорить с ним. Я сдаюсь».
Однако днем Муссолини получил послание Гитлера, намекнувшего, что нападение на Польшу может начаться в самое ближайшее время. Фюрер также заверил дуче в том, что, если бы тот оказался в такой же ситуации, как и он сам, то Гитлер «проявил бы полное понимание мотивов поведения Италии». Чиано разглядел в этом послании Гитлера шанс добиться своего, использовав опасения дуче, и поэтому вернулся в Палаццо Венеция. Он уговорил дуче информировать Гитлера о том, что помощь Италии ограничится только «политическим и экономическим содействием» до тех пор, пока Германия не возьмет на себя заботы по немедленным поставкам в Италию военного снаряжения и сырья. «На нашей встрече, — добавил в письме дуче, стараясь несколько смягчить категоричный тон выдвинутого требования и одновременно слегка упрекнуть Гитлера, — мы рассматривали возможность начала войны после 1942 года, когда я буду полностью готов вести военные действия на суше, море и в воздухе в соответствии с нашими согласованными планами».
Подобный ответ на его послание ненадолго выбил Гитлера из колеи. Он-то рассчитывал на более определенную поддержку, чем та, которую обещал в своем письме Муссолини. К тому же, 25 августа он получил информацию о подписании в Лондоне пакта о взаимопомощи между Великобританией и Польшей. Все это расстраивало планы Гитлера, и он принял решение отложить вторжение в Польшу, назначенное на раннее утро 26 августа. Когда Гитлеру показали длинный перечень поставок, запрошенных Италией, то ему сразу же стало ясно, что просьба итальянцев не может быть удовлетворена. Это Макензен, посол Германии в Риме, будучи противником войны, порекомендовал итальянцам составить список повнушительнее. И, действительно, он был таков, что, по словам Чиано, «убил бы быка, если бы тот мог читать». В нем фигурировали семь миллионов тонн нефти, шесть миллионов тонн угля, два миллиона тонн стали, миллион тонн лесоматериалов, семнадцать тысяч военных автомобилей и не менее ста пятидесяти зенитных батарей. Риббентроп резко спросил Аттолико, представившего этот список немцам, когда итальянцам потребуются запрошенные поставки. «Немедленно, — ответил Аттолико, по собственной инициативе добавив, — прежде, чем начнутся военные действия». Это была последняя попытка Аттолико сохранить мир, но она оказалась бесполезной. Гитлер уже обрел душевное равновесие и был готов, по свидетельству Гизелиуса, как и в начале августа, «спустить вниз по лестнице любую свинью из числа мирных посредников, даже если бы для этого ее нужно было пнуть ногой в живот в присутствии фотокорреспондентов». Он сразу же отверг, как несостоятельные, итальянские требования и попросил только, чтобы дуче оказал ему политическую поддержку; чтобы решение Италии о ее нейтралитете хранилось в тайне до тех пор, пока не возникнет настоятельная необходимость его обнародовать; чтобы Италия продолжала открыто готовиться к войне и тем самым оказывала сдерживающее воздействие на французов и англичан; чтобы итальянские крестьяне и рабочие направлялись в Германию на сезонные работы. «Я с глубоким уважением воспринимаю мотивы и факторы, побудившие Вас, дуче, определить Вашу позицию, — заверил Гитлер Муссолини, — не исключено, что всё, что ни делается, всё к лучшему».
Но, хотя дуче на какое-то время несколько успокоился, определившись в конце концов со своей окончательной позицией, этот отрезок времени длился недолго. Преследуемый навязчивой идеей о том, что он не только не проявил должной лояльности по отношению к своему союзнику, но и своими руками способствовал падению собственного авторитета, Муссолини стал настаивать на созыве новой Мюнхенской конференции. Муссолини посчитал, что такая конференция является единственной возможностью избежать начала войны, а также, что с ее помощью ему удастся восстановить свое первенство в отношениях с Гитлером и, главное, она поможет предать забвению его напыщенный блеф о готовности «otto milioni» итальянцев встать под штыки. Однако его настойчивость в вопросе организации подобной конференции не отличалась особой силой и убедительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124