Меня дружинники остановить не могли.
И тем не менее я был очень рад, когда мне удалось пробраться в конюшню незамеченным.
— Кефсе! — раздался в кромешной темноте голос Бьёрна.
Я чуть было не ответил, что меня зовут Ниал, но вовремя остановился.
— Да, — отозвался я.
— Забирайся к нам на сеновал.
— А может, кто-нибудь зажжет лампу?
— У нас нет жира, — последовал короткий ответ.
Поскольку по лестнице на сеновал я мог бы забраться и во сне, все прошло хорошо. И я слышал, что на сеновале собралось много народу.
Я чувствовал себя в полной безопасности здесь, в темноте, на сеновале, среди рабов. Хотя со мной не было ни меча, ни ножа. Ни один из людей Хьяртана никогда не решился бы на это. Но я чувствовал, как и в ночь после смерти Уродца, что мое место среди этих несчастных.
Я нашел свободное место и уселся на овечью шкуру.
Наконец заговорил Бьёрн:
— Сегодня сочельник. Сегодня ночью родился Иисус.
— Да, — ответил я, — в хлеву.
Я не мог придумать ничего умнее этих слов.
— А почему он родился в хлеву? — спросила одна из женщин.
И вновь я не нашелся, что ответить. И никогда бы не смог ответить, если бы думал головой, а не сердцем.
Но сегодняшней волшебной ночью, когда был рожден Иисус, произошло чудо, и я почувствовал, как рушатся преграды, существующие между людьми. Я почувствовал себя единым целым с окружающими меня рабами, почувствовал, как душа моя устремляется к Богу.
И не было преград между спрашивающим и отвечающим, ибо стали мы единым целым. И не раздумывал я над своими ответами, они сами рождались в моем сердце.
— Так почему он родился в хлеву?
— Потому что был послан Небесами.
— Но посланник Небес не рождается в хлеву!
— Посланник Небес — слуга всех нас.
— Посланник не может быть слугой.
— Может, поскольку он дарит всем вам любовь.
— А что такое любовь?
— Страдать с каждым, кто страдает.
— И посланник Небес страдает вместе с нами?
— Да, конечно.
— Тогда почему он не дарует нам свободу? Ведь он всемогущ.
— Он хочет дать всем свободу. И он защищает рабов и страдает вместе с ними.
— А почему он не освободит нас?!
— Любовь не может прибегать к насилию. Даже против злых и темных сил. Тогда она перестает быть любовью.
Вокруг все заволновались, обмениваясь замечаниями:
— Иисус должен быть справедлив.
— А кто из нас может вынести справедливый приговор? — спросил Бьёрн.
Они замолчали, а потом вдруг женский голос произнес:
— Все мы виноваты.
Мне показалось, что это сказала Тора.
— Если ты, Господи, не простишь нам вины нашей, то кто же тогда? — вспомнил я один из псалмов и добавил:— Господь наш никогда не делал различия между людьми.
— И потому он был рожден в хлеву?
— Думаю, что да, — ответил я. — И мудрецы пришли и возблагодарили Небеса и приветствовали Иисуса. Но те, кто боялся потерять свою власть, желали ему смерти.
— А кто желал ему смерти?
— Царь Ирод. Он был повелителем страны. Для того, чтобы убить Иисуса, он приказал лишить жизни всех младенцев мужского пола в Вифлееме и его окрестностях. И тем не менее он не смог убить Христа.
— Он убил младенцев? И как покарал его Господь?
— Не знаю, — ответил я, — если Ирод раскаялся и от всего сердца попросил прощения, то, может быть, он и получил его.
— Такое нельзя простить.
— Бог может простить все.
Эти слова в полной тишине произнесла Тора.
— Рудольф священник никогда с нами так не разговаривает. Он говорит, что мы должны бояться Бога.
— Бога должны бояться лишь те, у кого черна душа и кто не хочет раскаяться, — ответил я.
— А почему священник нам ничего этого не говорит?
— Может быть, он просто не находит нужных слов?
— Но если он это знает и не говорит о милосердии Господнем рабам, зато рассказывает о нем господам, то тогда он лжет.
— Вполне возможно, что он не рассказывает об этом не только рабам, — заметил я. — И обманывает не только вас.
— Кого же еще?
Я не мог уйти от ответа:
— Королеву Гуннхильд. Как вы думаете, почему она не выходит замуж?
— Так священник может обмануть королеву! — с удивлением произнес Бьёрн. — Тогда он может обмануть и самого короля?
— Это зависит от человека. Кто-то из священников обманывает, а кто-то говорит правду. И многие из священнослужителей думают о собственной власти. И поэтому они льстят тем, кто сильнее их самих.
— Ты говорил о любви, — раздалось из темноты. — А куда же она делась? Если ты говоришь, что даже священники заботятся лишь о самих себе.
— Не все священники честно выполняют свои обязанности перед Богом.
