Этот корпус оружейников обладал привилегией снабжать клинками и копьями Мардония и его военачальников.
– А теперь скажи, что рука божества не имеет к этому отношения! – обратился Великий Царь к полководцу.
Великий Царь объявил, что Он и Его советники уже услышали много поучительного и неожиданного из рассказа пленника.
– А насколько больше мы еще можем узнать?
Радушным жестом Великий Царь велел придвинуть этого человека, Ксеона, поближе к Себе и позволить ему, все еще тяжело больному, прислониться к чему-нибудь.
– Пожалуйста, друг мой, продолжи свой рассказ. Рассказывай, как хочешь, в каком порядке велит тебе твой Бог.
Глава двадцатая
За последние девять лет я раз пятьдесят наблюдал, как войско строится на равнине под Афиной Медного Дома, готовясь к тому или иному походу. На этот раз войско, направляемое к Горячим Воротам, было самым незначительным из всех виденных мною. Не призыв двух третей, как перед Энофитой, когда около шести тысяч воинов, оруженосцев и вспомогательных войск заполнили равнину, не половинный призыв, четыре с половиной тысячи, как перед Ахиллеоном, даже не две моры , почти две с половиной тысячи, когда Леонид вел войско на Антирион, а мы с Александром, еще мальчишками, отправились вслед.
Триста.
Ничтожное число, гремящее на равнине, как горошины в горшке. В авангарде вдоль дороги стояли всего три дюжины вьючных животных. Было всего восемь крытых возов, а стадо жертвенных животных гнали лишь двое мальчишек-пастушков. Обоз уже отправился в шестидневный путь. Ожидалось, что по пути спартанцев будут снабжать провизией союзные города, поскольку гонцы из Спарты собирали людей для пополнения войска, чтобы довести его общую численность до четырех тысяч.
На прощальном жертвоприношении, выполненном Леонидом как верховным жрецом, царила торжественная тишина. Ему прислуживали Олимпий и Мегистий – фиванский прорицатель, пришедший с сыном в Лакедемон по своей воле, ибо он любил не один лишь свой родной город, но всю Элладу. Он желал внести безвозмездный вклад в общую победу своим искусством прорицания.
Все войско, все двенадцать подразделений, без оружия из-за карнейского запрета, но в своих алых плащах, вышли посмотреть, как Триста отправятся в поход. До окончания жертвоприношения каждый воин из Трехсот стоял с венком на голове, с ксифосом и щитом, в алом плаще на плечах, а оруженосец рядом держал копье. Как я уже сказал, был месяц карней – новый год по греческому календарю начинается в середине лета. Каждый мужчина должен был получить на год новый плащ вместо потертого старого, изношенного за четыре сезона. Но Леонид приказал для Трехсот отменить выдачу. Он сказал, что для города слишком расточительно снабжать новой одеждой людей, которые проносят ее лишь краткий срок.
Как и предсказывал Медон, Диэнек попал в число Трехсот. И сам Медон тоже. В свои пятьдесят шесть он оказался четвертым по возрасту – после самого Леонида, которому уже перевалило за шестьдесят, Олимпия и предсказателя Мегистия. Диэнека поставили во главе эномотии из лоха Геракла. Так же были избраны олимпийские победители – братья Алфей и Марон. Они должны были войти в эномотию , представлявшую мору Олеастера, из лоха Дикой Оливы, которая становилась справа от Всадников, в середине строя. Они сражались как диасы , это была пара из пентатиета и борца, которая возвышалась над полем битвы несокрушимой башней. Их включение в число Трехсот очень воодушевило всех. Попал в избранники и посол Аристодем. Но самым неожиданным и нелогичным было включение в войско Александра.
Двадцатилетний, он оказался самым молодым рядовым воином и одним из дюжины, включая Аристона, его товарища по агоге (тоже из «переломанных носов» Полиника), кто не имел боевого опыта. В Лакедемоне есть поговорка: «Тростник за дубиной». Она означает, что цепь становится крепче, если в ней имеется ненадежное звено. Как уязвимое сухожилие, которое заставляет борца удваивать ловкость и хитрость, как врожденное пришепетывание, которое заставляет оратора до блеска оттачивать речь. Эти Триста, чувствовал Леонид, будут сражаться лучше всего не как толпа отдельных победителей, а как миниатюрное войско, состоящее из молодых и старых, зеленых и зрелых. Александру надлежало поступить в эномотию из лоха Геракла под начало Диэнека. Ему и его ментору предстояло сражаться как диасы .
