Я предвидел жгучие мучения уцелевшего на войне, его невыносимое одиночество. Что испытывает тот, кто предал самого себя, кто предпочел в последний миг ухватиться за жизнь, когда его товарищи уже выпустили ее?
Состояние, которое мы называем жизнью, закончилось.
Я был мертв.
И все же… Каким бы титаническим ни было то испытанное мною чувство утраты, существовало еще более острое чувство. Я знал, что то же самое переживают вместе со мной и мои братья по оружию.
Я понял, что история нашей жизни погибнет вместе с нами.
Что никто никогда ее не узнает.
Я думал не о себе, не о своем эгоизме и честолюбивых планах, а только о них – о Леониде, об Александре и Полинике, об Арете, оставшейся одной у семейного очага, а больше всего – о Диэнеке. Меня тяготила мысль, что его доблесть, его ум, его тайные мысли, которые он доверил лишь мне,– все это просто исчезнет, улетит прочь, как дым от лесного пожара. Вот что было невыносимо.
Теперь мы добрались до реки Леты. Мы услышали ушами, которые больше не были ушами, шум воды; мы увидели глазами, которые больше не были глазами, течение Леты, и перед нами предстали сонмы долго страдавших мертвецов, чей срок мучений под землей наконец подходил к концу. Они возвращались к жизни, испив из этих вод, которые стирают из памяти все испытанное прежде.
Но для нас, погибших при Фермопилах, оставалась еще вечность до того часа, когда нам дозволено будет испить воды из Леты. Мы еще все помнили.
Плач, который был не плачем, а умноженной сердечной болью воинов, которые разделяли все мои чувства, придавал этой мрачной сцене невыразимый пафос.
Потом у меня из-за спины, сзади – если только в этом мире, где все направления слились в одно, у меня еще была спина и существовало понятие «сзади»,– разлилось сияние, такое возвышенное, что я понял (все мы вдруг поняли!): это может быть только кто-то из богов.
Стреловержец Феб, сам Аполлон в боевых доспехах, двигался среди спартиатов и феспийцев. Воцарилось полное безмолвие – да никакие слова и не были нужны. Стреловержец умел чувствовать муки людей, и люди без слов понимали, что он, воин и целитель, пришел сюда, чтобы спасти их. Внезапно – я даже не успел удивиться! – я ощутил, как его взгляд обратился ко мне. Ко мне, меньше всех достойному этого, тем более что рядом находился Диэнек, мой хозяин в жизни.
Я – избранник. Тот, кто вернется и обо всем расскажет людям. Меня охватила новая боль. Она оказалась еще страшнее, чем раньше. И даже сама прекрасная жизнь, даже отчаянно выискиваемый шанс поведать о нас людям – все это вдруг сделалось нестерпимым из-за боли, вызванной необходимостью покинуть тех, кого я полюбил.
Но перед величием божества невозможны никакие просьбы.
И я увидел иной свет – более блеклый, более грубый, более низкий – и понял, что это солнце. Я летел назад. 3вуки опять доходили до меня теперь через телесные уши. Это была речь воинов, египетская и персидская. Руки в кожаных ратных рукавицах вытягивали меня из груды мертвых тел.
Египетские пехотинцы позже сказали мне, что я произнес слово «локас» – на их языке оно означает грязное ругательство – и они хохотали, вытаскивая мое израненное тело на свет дня.
Они ошибались. Слово было «локсиас» – так греки почтительно титулуют Аполлона Лукавого, или Аполлона Уклончивого, чьи оракулы всегда уклончивы и неопределенны. О, я чуть ли не кричал на него я почти проклинал его за чудовищную ответственность, которую он возложил на меня – на меня, человека, не имеющего ни малейшего дара для выполнения подобной задачи.
Как все поэты взывают к Музам, чтобы говорить при их посредстве, так я прохрипел свой призыв к Разящему Издали.
Уж если ты действительно избрал меня, Лучник, так дай своим тонко оперенным стрелам вылететь из моего лука! Одолжи мне твой голос, Стреловержец! Помоги рассказать эту историю!
Глава вторая
Фермопилы славятся лечебными источниками. По-гречески слово «Фермопилы» означает « горячие ворота». Такое имя дали этому месту из-за бьющих там горячих ключей и потому что, как известно Великому Царю, это узкое ущелье с обрывистыми склонами, проникнуть в которое можно лишь с двух сторон: через Восточные и Западные ворота. По-гречески проход называют «пилэ » или «пилы ».