— А как же быть с Рудольфом?
— Он честный человек, но он не умен. Поэтому он и говорит о людских ошибках и о наказании, которое постигнет грешников. В этом он черпает силу. Но может быть, нам стоит помочь ему?
— Нам? Разве мы можем помочь священнику? Как?
— Я не знаю, — признался я.
— Может, нам стоит меньше его бояться? — задумчиво произнес Бьерн.
— А королева Гуннхильд боится его?
— Да, раньше она его боялась, но не знаю, боится ли сейчас, — честно ответил я.
Все помолчали.
Потом раздался голос, который не мог принадлежать никому другому, кроме Лохмача:
— Может, королева и боится священника почти так же, как и мы. Но это все равно несправедливо, что один рождается рабом, а другой — королем.
— Нет, — ответил я, — это несправедливо.
— Тогда почему ты говоришь, что Господь справедлив?
— А ты уверен, что Бог хотел, чтобы все было именно так, как есть?
— Если ему что-то не нравится, то почему же он ничего не изменит?
— Но Кефсе уже сказал, что любовь не может применять силу, — спокойно возразила Тора.
— И именно поэтому Господь родился в хлеву, — заметил кто-то еще.
— Но неужели мне надо благодарить Бога за то, что я родился рабом? — возмутился Лохмач.
— Нет, — ответил я. — Ты должен знать, что это несправедливо, и у тебя есть право возмущаться этим. Ты должен помнить, что перед Богом все люди едины. И Господь говорил, что люди должны стремиться к справедливости. Его слова очень не понравились сильным мира сего. И они распяли его на кресте. И тем не менее он был готов простить своих палачей, если бы они стали раскаиваться.
— Я не понимаю, — сказал Лохмач, — неужели ты, Кефсе, простил тех, кто превратил тебя в раба?
Я задумался.
— Не знаю, — наконец ответил я.
— Тогда ты наверняка не простил, — коротко сказал Лохмач.
Он помолчал, а потом добавил:
— А ты хочешь их простить?
Я еще раз задумался.
— Нет, — признался я, — я не уверен, что хочу простить их.
Он как будто задел струну в моей душе, и душа моя наполнилась фальшивой нотой, от звука которой на моих глазах выступили слезы. Я изо всех сил сдерживал рыдания.
Но напрасно.
— Почему ты плачешь, Кефсе? — спросила Тора.
— Я… Я думаю, что плачу из-за зла, которое люди причиняют друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
И тем не менее я был очень рад, когда мне удалось пробраться в конюшню незамеченным.
— Кефсе! — раздался в кромешной темноте голос Бьёрна.
Я чуть было не ответил, что меня зовут Ниал, но вовремя остановился.
— Да, — отозвался я.
— Забирайся к нам на сеновал.
— А может, кто-нибудь зажжет лампу?
— У нас нет жира, — последовал короткий ответ.
Поскольку по лестнице на сеновал я мог бы забраться и во сне, все прошло хорошо. И я слышал, что на сеновале собралось много народу.
Я чувствовал себя в полной безопасности здесь, в темноте, на сеновале, среди рабов. Хотя со мной не было ни меча, ни ножа. Ни один из людей Хьяртана никогда не решился бы на это. Но я чувствовал, как и в ночь после смерти Уродца, что мое место среди этих несчастных.
Я нашел свободное место и уселся на овечью шкуру.
Наконец заговорил Бьёрн:
— Сегодня сочельник. Сегодня ночью родился Иисус.
— Да, — ответил я, — в хлеву.
Я не мог придумать ничего умнее этих слов.
— А почему он родился в хлеву? — спросила одна из женщин.
И вновь я не нашелся, что ответить. И никогда бы не смог ответить, если бы думал головой, а не сердцем.
Но сегодняшней волшебной ночью, когда был рожден Иисус, произошло чудо, и я почувствовал, как рушатся преграды, существующие между людьми. Я почувствовал себя единым целым с окружающими меня рабами, почувствовал, как душа моя устремляется к Богу.
И не было преград между спрашивающим и отвечающим, ибо стали мы единым целым. И не раздумывал я над своими ответами, они сами рождались в моем сердце.
— Так почему он родился в хлеву?
— Потому что был послан Небесами.
— Но посланник Небес не рождается в хлеву!
— Посланник Небес — слуга всех нас.
— Посланник не может быть слугой.
— Может, поскольку он дарит всем вам любовь.
— А что такое любовь?
— Страдать с каждым, кто страдает.
— И посланник Небес страдает вместе с нами?
— Да, конечно.
— Тогда почему он не дарует нам свободу? Ведь он всемогущ.
— Он хочет дать всем свободу. И он защищает рабов и страдает вместе с ними.
— А почему он не освободит нас?!
— Любовь не может прибегать к насилию. Даже против злых и темных сил. Тогда она перестает быть любовью.