Олимпий и Александр оказались единственными отцом и сыном в числе Трехсот. Продолжать род оставался маленький сын Александра, также названный Олимпием. Было мучительно смотреть на девятнадцатилетнюю Агату, молодую жену Александра, когда она стояла на Выходной улице с младенцем на руках. Мать Александра Паралея, которая столь мастерски допрашивала меня после Антериона, была рядом с девушкой под сенью той самой миртовой рощи, из которой Александр и я в ту ночь, несколько лет назад, отправились вслед за войском.
Слова прощания говорились на ходу, когда строй торжественно маршировал мимо нагромождения камней, называемого Крепостью, рядом с гробницей героев Лелекса и Амфиарея, к повороту дороги у Беговой дорожки, над которой группками собрались мальчишки у Аксиопена, храма Афины Справедливо Мстящей, Афины Око-за-Око. Я смотрел, как Полиник прощается со своими тремя парнями,старшие, одиннадцатилетний и девятилетний, уже ходили в агоге . Они выпрямились в своих черных плащах с печальным достоинством; каждый дал бы отрубить себе правую руку за возможность пойти сейчас с отцом.
Диэнек остановился перед Аретой на обочине дороги, прилегающей к Эллениону, чьи портики стояли разукрашенные лавром с желто-голубыми лентами в честь Карнеи; она держала на руках мальчика – сына Петуха, названного Идотихидом. Мой хозяин обнял по очереди всех своих дочерей. Двух младших он взял на руки и поцеловал, а Арету обнял и прижался щекой к ее шее, чтобы в последний раз ощутить запах ее волос.
3а два дня до этого трогательного момента госпожа тайно вызвала меня, как всегда перед походом. Есть такой спартанский обычай: на неделе перед отправлением в поход Равные проводят один день не в учениях или подготовке, а отдыхая в клерах, в своих сельских поместьях. По законам Ликурга каждый спартанец имеет поместье, с которого получает продукты, чтобы обеспечивать себе и своей семье существование, достойное гражданина и Равного. Эти «дни в поместье», как их обычно называют, составляют местную традицию, происходящую, надо полагать, из естественного желания воина перед битвой вновь посетить места счастливых дней своего детства и в некотором смысле попрощаться с ними. Есть также более практическая цель (по крайней мере, была в прежние дни) – лично собрать снаряжение и провизию из хранилищ своего клера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– А теперь скажи, что рука божества не имеет к этому отношения! – обратился Великий Царь к полководцу.
Великий Царь объявил, что Он и Его советники уже услышали много поучительного и неожиданного из рассказа пленника.
– А насколько больше мы еще можем узнать?
Радушным жестом Великий Царь велел придвинуть этого человека, Ксеона, поближе к Себе и позволить ему, все еще тяжело больному, прислониться к чему-нибудь.
– Пожалуйста, друг мой, продолжи свой рассказ. Рассказывай, как хочешь, в каком порядке велит тебе твой Бог.
Глава двадцатая
За последние девять лет я раз пятьдесят наблюдал, как войско строится на равнине под Афиной Медного Дома, готовясь к тому или иному походу. На этот раз войско, направляемое к Горячим Воротам, было самым незначительным из всех виденных мною. Не призыв двух третей, как перед Энофитой, когда около шести тысяч воинов, оруженосцев и вспомогательных войск заполнили равнину, не половинный призыв, четыре с половиной тысячи, как перед Ахиллеоном, даже не две моры , почти две с половиной тысячи, когда Леонид вел войско на Антирион, а мы с Александром, еще мальчишками, отправились вслед.
Триста.
Ничтожное число, гремящее на равнине, как горошины в горшке. В авангарде вдоль дороги стояли всего три дюжины вьючных животных. Было всего восемь крытых возов, а стадо жертвенных животных гнали лишь двое мальчишек-пастушков. Обоз уже отправился в шестидневный путь. Ожидалось, что по пути спартанцев будут снабжать провизией союзные города, поскольку гонцы из Спарты собирали людей для пополнения войска, чтобы довести его общую численность до четырех тысяч.
На прощальном жертвоприношении, выполненном Леонидом как верховным жрецом, царила торжественная тишина. Ему прислуживали Олимпий и Мегистий – фиванский прорицатель, пришедший с сыном в Лакедемон по своей воле, ибо он любил не один лишь свой родной город, но всю Элладу. Он желал внести безвозмездный вклад в общую победу своим искусством прорицания.
