Два года тому назад мы читали эти повести
вместе с матушкой, и теперь мне так грустно было их перечитывать. Если у
вас есть какие-нибудь книги, то пришлите мне, - только в таком случае,
когда вы их не от Ратазяева получили. Он, наверно, даст своего сочинения,
если он что-нибудь напечатал. Как это вам нравятся его сочинения, Макар
Алексеевич? Такие пустякн...
Ну, прощайте! как я заболталась! Когда мне грустно, так я рада болтать,
хоть об чем-нибудь. Это лекарство: тотчас легче сделается, а особливо если
выскажешь все, что лежит на сердце. Прощайте, прощайте, мой друг!
Ваша
В. Д.
Июня 28-го.
Маточка, Варвара Алексеевна!
Полно кручиниться! Как же это не стыдно вам! Ну полноте, ангельчик мой;
как это вам такие мысли приходят? Вы не больны, душечка, вовсе не больны;
вы цветете, право цветете; бледненьки немножко, а все-таки цветете. И что
это у вас за сны да за видения такие! Стыдно, голубчик мой, полноте; вы
плюньте на сны-то эти, просто плюньте. Отчего же я сплю хорошо? Отчего же
мне ничего не делается? Вы посмотрите-ка на меня, маточка. Живу себе, сплю
покойно, здоровехонек, молодец молодцом, любо смотреть. Полноте, полноте,
душечка, стыдно. Исправьтесь. Я ведь головку-то вашу знаю, маточка, чуть
что-нибудь найдет, вы уж и пошли мечтать да тосковать о чем-то. Ради меня
перестаньте, душенька. В люди идти? - никогда! Нет, нет и нет! Да и что это
вам думается такое, что это находит на вас? Да еще и на выезд! Да нет же,
маточка, не позволю, вооружаюсь всеми силами против такого намерения. Мой
фрак старый продам и в одной рубашке стану ходить по улицам, а уж вы у нас
нуждаться не будете. Нет, Варенька, нет; уж я знаю вас! Это блажь, чистая
блажь! А что верно, так это то, что во всем Федора одна виновата: она,
видно, глупая баба, вас на все надоумила. А вы ей, маточка, не верьте. Да
вы еще, верно, не знаете всего-то, душенька?.. Она баба глупая, сварливая,
вздорная; она и мужа своего покойника со свету выжила. Или она, верно, вас
рассердила там как-нибудь? Нет, нет, маточка, ни за что! И я-то как же буду
тогда, что мне-то останется делать? Нет, Варенька, душенька, вы это из
головки-то выкиньте. Чего вам недостает у нас? Мы на вас не нарадуемся, вы
нас любите - так и живите себе там смирненько; шейте или читайте, а
пожалуй, и не шейте, - все равно, только с нами живите. А то вы сами
посудите, ну на что это будет похоже тогда?.. Вот я вам книжек достану, а
потом, пожалуй, и опять куда-нибудь гулять соберемся. Только вы-то полноте,
маточка, полноте, наберитесь ума и из пустяков не блажите! Я к вам приду, и
в весьма скором времени, только вы за это мое прямое и откровенное
признание примите: нехорошо, душенька, очень нехорошо! Я, конечно, неученый
человек и сам знаю, что неученый, что на медные деньги учился, да я не к
тому и речь клоню, не во мне тут и дело-то, а за Ратазяева заступлюсь, воля
ваша. Он мне друг, потому я за него и заступлюсь. Он хорошо пишет, очень,
очень и опять-таки очень хорошо пишет. Не соглашаюсь я с вами и никак не
могу согласиться. Писано цветисто, отрывисто, с фигурами, разные мысли
есть; очень хорошо! Вы, может быть, без чувства читали, Варенька, или не в
духе были, когда читали, на Федору за что-нибудь рассердились, или
что-нибудь у вас там нехорошее вышло. Нет, вы прочтите-ка это с чувством,
получше, когда вы довольны и веселы и в расположении духа приятном
находитесь, вот, например, когда конфетку во рту держите, - вот когда
прочтите. Я не спорю (кто же против этого), есть и лучше Ратазяева
писатели, есть даже и очень лучшие. но и они хороши, и Ратазяев хорош; они
хорошо пишут и он хорошо пишет. Он себе особо, он так себе пописывает, и
очень хорошо делает, что пописывает. Ну, прощайте, маточка; писать более не
могу; нужно спешить, дело есть. Смотрите же, маточка, ясочка ненаглядная,
успокойтесь, и господь да пребудет с вами, а я пребываю
вашим верным другом
Макаром Девушкиным.
P. S. Спасибо за книжку, родная моя, прочтем и Пушкина; а сегодня я,
повечеру, непременно зайду к вам.
Июля 1-го.
Дорогой мой Макар Алексеевич!
Нет, друг мой, нет, мне не житье между вами. Я раздумала и нашла, что
очень дурно делаю, отказываясь от такого выгодного места. Там будет у меня
по крайней мере хоть верный кусок хлеба; я буду стараться, я заслужу ласку
чужих людей, даже постараюсь переменить свой характер, если будет надобно.