Вокруг все заволновались, обмениваясь замечаниями:
— Иисус должен быть справедлив.
— А кто из нас может вынести справедливый приговор? — спросил Бьёрн.
Они замолчали, а потом вдруг женский голос произнес:
— Все мы виноваты.
Мне показалось, что это сказала Тора.
— Если ты, Господи, не простишь нам вины нашей, то кто же тогда? — вспомнил я один из псалмов и добавил:— Господь наш никогда не делал различия между людьми.
— И потому он был рожден в хлеву?
— Думаю, что да, — ответил я. — И мудрецы пришли и возблагодарили Небеса и приветствовали Иисуса. Но те, кто боялся потерять свою власть, желали ему смерти.
— А кто желал ему смерти?
— Царь Ирод. Он был повелителем страны. Для того, чтобы убить Иисуса, он приказал лишить жизни всех младенцев мужского пола в Вифлееме и его окрестностях. И тем не менее он не смог убить Христа.
— Он убил младенцев? И как покарал его Господь?
— Не знаю, — ответил я, — если Ирод раскаялся и от всего сердца попросил прощения, то, может быть, он и получил его.
— Такое нельзя простить.
— Бог может простить все.
Эти слова в полной тишине произнесла Тора.
— Рудольф священник никогда с нами так не разговаривает. Он говорит, что мы должны бояться Бога.
— Бога должны бояться лишь те, у кого черна душа и кто не хочет раскаяться, — ответил я.
— А почему священник нам ничего этого не говорит?
— Может быть, он просто не находит нужных слов?
— Но если он это знает и не говорит о милосердии Господнем рабам, зато рассказывает о нем господам, то тогда он лжет.
— Вполне возможно, что он не рассказывает об этом не только рабам, — заметил я. — И обманывает не только вас.
— Кого же еще?
Я не мог уйти от ответа:
— Королеву Гуннхильд. Как вы думаете, почему она не выходит замуж?
— Так священник может обмануть королеву! — с удивлением произнес Бьёрн. — Тогда он может обмануть и самого короля?
— Это зависит от человека. Кто-то из священников обманывает, а кто-то говорит правду. И многие из священнослужителей думают о собственной власти. И поэтому они льстят тем, кто сильнее их самих.
— Ты говорил о любви, — раздалось из темноты. — А куда же она делась? Если ты говоришь, что даже священники заботятся лишь о самих себе.
— Не все священники честно выполняют свои обязанности перед Богом.
— А как же быть с Рудольфом?
— Он честный человек, но он не умен. Поэтому он и говорит о людских ошибках и о наказании, которое постигнет грешников. В этом он черпает силу. Но может быть, нам стоит помочь ему?
— Нам? Разве мы можем помочь священнику? Как?
— Я не знаю, — признался я.
— Может, нам стоит меньше его бояться? — задумчиво произнес Бьерн.
— А королева Гуннхильд боится его?
— Да, раньше она его боялась, но не знаю, боится ли сейчас, — честно ответил я.
Все помолчали.
Потом раздался голос, который не мог принадлежать никому другому, кроме Лохмача:
— Может, королева и боится священника почти так же, как и мы. Но это все равно несправедливо, что один рождается рабом, а другой — королем.
— Нет, — ответил я, — это несправедливо.
— Тогда почему ты говоришь, что Господь справедлив?
— А ты уверен, что Бог хотел, чтобы все было именно так, как есть?
— Если ему что-то не нравится, то почему же он ничего не изменит?
— Но Кефсе уже сказал, что любовь не может применять силу, — спокойно возразила Тора.
— И именно поэтому Господь родился в хлеву, — заметил кто-то еще.
— Но неужели мне надо благодарить Бога за то, что я родился рабом? — возмутился Лохмач.
— Нет, — ответил я. — Ты должен знать, что это несправедливо, и у тебя есть право возмущаться этим. Ты должен помнить, что перед Богом все люди едины. И Господь говорил, что люди должны стремиться к справедливости. Его слова очень не понравились сильным мира сего. И они распяли его на кресте. И тем не менее он был готов простить своих палачей, если бы они стали раскаиваться.
— Я не понимаю, — сказал Лохмач, — неужели ты, Кефсе, простил тех, кто превратил тебя в раба?
Я задумался.
— Не знаю, — наконец ответил я.
— Тогда ты наверняка не простил, — коротко сказал Лохмач.
Он помолчал, а потом добавил:
— А ты хочешь их простить?
Я еще раз задумался.
— Нет, — признался я, — я не уверен, что хочу простить их.
Он как будто задел струну в моей душе, и душа моя наполнилась фальшивой нотой, от звука которой на моих глазах выступили слезы. Я изо всех сил сдерживал рыдания.
Но напрасно.
— Почему ты плачешь, Кефсе? — спросила Тора.
— Я… Я думаю, что плачу из-за зла, которое люди причиняют друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59