Так что ты можешь обо всем этом услышать от него самого.
— Мне не нравится ходить тайными тропами, — заметил епископ, — но я сделаю, как ты хочешь.
И я понимала, что мне понадобится терпение и время, чтобы переубедить конунга. В тот вечер конунг рано лег спать. К счастью, он не приказал мне следовать за ним. Но на следующий день он решил со мной поговорить.
И я была права. Епископ задал ему всего лишь один-единственный вопрос, и этого оказалось достаточно, чтобы Олав тут же все выложил об Олаве Альве Гейрстадира и проникновении Ране в его курган, о смерти Харальда Гренландца и о своем рождении. И о том, что все считали, что в тело младенца переселилась душа Олава Альва Гейрстадира.
Епископ внимательно выслушал рассказ Олава, ни разу не перебив его. Он лишь изредка кивал, чтобы показать, как заинтересовало его повествование конунга.
Потом епископ долго молчал, погруженный в раздумья.
Наконец он сказал:
— Мы уже давно привыкли, что многие конунги считают, что их прародителями были языческие боги. Ты придерживаешься такого же мнения, Олав Харальдссон?
— Никто не может скрыть правду о своем рождении или противиться ей. И я не вижу причин стыдиться своего происхождения, — ответил конунг.
— Все это так, — продолжал епископ, — но ведь ты не очень-то ценишь своего отца, хотя он и знатного рода. Ты считаешь его причастным к своему рождению, тут уж ты ничего не можешь поделать, но главным для тебя является Олав Альв Гейрстадира, который возродился в тебе, не так ли?
Олав кивнул:
— Да, ты прав.
— Но твоя вера не может понравится христианину, тем более священнику.
— Ну и что? Зато мне ее привили моя мать, и королева Аста, и Ране, который заменил мне отца.
— Мне кажется, тебе, конунгу, принявшему крещение, следует отказаться от такой веры, — сказал Сигурд.
— Это невозможно, — ответил конунг, — я не могу отказаться от самого дорогого, что есть у меня в жизни.
— А почему ты так уверен, что у тебя действительно душа Олава Альва Гейрстадира? — спросил Сигурд.
— У меня есть тому подтверждение, — ответил Олав, поглаживая свой меч,
— Но ведь этот меч украли из кургана умершего конунга. И это ничего еще не доказывает.
— Но Ране рассказал мне о своем видении и о желании конунга, чтобы его меч достался мне, — раздраженно возразил Олав.
— Я охотно верю, что Ране действительно вынес этот меч из кургана, но что если его действиями руководил Дьявол? — спросил Сигурд.
— Ты не прав. И Олав Альв Гейрстадира — не Дьявол. Он пожертвовал жизнью, чтобы спасти свой народ от опасности.
— Расскажи мне об этом, — попросил епископ.
— Он был конунгом Вестланда, все любили его и уважали. Кроме того, он был еще и красивым мужчиной. Однажды ему приснился сон, что с востока на страну напал громадный разъяренный бык. Из его ноздрей вырывалось пламя, он несся по Норвегии, не разбирая дороги, и убивал людей. Под конец добрался он и до короля с дружиной. Олав созвал тинг и рассказал о своем сне. Он сказал, что с востока в страну придет бык, который убьет много людей, его самого и его дружину. Конунг повелел также подготовить место для погребения убитых и объяснил, что бык в его сне означал чуму. Как только болезнь сразит самого Олава и его захоронят в кургане, чума прекратится. Все случилось, как и предсказал Олав Альв Гейрстадира.
— Но почему ты говоришь, что он пожертвовал своей жизнью? — спросил священник.
— Все случилось, как в сражении — когда погибает конунг, битва прекращается, — ответил Олав.
— Не думаю, чтобы конунг захотел пожертвовать собой, — возразил Сигурд, — ему следовало бы в таком случае бросить на землю оружие, чтобы прекратить сражение, а твой Олав просто умер от чумы. Он был язычником.
— Он никогда не был язычником, — ответил конунг. — Он принял крещение в Руде.
— А я считал, что крещение в Руде принял Олав Харальдссон, — усмехнулся Сигурд.
— Нет, он принял крещение, когда Олава Трюгвассона крестили в Вике.
— Скажи мне, ты один человек или в тебе живут двое? — так же спокойно, как и раньше, спросил епископ.
— Я один человек, но во мне возродился другой конунг — герой прошлого. Он силен и мужествен. И он имеет полное право называться королем. Но я чувствую в себе и наследство Харальда Гренландца, который был трусом и предателем.
— Ну если ты говоришь, что ты все-таки один человек и тебя крестили в детстве, то тогда стоит говорить только об этом крещении. И если ты думаешь, что приняв крещение в Руде, Олав Альв Гейрстадира заключил тем самым договор с Богом, то ты ошибаешься.