Оно, конечно, больно и тяжело жить между чужими, искать чужой милости,
скрываться и принуждать себя, да бог мне поможет. Не оставаться же век
нелюдимкой. Со мною уж бывали такие же случаи. Я помню, когда я, бывало,
еще маленькая, в пансион хаживала. Бывало, все воскресенье дома резвишься,
прыгаешь, иной раз и побранит матушка - все ничего, все хорошо на сердце,
светло на душе. Станет подходить вечер, и грусть нападет смертельная, нужно
в девять часов в пансион идти, а там все чужое, холодное, строгое,
гувернантки по понедельникам такие сердитые, так и щемит, бывало, за душу,
плакать хочется; пойдешь в уголок и поплачешь одна-одинешенька, слезы
скрываешь, - скажут, ленивая; а я вовсе не о том и плачу, бывало, что
учиться надобно. Ну, что ж? я привыкла, и потом, когда выходила из
пансиона, так тоже плакала, прощаясь с подружками. Да и нехорошо я делаю,
что живу в тягость обоим вам. Эта мысль - мне мученье. Я вам откровенно
говорю все это, потому что привыкла быть с вами откровенною. Разве я не
вижу, как Федора встает каждый день раным-ранехонько, да за стирку свою
принимается и до поздней ночи работает? - а старые кости любят покой. Разве
я не вижу, что вы на меня разоряетесь, последнюю копейку ребром ставите да
на меня ее тратите? не с вашим состоянием, мой друг! Пишете вы, что
последнее продадите, а меня в нужде не оставите. Верю, друг мой, я верю в
ваше доброе сердце - но это вы теперь так говорите. Теперь у вас есть
деньги неожиданные, вы получили награждение; но потом что будет, потом? Вы
знаете сами - я больная всегда; я не могу так же, как и вы, работать, хотя
бы душою рада была, да и работа не всегда бывает. Что же мне остается?
Надрываться с тоски, глядя на вас обоих, сердечных. Чем я могу оказать вам
хоть малейшую пользу? И отчего я вам так необходима, друг мой? Что я вам
хорошего сделала? Я только привязана к вам всею душою, люблю вас крепко,
сильно, всем сердцем, но - горька судьба моя!- я умею любить и могу любить,
но только, а не творить добро, не платить вам за ваши благодеяния. Не
держите же меня более, подумайте и скажите ваше последнее мнение.
В ожидании пребываю вас любящая
В. Д.
Июля 1-го.
Блажь, блажь, Варенька, просто блажь! Оставь вас так, так вы там головкой
своей и чего-чего не передумаете. И то не так и это не так! А я вижу
теперь, что это все блажь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
вместе с матушкой, и теперь мне так грустно было их перечитывать. Если у
вас есть какие-нибудь книги, то пришлите мне, - только в таком случае,
когда вы их не от Ратазяева получили. Он, наверно, даст своего сочинения,
если он что-нибудь напечатал. Как это вам нравятся его сочинения, Макар
Алексеевич? Такие пустякн...
Ну, прощайте! как я заболталась! Когда мне грустно, так я рада болтать,
хоть об чем-нибудь. Это лекарство: тотчас легче сделается, а особливо если
выскажешь все, что лежит на сердце. Прощайте, прощайте, мой друг!
Ваша
В. Д.
Июня 28-го.
Маточка, Варвара Алексеевна!
Полно кручиниться! Как же это не стыдно вам! Ну полноте, ангельчик мой;
как это вам такие мысли приходят? Вы не больны, душечка, вовсе не больны;
вы цветете, право цветете; бледненьки немножко, а все-таки цветете. И что
это у вас за сны да за видения такие! Стыдно, голубчик мой, полноте; вы
плюньте на сны-то эти, просто плюньте. Отчего же я сплю хорошо? Отчего же
мне ничего не делается? Вы посмотрите-ка на меня, маточка. Живу себе, сплю
покойно, здоровехонек, молодец молодцом, любо смотреть. Полноте, полноте,
душечка, стыдно. Исправьтесь. Я ведь головку-то вашу знаю, маточка, чуть
что-нибудь найдет, вы уж и пошли мечтать да тосковать о чем-то. Ради меня
перестаньте, душенька. В люди идти? - никогда! Нет, нет и нет! Да и что это
вам думается такое, что это находит на вас? Да еще и на выезд! Да нет же,
маточка, не позволю, вооружаюсь всеми силами против такого намерения. Мой
фрак старый продам и в одной рубашке стану ходить по улицам, а уж вы у нас
нуждаться не будете. Нет, Варенька, нет; уж я знаю вас! Это блажь, чистая
блажь! А что верно, так это то, что во всем Федора одна виновата: она,
видно, глупая баба, вас на все надоумила. А вы ей, маточка, не верьте. Да
вы еще, верно, не знаете всего-то, душенька?.. Она баба глупая, сварливая,
вздорная; она и мужа своего покойника со свету выжила. Или она, верно, вас
рассердила там как-нибудь? Нет, нет, маточка, ни за что! И я-то как же буду
тогда, что мне-то останется делать? Нет, Варенька, душенька, вы это из
головки-то выкиньте. Чего вам недостает у нас? Мы на вас не нарадуемся, вы
