я переменяю ленты на шляпке.
В. Д.
P. S. Знаете ли, если мы пойдем в театр, то я надену мою новенькую
шляпку, а на плеча черную мантилью. Хорошо ли это будет?
Июля 7-го.
Милостивая государыня, Варвара Алексеевна!
...Так вот я все про вчерашнее. Да, маточка, и на нас в одно время блажь
находила. Врезался в эту актрисочку, по уши врезался, да это бы еще ничего;
а самое-то чудное то, что я ее почти совсем не видал и в театре был всего
один раз, а при всем том врезался. Жили тогда со мною стенка об стенку
человек пятеро молодого, раззадорного народу. Сошелся я с ними, поневоле
сошелся, хотя всегда был от них в пристойных границах. Ну, чтобы не
отстать, я и сам им во всем поддакиваю. Насказали они мне об этой актриске!
Каждый вечер, как только театр идет, вся компания - на нужное у них никогда
гроша не бывало - вся компания отправлялась в театр, в галерею, и уж
хлопают-хлопают, вызывают-вызывают эту актриску - просто беснуются! А потом
и заснуть не дадут; всю ночь напролет об ней толкуют, всякий ее своей
Глашей зовет, все в одну в нее влюблены, у всех одна канарейка на сердце.
Раззадорили они меня, беззащитного; я тогда еще молоденек был. Сам не знаю,
как очутился я с ними в театре, в четвертом ярусе, в галерее. Видеть-то я
один только краешек занавески видел, зато все слышал. У актрисочки, точно,
голосок был хорошенький, - звонкий, соловьиный, медовый! Мы все руки у себя
отхлопали, кричали - кричали, - одним словом, до нас чуть не добрались,
одного уж и вывели, правда. Пришел я домой, - как в чаду хожу! в кармане
только один целковый рубль оставался, а до жалованья еще добрых дней
десять. Так как бы вы думали, маточка? На другой день, прежде чем на службу
идти, завернул я к парфюмеру-французу, купил у него духов каких-то да мыла
благовонного на весь капитал - уж и сам не знаю, зачем я тогда накупил
всего этого? Да и не обедал дома, а все мимо ее окон ходил. Она жила на
Невском, в четвертом этаже. Пришел домой, часочек какой-нибудь там отдохнул
и опять на Невский пошел, чтобы только мимо ее окошек пройти. Полтора
месяца я ходил таким образом, волочился за нею; извозчиков-лихачей нанимал
поминутно и все мимо ее окон концы давал; замотался совсем, задолжал, а
потом уж и разлюбил ее: наскучило! Так вот что актриска из порядочного
человека сделать в состоянии, маточка! Впрочем, молоденек-то я, молоденек
был тогда!..
М. Д.
Июля 8-го.
Милостивая государыня моя,
Варвара Алексеевна!
Книжку вашу, полученную мною 6-го сего месяца, спешу возвратить вам и
вместе с тем спешу в сем письме моем объясниться с вами. Дурно, маточка,
дурно то, что вы меня в такую крайность поставили. Позвольте, маточка:
всякое состояние определено всевышним на долю человеческую. Тому определено
быть в генеральских эполетах, этому служить титулярным советником;
такому-то повелевать, а такому-то безропотно и в страхе повиноваться. Это
уже по способности человека рассчитано; иной на одно способен, а другой на
другое, а способности устроены самим богом. Состою я уже около тридцати лет
на службе; служу безукоризненно, поведения трезвого, в беспорядках никогда
не замечен. Как гражданин, считаю себя, собственным сознанием моим, как
имеющего свои недостатки, но вместе с тем и добродетели. Уважаем
начальством, и сами его превосходительство мною довольны; хотя еще они
доселе не оказывали мне особенных знаков благорасположения, но я знаю, что
они довольны. Дожил до седых волос; греха за собою большого не знаю.
Конечно, кто же в малом не грешен? Всякий грешен, и даже вы грешны,
маточка! Но в больших проступках и продерзостях никогда не замечен, чтобы
этак против постановлений что-нибудь или в нарушении общественного
спокойствня, в этом я никогда не замечен, этого не было; даже крестик
выходил - ну да уж что! Все это вы по совести должны бы были знать,
маточка, и он должен бы был знать; уж как взялся описывать, так должен бы
был все знать. Нет, я этого не ожидал от вас, маточка; нет, Варенька! Вот
от вас-то именно такого и не ожидал.