Тут Олав впервые за все время беседы рассердился:
— Ты хочешь сказать, что Господь не принимает Олава Альва Гейрстадира?
— Я хочу сказать, что Господь принимает сына своего — Олава Харальдссона. Ты боролся за введение христианства во имя Господа нашего. Но только святые могут забыть о себе ради других. Нам, грешникам, надо молить о прощении каждый день.
— А как же тогда быть с Олавом Альвом Гейрстадира, с моим мечом и моим прошлым? — с испугом в голосе спросил король. — Ведь даже у короля Карла Магнуса был меч, который он считал подтверждением своего королевского происхождения.
— А тебя это беспокоит? — спросил Сигурд.
— Да, потому что Карл Магнус был христианином.
Епископ помолчал, а потом сказал:
— Неужели ты не можешь жить без всего этого?
— Епископ Сигурд, — ответил конунг, — если бы кто-нибудь сказал тебе, что ты не Ион Сигурд, слуга Божий, исполняющий свои обязанности перед Господом нашим и людьми, а презренный трус и предатель, смог бы тогда жить?
— Я каждый день прошу у Бога простить грехи мои и мою трусость, — смиренно ответил епископ. — И каждый день Бог дает мне силы подняться с колен и идти дальше.
Конунг с изумлением воззрился на Сигурда.
— Неужели у кого-нибудь есть силы вынести такую жизнь? — спросил он.
— Кто хочет спасти свою жизнь, должен ее потерять, — ответил епископ. — Но только тот, кто жертвует своей жизнью ради Бога, способен обрести покой.
Олав помолчал, а потом внезапно застонал, как раненный зверь:
— Нет! Нет! Нет!
И зарыдал.
Епископ подошел и положил ему на плечо руку.
— Иисус совсем не требует, чтобы каждый прошел его путь к Голгофе, — спокойно сказал он. — Надо просто делать хотя бы изредка хоть один шаг к нему навстречу. А милосердие Господне бесконечно.
Через некоторое время конунг поднял голову:
— Но разве не могу я верить в договор Олава Альва Гейрстадира с Богом?
— Если ты доверишься Богу, он дарует тебе победу. Но пути Господни неисповедимы. Победивший в сражении может продать душу Дьяволу. И тот, кто проигрывает в земной жизни, может оказаться на небесах. Никто не в состоянии разбудить в человеке любовь к Богу, пока сам человек не окажется к ней готовым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Мне не нравится ходить тайными тропами, — заметил епископ, — но я сделаю, как ты хочешь.
И я понимала, что мне понадобится терпение и время, чтобы переубедить конунга. В тот вечер конунг рано лег спать. К счастью, он не приказал мне следовать за ним. Но на следующий день он решил со мной поговорить.
И я была права. Епископ задал ему всего лишь один-единственный вопрос, и этого оказалось достаточно, чтобы Олав тут же все выложил об Олаве Альве Гейрстадира и проникновении Ране в его курган, о смерти Харальда Гренландца и о своем рождении. И о том, что все считали, что в тело младенца переселилась душа Олава Альва Гейрстадира.
Епископ внимательно выслушал рассказ Олава, ни разу не перебив его. Он лишь изредка кивал, чтобы показать, как заинтересовало его повествование конунга.
Потом епископ долго молчал, погруженный в раздумья.
Наконец он сказал:
— Мы уже давно привыкли, что многие конунги считают, что их прародителями были языческие боги. Ты придерживаешься такого же мнения, Олав Харальдссон?
— Никто не может скрыть правду о своем рождении или противиться ей. И я не вижу причин стыдиться своего происхождения, — ответил конунг.
— Все это так, — продолжал епископ, — но ведь ты не очень-то ценишь своего отца, хотя он и знатного рода. Ты считаешь его причастным к своему рождению, тут уж ты ничего не можешь поделать, но главным для тебя является Олав Альв Гейрстадира, который возродился в тебе, не так ли?
Олав кивнул:
— Да, ты прав.
— Но твоя вера не может понравится христианину, тем более священнику.
— Ну и что? Зато мне ее привили моя мать, и королева Аста, и Ране, который заменил мне отца.
— Мне кажется, тебе, конунгу, принявшему крещение, следует отказаться от такой веры, — сказал Сигурд.
— Это невозможно, — ответил конунг, — я не могу отказаться от самого дорогого, что есть у меня в жизни.
— А почему ты так уверен, что у тебя действительно душа Олава Альва Гейрстадира? — спросил Сигурд.
— У меня есть тому подтверждение, — ответил Олав, поглаживая свой меч,
— Но ведь этот меч украли из кургана умершего конунга. И это ничего еще не доказывает.
— Но Ране рассказал мне о своем видении и о желании конунга, чтобы его меч достался мне, — раздраженно возразил Олав.