нас любите - так и живите себе там смирненько; шейте или читайте, а
пожалуй, и не шейте, - все равно, только с нами живите. А то вы сами
посудите, ну на что это будет похоже тогда?.. Вот я вам книжек достану, а
потом, пожалуй, и опять куда-нибудь гулять соберемся. Только вы-то полноте,
маточка, полноте, наберитесь ума и из пустяков не блажите! Я к вам приду, и
в весьма скором времени, только вы за это мое прямое и откровенное
признание примите: нехорошо, душенька, очень нехорошо! Я, конечно, неученый
человек и сам знаю, что неученый, что на медные деньги учился, да я не к
тому и речь клоню, не во мне тут и дело-то, а за Ратазяева заступлюсь, воля
ваша. Он мне друг, потому я за него и заступлюсь. Он хорошо пишет, очень,
очень и опять-таки очень хорошо пишет. Не соглашаюсь я с вами и никак не
могу согласиться. Писано цветисто, отрывисто, с фигурами, разные мысли
есть; очень хорошо! Вы, может быть, без чувства читали, Варенька, или не в
духе были, когда читали, на Федору за что-нибудь рассердились, или
что-нибудь у вас там нехорошее вышло. Нет, вы прочтите-ка это с чувством,
получше, когда вы довольны и веселы и в расположении духа приятном
находитесь, вот, например, когда конфетку во рту держите, - вот когда
прочтите. Я не спорю (кто же против этого), есть и лучше Ратазяева
писатели, есть даже и очень лучшие. но и они хороши, и Ратазяев хорош; они
хорошо пишут и он хорошо пишет. Он себе особо, он так себе пописывает, и
очень хорошо делает, что пописывает. Ну, прощайте, маточка; писать более не
могу; нужно спешить, дело есть. Смотрите же, маточка, ясочка ненаглядная,
успокойтесь, и господь да пребудет с вами, а я пребываю
вашим верным другом
Макаром Девушкиным.
P. S. Спасибо за книжку, родная моя, прочтем и Пушкина; а сегодня я,
повечеру, непременно зайду к вам.
Июля 1-го.
Дорогой мой Макар Алексеевич!
Нет, друг мой, нет, мне не житье между вами. Я раздумала и нашла, что
очень дурно делаю, отказываясь от такого выгодного места. Там будет у меня
по крайней мере хоть верный кусок хлеба; я буду стараться, я заслужу ласку
чужих людей, даже постараюсь переменить свой характер, если будет надобно.
Оно, конечно, больно и тяжело жить между чужими, искать чужой милости,
скрываться и принуждать себя, да бог мне поможет. Не оставаться же век
нелюдимкой. Со мною уж бывали такие же случаи. Я помню, когда я, бывало,
еще маленькая, в пансион хаживала. Бывало, все воскресенье дома резвишься,
прыгаешь, иной раз и побранит матушка - все ничего, все хорошо на сердце,
светло на душе. Станет подходить вечер, и грусть нападет смертельная, нужно
в девять часов в пансион идти, а там все чужое, холодное, строгое,
гувернантки по понедельникам такие сердитые, так и щемит, бывало, за душу,
плакать хочется; пойдешь в уголок и поплачешь одна-одинешенька, слезы
скрываешь, - скажут, ленивая; а я вовсе не о том и плачу, бывало, что
учиться надобно. Ну, что ж? я привыкла, и потом, когда выходила из
пансиона, так тоже плакала, прощаясь с подружками. Да и нехорошо я делаю,
что живу в тягость обоим вам. Эта мысль - мне мученье. Я вам откровенно
говорю все это, потому что привыкла быть с вами откровенною. Разве я не
вижу, как Федора встает каждый день раным-ранехонько, да за стирку свою
принимается и до поздней ночи работает? - а старые кости любят покой. Разве
я не вижу, что вы на меня разоряетесь, последнюю копейку ребром ставите да
на меня ее тратите? не с вашим состоянием, мой друг! Пишете вы, что
последнее продадите, а меня в нужде не оставите. Верю, друг мой, я верю в
ваше доброе сердце - но это вы теперь так говорите. Теперь у вас есть
деньги неожиданные, вы получили награждение; но потом что будет, потом? Вы
знаете сами - я больная всегда; я не могу так же, как и вы, работать, хотя
бы душою рада была, да и работа не всегда бывает. Что же мне остается?
Надрываться с тоски, глядя на вас обоих, сердечных. Чем я могу оказать вам
хоть малейшую пользу? И отчего я вам так необходима, друг мой? Что я вам
хорошего сделала? Я только привязана к вам всею душою, люблю вас крепко,
сильно, всем сердцем, но - горька судьба моя!- я умею любить и могу любить,
но только, а не творить добро, не платить вам за ваши благодеяния. Не
держите же меня более, подумайте и скажите ваше последнее мнение.
В ожидании пребываю вас любящая
В. Д.
Июля 1-го.
Блажь, блажь, Варенька, просто блажь! Оставь вас так, так вы там головкой
своей и чего-чего не передумаете. И то не так и это не так! А я вижу
теперь, что это все блажь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39