Все войско, все двенадцать подразделений, без оружия из-за карнейского запрета, но в своих алых плащах, вышли посмотреть, как Триста отправятся в поход. До окончания жертвоприношения каждый воин из Трехсот стоял с венком на голове, с ксифосом и щитом, в алом плаще на плечах, а оруженосец рядом держал копье. Как я уже сказал, был месяц карней – новый год по греческому календарю начинается в середине лета. Каждый мужчина должен был получить на год новый плащ вместо потертого старого, изношенного за четыре сезона. Но Леонид приказал для Трехсот отменить выдачу. Он сказал, что для города слишком расточительно снабжать новой одеждой людей, которые проносят ее лишь краткий срок.
Как и предсказывал Медон, Диэнек попал в число Трехсот. И сам Медон тоже. В свои пятьдесят шесть он оказался четвертым по возрасту – после самого Леонида, которому уже перевалило за шестьдесят, Олимпия и предсказателя Мегистия. Диэнека поставили во главе эномотии из лоха Геракла. Так же были избраны олимпийские победители – братья Алфей и Марон. Они должны были войти в эномотию , представлявшую мору Олеастера, из лоха Дикой Оливы, которая становилась справа от Всадников, в середине строя. Они сражались как диасы , это была пара из пентатиета и борца, которая возвышалась над полем битвы несокрушимой башней. Их включение в число Трехсот очень воодушевило всех. Попал в избранники и посол Аристодем. Но самым неожиданным и нелогичным было включение в войско Александра.
Двадцатилетний, он оказался самым молодым рядовым воином и одним из дюжины, включая Аристона, его товарища по агоге (тоже из «переломанных носов» Полиника), кто не имел боевого опыта. В Лакедемоне есть поговорка: «Тростник за дубиной». Она означает, что цепь становится крепче, если в ней имеется ненадежное звено. Как уязвимое сухожилие, которое заставляет борца удваивать ловкость и хитрость, как врожденное пришепетывание, которое заставляет оратора до блеска оттачивать речь. Эти Триста, чувствовал Леонид, будут сражаться лучше всего не как толпа отдельных победителей, а как миниатюрное войско, состоящее из молодых и старых, зеленых и зрелых. Александру надлежало поступить в эномотию из лоха Геракла под начало Диэнека. Ему и его ментору предстояло сражаться как диасы .
Олимпий и Александр оказались единственными отцом и сыном в числе Трехсот. Продолжать род оставался маленький сын Александра, также названный Олимпием. Было мучительно смотреть на девятнадцатилетнюю Агату, молодую жену Александра, когда она стояла на Выходной улице с младенцем на руках. Мать Александра Паралея, которая столь мастерски допрашивала меня после Антериона, была рядом с девушкой под сенью той самой миртовой рощи, из которой Александр и я в ту ночь, несколько лет назад, отправились вслед за войском.
Слова прощания говорились на ходу, когда строй торжественно маршировал мимо нагромождения камней, называемого Крепостью, рядом с гробницей героев Лелекса и Амфиарея, к повороту дороги у Беговой дорожки, над которой группками собрались мальчишки у Аксиопена, храма Афины Справедливо Мстящей, Афины Око-за-Око. Я смотрел, как Полиник прощается со своими тремя парнями,старшие, одиннадцатилетний и девятилетний, уже ходили в агоге . Они выпрямились в своих черных плащах с печальным достоинством; каждый дал бы отрубить себе правую руку за возможность пойти сейчас с отцом.
Диэнек остановился перед Аретой на обочине дороги, прилегающей к Эллениону, чьи портики стояли разукрашенные лавром с желто-голубыми лентами в честь Карнеи; она держала на руках мальчика – сына Петуха, названного Идотихидом. Мой хозяин обнял по очереди всех своих дочерей. Двух младших он взял на руки и поцеловал, а Арету обнял и прижался щекой к ее шее, чтобы в последний раз ощутить запах ее волос.
3а два дня до этого трогательного момента госпожа тайно вызвала меня, как всегда перед походом. Есть такой спартанский обычай: на неделе перед отправлением в поход Равные проводят один день не в учениях или подготовке, а отдыхая в клерах, в своих сельских поместьях. По законам Ликурга каждый спартанец имеет поместье, с которого получает продукты, чтобы обеспечивать себе и своей семье существование, достойное гражданина и Равного. Эти «дни в поместье», как их обычно называют, составляют местную традицию, происходящую, надо полагать, из естественного желания воина перед битвой вновь посетить места счастливых дней своего детства и в некотором смысле попрощаться с ними. Есть также более практическая цель (по крайней мере, была в прежние дни) – лично собрать снаряжение и провизию из хранилищ своего клера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106