Как! Так после этого и жить себе смирно нельзя, в уголочке своем, - каков
уж он там ни есть, - жить водой не замутя, по пословице, никого не трогая,
зная страх божий да себя самого, чтобы и тебя не затронули, чтобы и в твою
конуру не пробрались да не подсмотрели - что, дескать, как ты себе там
по-домашнему, что вот есть ли, например, у тебя жилетка хорошая, водится ли
у тебя что следует из нижнего платья; есть ли сапоги, да и чем подбиты они;
что ешь, что пьешь, что переписываешь?.. Да и что же тут такого, маточка,
что вот хоть бы и я, где мостовая плоховата, пройду иной раз на цыпочках,
что я сапоги берегу! Зачем писать про другого, что вот де он иной раз
нуждается, что чаю не пьет? А точно все и должны уж так непременно чай
пить! Да разве я смотрю в рот каждому, что, дескать, какой он там кусок
жует? Кого же я обижал таким образом? Нет, маточка, зачем же других
обижать, когда тебя не затрогивают! Ну, и вот вам пример, Варвара
Алексеевна, вот что значит оно: служишь-служишь, ревностно, усердно, -
чего!- и начальство само тебя уважает (уж как бы там ни было, а все-таки
уважает), - и вот кто-нибудь под самым носом твоим, безо всякой видимой
причины, ни с того ни с сего, испечет тебе пасквиль. Конечно, правда,
иногда сошьешь себе что-нибудь новое, - радуешься, не спишь, а радуешься,
сапоги новые, например, с таким сладострастием надеваешь - это правда, я
ощущал, потому что приятно видеть свою ногу в тонком щегольском сапоге, -
это верно описано! Но я все-таки истинно удивляюсь, как Федор-то Федорович
без внимания книжку такую пропустили и за себя не вступились. Правда, что
он еще молодой сановник и любит подчас покричать; но отчего же и не
покричать? Отчего же и не распечь, коли нужно нашего брата распечь. Ну да
положим и так, например, для тона распечь, ну и для тона можно; нужно
приучать; нужно острастку давать; потому что - между нами будь это,
Варенька, - наш брат ничего без острастки не сделает, всякий норовит только
где-нибудь числиться, что вот, дескать, я там-то и там-то, а от дела-то
бочком да стороночкой. А так как разные чины бывают и каждый чин требует
совершенно соответственной по чину распеканции, то естественно, что после
этого и тон распеканции выходит разночинный, - это в порядке вещей! Да ведь
на том и свет стоит, маточка, что все мы один перед другим тону задаем, что
всяк из нас один другого распекает. Без этой предосторожности и свет бы не
стоял и порядка бы не было. Истинно удивляюсь, как Федор Федорович такую
обиду пропустили без внимания!
И для чего же такое писать? И для чего оно нужно? Что мне за это шинель
кто-нибудь из читателей сделает, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
В. Д.
P. S. Знаете ли, если мы пойдем в театр, то я надену мою новенькую
шляпку, а на плеча черную мантилью. Хорошо ли это будет?
Июля 7-го.
Милостивая государыня, Варвара Алексеевна!
...Так вот я все про вчерашнее. Да, маточка, и на нас в одно время блажь
находила. Врезался в эту актрисочку, по уши врезался, да это бы еще ничего;
а самое-то чудное то, что я ее почти совсем не видал и в театре был всего
один раз, а при всем том врезался. Жили тогда со мною стенка об стенку
человек пятеро молодого, раззадорного народу. Сошелся я с ними, поневоле
сошелся, хотя всегда был от них в пристойных границах. Ну, чтобы не
отстать, я и сам им во всем поддакиваю. Насказали они мне об этой актриске!
Каждый вечер, как только театр идет, вся компания - на нужное у них никогда
гроша не бывало - вся компания отправлялась в театр, в галерею, и уж
хлопают-хлопают, вызывают-вызывают эту актриску - просто беснуются! А потом
и заснуть не дадут; всю ночь напролет об ней толкуют, всякий ее своей
Глашей зовет, все в одну в нее влюблены, у всех одна канарейка на сердце.
Раззадорили они меня, беззащитного; я тогда еще молоденек был. Сам не знаю,
как очутился я с ними в театре, в четвертом ярусе, в галерее. Видеть-то я
один только краешек занавески видел, зато все слышал. У актрисочки, точно,
голосок был хорошенький, - звонкий, соловьиный, медовый! Мы все руки у себя
отхлопали, кричали - кричали, - одним словом, до нас чуть не добрались,
одного уж и вывели, правда. Пришел я домой, - как в чаду хожу! в кармане
только один целковый рубль оставался, а до жалованья еще добрых дней
десять. Так как бы вы думали, маточка? На другой день, прежде чем на службу
идти, завернул я к парфюмеру-французу, купил у него духов каких-то да мыла
благовонного на весь капитал - уж и сам не знаю, зачем я тогда накупил
всего этого? Да и не обедал дома, а все мимо ее окон ходил. Она жила на
Невском, в четвертом этаже. Пришел домой, часочек какой-нибудь там отдохнул
и опять на Невский пошел, чтобы только мимо ее окошек пройти. Полтора
месяца я ходил таким образом, волочился за нею; извозчиков-лихачей нанимал
поминутно и все мимо ее окон концы давал; замотался совсем, задолжал, а
потом уж и разлюбил ее: наскучило! Так вот что актриска из порядочного
человека сделать в состоянии, маточка! Впрочем, молоденек-то я, молоденек
был тогда!..