— Я охотно верю, что Ране действительно вынес этот меч из кургана, но что если его действиями руководил Дьявол? — спросил Сигурд.
— Ты не прав. И Олав Альв Гейрстадира — не Дьявол. Он пожертвовал жизнью, чтобы спасти свой народ от опасности.
— Расскажи мне об этом, — попросил епископ.
— Он был конунгом Вестланда, все любили его и уважали. Кроме того, он был еще и красивым мужчиной. Однажды ему приснился сон, что с востока на страну напал громадный разъяренный бык. Из его ноздрей вырывалось пламя, он несся по Норвегии, не разбирая дороги, и убивал людей. Под конец добрался он и до короля с дружиной. Олав созвал тинг и рассказал о своем сне. Он сказал, что с востока в страну придет бык, который убьет много людей, его самого и его дружину. Конунг повелел также подготовить место для погребения убитых и объяснил, что бык в его сне означал чуму. Как только болезнь сразит самого Олава и его захоронят в кургане, чума прекратится. Все случилось, как и предсказал Олав Альв Гейрстадира.
— Но почему ты говоришь, что он пожертвовал своей жизнью? — спросил священник.
— Все случилось, как в сражении — когда погибает конунг, битва прекращается, — ответил Олав.
— Не думаю, чтобы конунг захотел пожертвовать собой, — возразил Сигурд, — ему следовало бы в таком случае бросить на землю оружие, чтобы прекратить сражение, а твой Олав просто умер от чумы. Он был язычником.
— Он никогда не был язычником, — ответил конунг. — Он принял крещение в Руде.
— А я считал, что крещение в Руде принял Олав Харальдссон, — усмехнулся Сигурд.
— Нет, он принял крещение, когда Олава Трюгвассона крестили в Вике.
— Скажи мне, ты один человек или в тебе живут двое? — так же спокойно, как и раньше, спросил епископ.
— Я один человек, но во мне возродился другой конунг — герой прошлого. Он силен и мужествен. И он имеет полное право называться королем. Но я чувствую в себе и наследство Харальда Гренландца, который был трусом и предателем.
— Ну если ты говоришь, что ты все-таки один человек и тебя крестили в детстве, то тогда стоит говорить только об этом крещении. И если ты думаешь, что приняв крещение в Руде, Олав Альв Гейрстадира заключил тем самым договор с Богом, то ты ошибаешься.
Тут Олав впервые за все время беседы рассердился:
— Ты хочешь сказать, что Господь не принимает Олава Альва Гейрстадира?
— Я хочу сказать, что Господь принимает сына своего — Олава Харальдссона. Ты боролся за введение христианства во имя Господа нашего. Но только святые могут забыть о себе ради других. Нам, грешникам, надо молить о прощении каждый день.
— А как же тогда быть с Олавом Альвом Гейрстадира, с моим мечом и моим прошлым? — с испугом в голосе спросил король. — Ведь даже у короля Карла Магнуса был меч, который он считал подтверждением своего королевского происхождения.
— А тебя это беспокоит? — спросил Сигурд.
— Да, потому что Карл Магнус был христианином.
Епископ помолчал, а потом сказал:
— Неужели ты не можешь жить без всего этого?
— Епископ Сигурд, — ответил конунг, — если бы кто-нибудь сказал тебе, что ты не Ион Сигурд, слуга Божий, исполняющий свои обязанности перед Господом нашим и людьми, а презренный трус и предатель, смог бы тогда жить?
— Я каждый день прошу у Бога простить грехи мои и мою трусость, — смиренно ответил епископ. — И каждый день Бог дает мне силы подняться с колен и идти дальше.
Конунг с изумлением воззрился на Сигурда.
— Неужели у кого-нибудь есть силы вынести такую жизнь? — спросил он.
— Кто хочет спасти свою жизнь, должен ее потерять, — ответил епископ. — Но только тот, кто жертвует своей жизнью ради Бога, способен обрести покой.
Олав помолчал, а потом внезапно застонал, как раненный зверь:
— Нет! Нет! Нет!
И зарыдал.
Епископ подошел и положил ему на плечо руку.
— Иисус совсем не требует, чтобы каждый прошел его путь к Голгофе, — спокойно сказал он. — Надо просто делать хотя бы изредка хоть один шаг к нему навстречу. А милосердие Господне бесконечно.
Через некоторое время конунг поднял голову:
— Но разве не могу я верить в договор Олава Альва Гейрстадира с Богом?
— Если ты доверишься Богу, он дарует тебе победу. Но пути Господни неисповедимы. Победивший в сражении может продать душу Дьяволу. И тот, кто проигрывает в земной жизни, может оказаться на небесах. Никто не в состоянии разбудить в человеке любовь к Богу, пока сам человек не окажется к ней готовым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59