Фокийскую стену, вокруг которой состоялось столь много отчаянных схваток, построили не спартанцы; она существовала еще задолго до сражения. В древние времена ее возвели жители Фокиды и Локриды для защиты от набегов со стороны северных соседей, фессалийцев и македонцев. Когда спартанцы пришли туда, чтобы занять проход, стена лежала в руинах. Спартанцы лишь восстановили ее.
Эллины не считают, что источники и сам проход принадлежат местным жителям, они доступны для всей Греции. Считается, что воды обладают целебным свойством, и летом туда стекается множество посетителей. Великий Царь наверняка заметил очарование тенистых рощ и купален, дубовых рощ, находящихся под защитой Амфиктионии (название союза греческих племен, живущих по соседству со святилищем общего высшего божества и объединяющихся для его защиты), и живописной извилистой тропы, вьющейся вдоль каменной Львиной стены, которую, по преданию, сложил сам Геракл. Обычно в мирное время у этой стены торговцы из Фракии, Антелы и Альпен разбивают свои весело расцвеченные шатры, чтобы обслуживать отважных путников, совершивших поход к горячим минеральным источникам.
Под самым обрывом близ Средних ворот есть двойной источник, посвященный Персефоне; его называют Скиллийский фонтан. В этом месте спартанцы и разбили свой лагерь – между Токийской стеной и пригорком, где потом состоялась последняя смертельная битва. Великий Царь знает как мало другой питьевой воды в окружающих горах. 3емля между воротами обычно так иссушена и пыльна, что нанимают специальных слуг поливать дорожки для удобства купающихся. 3десь сама земля тверда как камень.
Великий Царь видел, как быстро массы сражающихся воинов размесили в грязь эту мраморно-твердую глину. Никогда я не видел такой глубокой грязи, всю влагу которой составляли лишь кровь и моча сражавшихся на ней людей.
Когда перед сражением в Фермопилы прибыли передовые части спартанцев – за несколько часов до основных сил, двигавшихся ускоренным маршем,– они обнаружили,у целебных источников – невероятно! – две группы посетителей, из Тиринфа и из Халкиона, всего тридцать человек, мужчин и женщин; те собрались на своих отгороженных,участках, в разной степени обнаженные. Эти паломники обеспокоились, если не сказать больше, внезапным появлением скиритов (жители Скиритиды, области в Лаконии) в алых плащах и доспехах. Скиритов было числом до тридцати, их отобрали по резвости ног и умению сражаться в горах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Состояние, которое мы называем жизнью, закончилось.
Я был мертв.
И все же… Каким бы титаническим ни было то испытанное мною чувство утраты, существовало еще более острое чувство. Я знал, что то же самое переживают вместе со мной и мои братья по оружию.
Я понял, что история нашей жизни погибнет вместе с нами.
Что никто никогда ее не узнает.
Я думал не о себе, не о своем эгоизме и честолюбивых планах, а только о них – о Леониде, об Александре и Полинике, об Арете, оставшейся одной у семейного очага, а больше всего – о Диэнеке. Меня тяготила мысль, что его доблесть, его ум, его тайные мысли, которые он доверил лишь мне,– все это просто исчезнет, улетит прочь, как дым от лесного пожара. Вот что было невыносимо.
Теперь мы добрались до реки Леты. Мы услышали ушами, которые больше не были ушами, шум воды; мы увидели глазами, которые больше не были глазами, течение Леты, и перед нами предстали сонмы долго страдавших мертвецов, чей срок мучений под землей наконец подходил к концу. Они возвращались к жизни, испив из этих вод, которые стирают из памяти все испытанное прежде.
Но для нас, погибших при Фермопилах, оставалась еще вечность до того часа, когда нам дозволено будет испить воды из Леты. Мы еще все помнили.
Плач, который был не плачем, а умноженной сердечной болью воинов, которые разделяли все мои чувства, придавал этой мрачной сцене невыразимый пафос.
Потом у меня из-за спины, сзади – если только в этом мире, где все направления слились в одно, у меня еще была спина и существовало понятие «сзади»,– разлилось сияние, такое возвышенное, что я понял (все мы вдруг поняли!): это может быть только кто-то из богов.
Стреловержец Феб, сам Аполлон в боевых доспехах, двигался среди спартиатов и феспийцев. Воцарилось полное безмолвие – да никакие слова и не были нужны. Стреловержец умел чувствовать муки людей, и люди без слов понимали, что он, воин и целитель, пришел сюда, чтобы спасти их. Внезапно – я даже не успел удивиться! – я ощутил, как его взгляд обратился ко мне. Ко мне, меньше всех достойному этого, тем более что рядом находился Диэнек, мой хозяин в жизни.