М. Д.
Июля 8-го.
Милостивая государыня моя,
Варвара Алексеевна!
Книжку вашу, полученную мною 6-го сего месяца, спешу возвратить вам и
вместе с тем спешу в сем письме моем объясниться с вами. Дурно, маточка,
дурно то, что вы меня в такую крайность поставили. Позвольте, маточка:
всякое состояние определено всевышним на долю человеческую. Тому определено
быть в генеральских эполетах, этому служить титулярным советником;
такому-то повелевать, а такому-то безропотно и в страхе повиноваться. Это
уже по способности человека рассчитано; иной на одно способен, а другой на
другое, а способности устроены самим богом. Состою я уже около тридцати лет
на службе; служу безукоризненно, поведения трезвого, в беспорядках никогда
не замечен. Как гражданин, считаю себя, собственным сознанием моим, как
имеющего свои недостатки, но вместе с тем и добродетели. Уважаем
начальством, и сами его превосходительство мною довольны; хотя еще они
доселе не оказывали мне особенных знаков благорасположения, но я знаю, что
они довольны. Дожил до седых волос; греха за собою большого не знаю.
Конечно, кто же в малом не грешен? Всякий грешен, и даже вы грешны,
маточка! Но в больших проступках и продерзостях никогда не замечен, чтобы
этак против постановлений что-нибудь или в нарушении общественного
спокойствня, в этом я никогда не замечен, этого не было; даже крестик
выходил - ну да уж что! Все это вы по совести должны бы были знать,
маточка, и он должен бы был знать; уж как взялся описывать, так должен бы
был все знать. Нет, я этого не ожидал от вас, маточка; нет, Варенька! Вот
от вас-то именно такого и не ожидал.
Как! Так после этого и жить себе смирно нельзя, в уголочке своем, - каков
уж он там ни есть, - жить водой не замутя, по пословице, никого не трогая,
зная страх божий да себя самого, чтобы и тебя не затронули, чтобы и в твою
конуру не пробрались да не подсмотрели - что, дескать, как ты себе там
по-домашнему, что вот есть ли, например, у тебя жилетка хорошая, водится ли
у тебя что следует из нижнего платья; есть ли сапоги, да и чем подбиты они;
что ешь, что пьешь, что переписываешь?.. Да и что же тут такого, маточка,
что вот хоть бы и я, где мостовая плоховата, пройду иной раз на цыпочках,
что я сапоги берегу! Зачем писать про другого, что вот де он иной раз
нуждается, что чаю не пьет? А точно все и должны уж так непременно чай
пить! Да разве я смотрю в рот каждому, что, дескать, какой он там кусок
жует? Кого же я обижал таким образом? Нет, маточка, зачем же других
обижать, когда тебя не затрогивают! Ну, и вот вам пример, Варвара
Алексеевна, вот что значит оно: служишь-служишь, ревностно, усердно, -
чего!- и начальство само тебя уважает (уж как бы там ни было, а все-таки
уважает), - и вот кто-нибудь под самым носом твоим, безо всякой видимой
причины, ни с того ни с сего, испечет тебе пасквиль. Конечно, правда,
иногда сошьешь себе что-нибудь новое, - радуешься, не спишь, а радуешься,
сапоги новые, например, с таким сладострастием надеваешь - это правда, я
ощущал, потому что приятно видеть свою ногу в тонком щегольском сапоге, -
это верно описано! Но я все-таки истинно удивляюсь, как Федор-то Федорович
без внимания книжку такую пропустили и за себя не вступились. Правда, что
он еще молодой сановник и любит подчас покричать; но отчего же и не
покричать? Отчего же и не распечь, коли нужно нашего брата распечь. Ну да
положим и так, например, для тона распечь, ну и для тона можно; нужно
приучать; нужно острастку давать; потому что - между нами будь это,
Варенька, - наш брат ничего без острастки не сделает, всякий норовит только
где-нибудь числиться, что вот, дескать, я там-то и там-то, а от дела-то
бочком да стороночкой. А так как разные чины бывают и каждый чин требует
совершенно соответственной по чину распеканции, то естественно, что после
этого и тон распеканции выходит разночинный, - это в порядке вещей! Да ведь
на том и свет стоит, маточка, что все мы один перед другим тону задаем, что
всяк из нас один другого распекает. Без этой предосторожности и свет бы не
стоял и порядка бы не было. Истинно удивляюсь, как Федор Федорович такую
обиду пропустили без внимания!
И для чего же такое писать? И для чего оно нужно? Что мне за это шинель
кто-нибудь из читателей сделает, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39