Я – избранник. Тот, кто вернется и обо всем расскажет людям. Меня охватила новая боль. Она оказалась еще страшнее, чем раньше. И даже сама прекрасная жизнь, даже отчаянно выискиваемый шанс поведать о нас людям – все это вдруг сделалось нестерпимым из-за боли, вызванной необходимостью покинуть тех, кого я полюбил.
Но перед величием божества невозможны никакие просьбы.
И я увидел иной свет – более блеклый, более грубый, более низкий – и понял, что это солнце. Я летел назад. 3вуки опять доходили до меня теперь через телесные уши. Это была речь воинов, египетская и персидская. Руки в кожаных ратных рукавицах вытягивали меня из груды мертвых тел.
Египетские пехотинцы позже сказали мне, что я произнес слово «локас» – на их языке оно означает грязное ругательство – и они хохотали, вытаскивая мое израненное тело на свет дня.
Они ошибались. Слово было «локсиас» – так греки почтительно титулуют Аполлона Лукавого, или Аполлона Уклончивого, чьи оракулы всегда уклончивы и неопределенны. О, я чуть ли не кричал на него я почти проклинал его за чудовищную ответственность, которую он возложил на меня – на меня, человека, не имеющего ни малейшего дара для выполнения подобной задачи.
Как все поэты взывают к Музам, чтобы говорить при их посредстве, так я прохрипел свой призыв к Разящему Издали.
Уж если ты действительно избрал меня, Лучник, так дай своим тонко оперенным стрелам вылететь из моего лука! Одолжи мне твой голос, Стреловержец! Помоги рассказать эту историю!
Глава вторая
Фермопилы славятся лечебными источниками. По-гречески слово «Фермопилы» означает « горячие ворота». Такое имя дали этому месту из-за бьющих там горячих ключей и потому что, как известно Великому Царю, это узкое ущелье с обрывистыми склонами, проникнуть в которое можно лишь с двух сторон: через Восточные и Западные ворота. По-гречески проход называют «пилэ » или «пилы ».
Фокийскую стену, вокруг которой состоялось столь много отчаянных схваток, построили не спартанцы; она существовала еще задолго до сражения. В древние времена ее возвели жители Фокиды и Локриды для защиты от набегов со стороны северных соседей, фессалийцев и македонцев. Когда спартанцы пришли туда, чтобы занять проход, стена лежала в руинах. Спартанцы лишь восстановили ее.
Эллины не считают, что источники и сам проход принадлежат местным жителям, они доступны для всей Греции. Считается, что воды обладают целебным свойством, и летом туда стекается множество посетителей. Великий Царь наверняка заметил очарование тенистых рощ и купален, дубовых рощ, находящихся под защитой Амфиктионии (название союза греческих племен, живущих по соседству со святилищем общего высшего божества и объединяющихся для его защиты), и живописной извилистой тропы, вьющейся вдоль каменной Львиной стены, которую, по преданию, сложил сам Геракл. Обычно в мирное время у этой стены торговцы из Фракии, Антелы и Альпен разбивают свои весело расцвеченные шатры, чтобы обслуживать отважных путников, совершивших поход к горячим минеральным источникам.
Под самым обрывом близ Средних ворот есть двойной источник, посвященный Персефоне; его называют Скиллийский фонтан. В этом месте спартанцы и разбили свой лагерь – между Токийской стеной и пригорком, где потом состоялась последняя смертельная битва. Великий Царь знает как мало другой питьевой воды в окружающих горах. 3емля между воротами обычно так иссушена и пыльна, что нанимают специальных слуг поливать дорожки для удобства купающихся. 3десь сама земля тверда как камень.
Великий Царь видел, как быстро массы сражающихся воинов размесили в грязь эту мраморно-твердую глину. Никогда я не видел такой глубокой грязи, всю влагу которой составляли лишь кровь и моча сражавшихся на ней людей.
Когда перед сражением в Фермопилы прибыли передовые части спартанцев – за несколько часов до основных сил, двигавшихся ускоренным маршем,– они обнаружили,у целебных источников – невероятно! – две группы посетителей, из Тиринфа и из Халкиона, всего тридцать человек, мужчин и женщин; те собрались на своих отгороженных,участках, в разной степени обнаженные. Эти паломники обеспокоились, если не сказать больше, внезапным появлением скиритов (жители Скиритиды, области в Лаконии) в алых плащах и доспехах. Скиритов было числом до тридцати, их отобрали по резвости ног и умению сражаться в горах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106